Вот и сейчас Коля первым заглянул в павильон и опасливо выглянул из-за стойки с печеньем.
– Зеленая! – прошептал он прятавшемуся позади Копыту.
– А это как же понимать?
– Ну, зеленая – она как бы больше на голубую смахивает… – неуверенно предположил Коля.
– Ну, значит, пошли!
Приятели смело вошли в павильон и направились к его хозяйке.
– Это еще что такое? – процедила та, разглядывая их, как двух тараканов, оказавшихся в супе.
– Здравствуй, Александра Васильевна! – робко пролепетал Бормотуха. – Мы тут тебе кое-какой товар принесли…
– Что?! – вызверилась на них Шура. – Какой еще товар? Я вам сколько раз говорила, чтобы ваших немытых харь и близко у заправки не было! У меня приличные люди покупки делают, а тут вы со своими бациллами ошиваетесь! Да я вас щас шваброй вымету и в канализацию спущу! Вам там самое место!
– Александра Васильевна, ну как же так… – заныл Бормотуха. – Вы же нас сколько лет знаете… мы же никогда ничего не позволяли… мы только хотели вам кое-какой товар предложить и купить вашего замечательного самогона…
– Чего?! – взревела Шура, косясь на полуоткрытую дверь подсобки. – Какой еще самогон? Вы что, совсем сбрендили? А ну, пошли прочь, и чтобы я вас не видела!
С этими словами она схватила швабру наперевес и с грозным видом вышла из-за кассы.
Бомжи вылетели из павильона, испуганно оглядываясь.
– Выходит, зеленая – она вроде розовой… – сделал Бормотуха запоздалый вывод.
– Вроде-то вроде, – уныло проговорил Копыто, разглядывая Лизину куртку, – а только что же нам теперь делать? Где нам денег на выпивку раздобыть? А выпить хочется, организм требует!
Тут около них притормозила битая, видавшая виды машина – «Жигули» четвертой модели. Из машины выглянул потертый типчик в приплюснутой кепке и с интересом проговорил:
– Эй, заразные, что продаете?
– Да вот куртка, – оживился Копыто, – высший класс, импортная вещь! Вон, на ней что-то не по-нашему написано. Можно сказать, почти ни разу не надеванная. Дочке вот купил, да ей размер не подошел.
– Ты про дочку можешь не заливать, мне не интересно, – оборвал его водитель «Жигулей», – ты мне куртку покажи.
Копыто сунул ему в руки куртку. Водитель помял ее, поморщился и спросил:
– Сколько хочешь?
– Три тыщи! – ответил Копыто, тут же испугавшись собственного размаха.
– Чего? – Водитель засмеялся. – За такую дрянь – и три тысячи? Ты долго думал? Пятьсот рублей ей красная цена!
– Это ты, дядя, загнул! – вмешался в разговор Бормотуха. – За пятьсот сейчас тебе никто и не чихнет! Хочешь вещь купить – плати. Три не три тыщи, а меньше чем за две мы ее не уступим.
– Ну, не уступите – и хрен с вами! – Водитель надвинул кепку на глаза и сделал вид, что собирается уезжать.
– Стой, автолюбитель! – всполошился Бормотуха, чувствуя, что шансы на самогон уходят у него из-под носа. – Стой, не спеши! Так и быть, за полторы отдадим! Бери, пока мы не передумали!
Покупатель искоса взглянул на бомжа, затем на куртку. На лице его были явственно видны душевные муки.
– Бери! – повторил Бормотуха. – Дешевле нигде не возьмешь! Мы бы и сами не продали, да вот ему срочно лекарство нужно, у него это… сердце больное.
– Знаю я ваше лекарство… – отмахнулся водитель.
– Бери! – не отставал Бормотуха. – Бери, а то Шуре отдадим…
– Шура вас бортанула, я же видел! – ухмыльнулся покупатель. – Если бы Шура у вас взяла, вы бы мне шиш предложили! Ладно, так и быть, возьму за тысячу, исключительно по своей доброте. Черт с вами…
– Полторы… – заныл Бормотуха, но тут же заметил, что покупатель собрался уезжать, и протянул ему куртку. – Ладно, будь по-твоему, давай тысячу! Так и быть, пей нашу кровь!
Водитель взял куртку, сунул в руку Бормотухе несколько смятых бумажек и поехал прочь.
Бормотуха неуверенными пальцами пересчитал деньги:
– Пятьсот… шестьсот… семьсот… восемьсот! Всего восемьсот! Обманул! Надул, волчара!
Он поднял с земли кусок кирпича и запустил его вслед «Жигулям».
Впрочем, те уже были далеко.
– Ладно тебе, Колян! – примирительно проговорил Копыто. – Все ж таки какую-то деньгу заработали, пойдем обратно к Шуре, купим у нее самогонки. На восемьсот можно много купить, нам на неделю хватит. Ну, дня на два точно… Пойдем, что ли, к Шуре…
Однако, заглянув в немытые окна магазинчика при заправке, они увидели, как Шура суетится возле двоих мужчин самого сердитого вида. Один что-то выговаривал Шуре, а другой сидел за столом и писал протокол. Лицо у Шуры было заискивающее и расстроенное.
– Не иначе, замели Шуру с самогонным аппаратом! – сделал вывод Копыто.
– Неужели посадят? – забеспокоился Коля.
– Посадить не посадят, отмажется, она баба тертая, а вот самогону больше не нальет, пока затаится, – вздохнул Копыто, – что ж делать-то…
Приятели посовещались и решили идти в поселковый магазин. Хоть там водка и дороже, а делать нечего, выбора, как говорится, нету.
Пока дошли три с половиной километра в сторону от шоссе, пока отоварились, решили присесть тут же, на ящиках. Подгребли к ним еще двое, и все четверо славно посидели на случайно проглянувшем осеннем солнышке.
А когда спохватились, что их ждет Доцент в лесу, то было уже поздно – все выпили.
– Ну и ладно, ему зато баба досталась, – сказал Копыто и захрапел тут же, на ящиках.
Коля Бормотуха спал уже давно.
Как выяснилось позже, они правильно сделали, что не торопились. Потому что Лиза в сердцах пнула напоследок Доцента так сильно, что сломала ему шею.
Всего этого бомжи пока не знали и спали сном праведников. А Коле Бормотухе снился удивительный сон, так что проснувшись утром от того, что его растолкала продавщица Люся, он долго крутил головой и бессмысленно улыбался – приснится же такое…
Пещера, в которую привел Арнульфа отшельник, была небольшой и темной, и только лик святого Иеронима, написанный на дальней стене охрой, украшал ее. Перед ликом святого мерцала масляная лампада.
В пещере они нашли кувшин с водой и сухую лепешку.
Отшельник разделил воду и хлеб с германцем, и, хотя трапеза была скудной, силы вернулись к нему.
На полу пещеры лежала охапка сухих ветвей.
– Вот наше ложе, – сказал отшельник.
Арнульф лег на ложе из сухих ветвей и заснул.
Во сне к нему снова пришел святой Петр и сказал ему: «В этом мире нет ничего случайного. На развалинах города Рима ты нашел мою гробницу и похитил из нее камень. Это было дурное деяние, но оно привело тебя в эту пустыню, где тебе суждено обрести свет истинной веры и служить долгие годы славе Спасителя, славе Сына Человеческого. Помни об этом, и пусть помыслы твои будут чисты, а труды твои неутомимы».
Утром Арнульф проснулся.
Старый отшельник уже ждал его пробуждения.
Он трижды окропил его остатками воды из кувшина и совершил над ним великое таинство крещения.
– Сие есть таинство твоего духовного рождения, – произнес он торжественно, – до сего дня ты как бы и не был рожден, ты пребывал во тьме, во мраке безверия, но теперь свет истинной веры воссиял для тебя. Крещение есть только первый шаг на твоем духовном пути, и тебе предстоит сделать еще много шагов, но всякий великий путь начинается с первого шага.
И тогда Арнульф смиренно преклонил колени и сказал своему старому учителю:
– Отче, у меня осталась от прежней моей жизни только одна вещь. Это камень, красный, как кровь. Прежде я ценил его за яркий блеск, ценил за бренную красоту. Но теперь все суетное не дорого мне. Однако я хочу, чтобы ты принял от меня этот камень как знак моей преданности. Кроме того, отче, я знаю, что этот камень принадлежал когда-то великому святому.
С этими словами Арнульф развязал тесемки своего кисета и достал из него камень.
И темная пещера озарилась багряным светом, будто ее озарило закатное солнце. И наполнило пещеру благоухание, подобное благоуханию цветов из райского сада, из которого были изгнаны праотец наш Адам и праматерь Ева.
И старый отшельник принял камень из рук Арнульфа, прикоснулся к нему губами и проговорил:
– Я вижу исходящий от этого камня свет, чувствую исходящее от него благоухание. Это – свет святости, благоухание благочестия. Этот камень – великая святыня, и дар твой бесценен. Пусть он хранится в этой пещере, озаряя ее своим сиянием!
С этими словами старец положил камень за лампаду, перед ликом святого Иеронима.
После этого старец читал Арнульфу отрывки из Священной Книги и учил его молитвам.
