— Ну, ну… Щенок неблагодарный. Забыл, кто тебя от смерти спас? Кто тебя из дерьма вытащил?
Мысленно я продолжил: і…и в другое дерьмо по уши сунулі, - но вслух ничего говорить не стал.
Еще несколько минут прошли в зловещей тишине. Электронные часы на стене показали девять. Ханыга поднялся со стула и злобно выругался:
— Они что, суки, шутить со мной надумали?
Ткнув пальцем в заложников, он приказал мне:
— Иди, бери одного… Я им сейчас устрою небо в алмазах. Степанова бери. Пусть этот засранец Безуглов покусает локти.
Возразить я не успел. С улицы донесся искаженный мегафоном дребезжащий голос:
— Шарин, вам несут деньги. Не стреляйте. Дайте знать, как поняли… Повторяю…
Ханыга отпихнул ногой стул и удовлетворенно пробормотал:
— Вот так-то лучше…
Он снова посмотрел на меня и распорядился:
— Давай за барьер и бери этих на мушку. Чуть что — сразу стреляй. Понял? И только попробуй сопли распустить, я тебя самого, как собаку, пристрелю.
Ничего не отвечая, чувствуя, как меня опять начинает колотить крупная дрожь, я перемахнул через барьер, снял автомат с предохранителя и передернул затвор. Встав в тень, спиной к стене, я повесил автомат на плечо и выставил его стволом вперед, в сторону заложников.
Все повторилось. Убедившись, что Безуглов без оружия, Ханыга разрешил ему подойти на пару метров к двери и приказал остановиться. По-прежнему прячась в тени, сбоку от двери, он велел бросать мешок внутрь. Безуглов медлил. Тогда Ханыга сразу взвился и пролаял:
— Чего тянешь? Бросай, я сказал.
Из-за двери я услышал голос Безуглова:
— Шарин, мы хотим убедиться, что все заложники живы. После вашей стрельбы…
Ханыга перебил его:
— Я же сказал Доронину, что все целы. Бросай мешок!
Голос Безуглова, твердый и уверенный, возразил:
— Не дури, Шарин. Пусти меня внутрь. Я должен убедиться, что с заложниками ничего не случилось. Не нарушай уговора.
Ханыга рявкнул:
— Плевать я хотел на уговоры! Бросай мешок, или я тебя пристрелю!
Безуглов ответил по-прежнему спокойно, хотя чувствовалось, что это спокойствие дается ему с немалым трудом:
— Стреляй. Но прежде послушай. Денег ты все равно не сможешь взять, тебя тут же снимут, если ты посмеешь высунуться. И вообще на этом все сразу и кончится. Посмотри туда…
Несколько секунд длилось молчание. Я тоже посмотрел в окно, оторвав взгляд от Ханыги, и оторопел. К ментам из оцепления присоединялись здоровенные парни в камуфляжках и в черных масках на лицах с прорезями для глаз. Выпрыгивая из двух грузовиков, они моментально рассыпались цепочкой и прятались за машинами. В доме напротив я заметил два распахнувшихся окна и снайперов в них, прилаживающих винтовки с оптикой на подоконники.
С улицы снова послышался голос Безуглова:
— Видишь этих симпатичных ребят, Шарин? Это спецподразделение из Москвы. Учти, что это не оперы и не патрульные с участковыми, которые блокировали почтамт до сих пор. И даже не наши спецназовцы. Эти парни в захвате террористов поднаторели и много не рассуждают. Поверь мне на слово, они уже имеют приказ открыть огонь при малейшем нарушении нашего соглашения. Если ты сейчас выстрелишь, две штурмовые группы, отсюда и со двора, начнут действовать. Так что не дури и не провоцируй нас на вооруженный захват. Все напряжены до предела, достаточно малейшей неувязки — и вас с Танаевым разорвут на части. Не дури и впусти меня. И потом выпусти. Потому что, если я не выйду через пять минут целым и невредимым, начнется то, о чем я уже сказал тебе.
Не знаю, блефовал он или говорил правду, но выглядело все более чем убедительно. Разъяренный Доронин вполне мог отдать приказ штурмовать почтамт в случае нашей строптивости.
Ханыга, идиот, еще попытался хорохориться:
— Плевать я хотел на ваши угрозы. Иди и передай своему Доронину…
Безуглов перебил его:
— Не говори чепухи. Доронин здесь уже ни при чем. Эта операция уже уплыла из его рук, и поблажек ты больше не дождешься. Теперь всем распоряжается сам министр. Шутки в сторону, Шарин. И ты, и мы в хреновом положении. Все всё понимают, но и сделать никто ничего не может. Рисковать заложниками мы не смеем, но и позволить тебе безнаказанно издеваться над законом мы тоже не можем. Вот и думай. Достаточно одного неосторожного действия с любой стороны, и неизвестно, чем всё это обернется. Пока мы уверены, что заложники живы, мы не станем рисковать, но твое упрямство настораживает. И кто знает, как это расценит министр, когда ему доложат? Так что не осложняй ситуации, впусти меня, Шарин.
Ханыга еще какое-то время колебался, не желая уступить, но наконец и в его квадратной башке что-то сработало, и он сдался. Отступая в сторону от двери, он неохотно пробурчал:
— Заходи. Но не вздумай дергаться.
Безуглов вошел и прикрыл за собой дверь.
Дойдя до середины зала, он бросил на пол мешок, размерами больше прежнего, и повернулся лицом к заложникам. Я не видел, какое у него было лицо, когда он заметил перевязанного Степанова, но голос у него был страшен и больше напоминал звериное рычание.
— Вы что с ним, суки, сделали?!!
В следующее мгновение он круто обернулся, сделал порывистый шаг по направлению к Ханыге, и остановился, наткнувшись грудью на ствол автомата. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Я видел, что Безуглов был готов от ярости на любые выходки, но и Ханыга нажал бы на курок не задумываясь. Я со страхом смотрел, как эти два зверя мерялись злобными взглядами, готовые вцепиться друг другу в глотки. Не знаю, что было бы, если бы Степанов не крикнул:
— Валька, не надо! Не делай глупостей!
Замерев от страха, я продолжал смотреть на обоих. Даже в полутьме я видел, как вены вздулись на висках у Безуглова, а у Ханыги на переносице выступили бисеринки пота, и глаза стали похожи на две прорези. От крика Степанова Безуглов немного расслабился и разжал свои кулачищи. Ханыга, не опуская автоматного ствола, отступил пару шагов назад и хрипло выдохнул:
— Вот так-то лучше, мент… Дыши глубже и не делай резких движений… А теперь убирайся отсюда.
Безуглов ответил, все еще тяжело дыша и едва сдерживаясь:
— Я уберусь… Но этим все не кончится, помни о моем обещании…
Он быстро пересек зал и вышел, громыхнув дверью.
Только теперь я почувствовал, как струйки пота стекают по вискам и по спине между лопаток. Поставив автомат на предохранитель, я прикурил дрожащими руками и затянулся так глубоко, что закружилась голова. На ватных от страха ногах я добрел до стула и почти упал на него.
Через барьер, кувыркаясь, перелетел мешок с деньгами, брошенный Ханыгой, и упал на пол, издав глухой шлепок. Следом перелез и сам Ханыга, не утруждая себя проходом через дверцу в барьере. Он попытался усмехнуться дрожащими губами, но удалось ему это плохо. Усмешка получилась кривая и какая-то жалкая. Видно, почувствовав это, он с силой отер себе лицо и выругался:
— Вот козел, а? Чуть было не кинулся. Вот бы сейчас была резня. Надо бы пристрелить его, падлу, да только дорого сейчас обойдется такое удовольствие. Ну, ничего, ничего… Напоследок я его в заложники потребую, в обмен на остальных. А в самолете я с ним за все рассчитаюсь.
Мне было не до разборок. Я молча сосал сигарету, чувствуя, как противно подрагивают колени, и старательно гнал из головы возникающие картины возможного штурма. Охренеть можно! Из Москвы приказы отдают! Поначалу мне не думалось, что все зайдет так далеко, пока нами местные менты занимались. А теперь… Какие уж там шутки, прав Безуглов. Теперь и от наших ничего не зависит. А у этих костоломов московских один метод — пуля.
Подумав про пулю, я вспомнил про снайперов и посмотрел в окно. Те два окна по-прежнему были распахнуты, только к снайперам теперь добавились светлые блины мощных прожекторов, направленных на окна почтамта. Едва не подскочив, я толкнул Ханыгу в бок:
— Ханыга!.. Там снайпера и прожекторы…
Он вскочил со стула и подался вперед, глядя в окно.
— Твою мать!… Хватай заложников, быстро! Ставь на подоконники и пристегивай браслетами к решеткам!..
Сразу позабыв про дрожь в коленях, я отшвырнул недокуренную сигарету, бросил на стойку автомат, одним махом перелетел через барьер и подлетел к заложникам, доставая из кармана ключ от наручников. Загнав всех на подоконники, я стал приковывать их к решеткам, но Ханыга заорал сзади:
— Не так, идиот! Руки в стороны, и каждую — отдельным браслетом. Да по одному ставь на окно, а то не хватит.
Окон было четыре, о чем я и сказал Ханыге. В ответ он снова заорал:
— Делай, что говорю, фуфло! Без тебя считать умею!
Я не стал больше спорить, не до того было, и сделал, как он велел. Растянув по одному человеку на окно и приковав им руки наручниками, я снова услышал голос Ханыги:
