— Извини, капитан. Нервы… Они друга моего подстрелили.
Плотников примирительно взял меня за локоть:
— Ладно, Валентин, проехали. Возьми себя в руки.
Похлопав его по руке, я заверил, впервые назвав его по имени за время нашего знакомства:
— Уже… Все нормально, Сергей.
Плотников вздохнул с явным облегчением.
— Ну, вот и отлично… Кстати, познакомься. Это командир группы захвата, капитан Шарин.
Услышав фамилию капитана, я ошарашенно уставился на него и, заикаясь от неожиданности, спросил:
— К-как? Шарин?
Капитан широко и добродушно улыбнулся, обнажив на зависть белые зубы:
— Шарин, Шарин. Не родственник, не пугайся. Однофамилец вашего ісуперменаі. Еще когда в Москве были, ребята надо мной вволю поиздевались, когда узнали его фамилию. Фильм, говорят, надо снять, іШарин против Шаринаі. Бывает же такое…
Плотников встряхнул меня за руку.
— Послушай, Валентин, тут Шарин… Тьфу ты, ч-черт… Не тот Шарин, а этот, предлагает тебе человека в помощь. Ты как?
Подумав, я решил отказаться. Только помеха лишняя. Чтобы не обидеть добродушного Шарина, я сказал:
— Спасибо, но ни к чему. Это только одному и можно сделать… Или вообще не сделать.
Шарин не обиделся и только широко улыбнулся. Похоже, что недостатком оптимизма он не страдает.
— Ну, как знаешь. А то смотри, мои парни горят желанием. Официального приказа приступить к ликвидации мы не получали, вот мои архаровцы и ворчат. Зачем, мол, было тащиться в такую даль, ежели делом не занимаемся? Что у вас тут за порядки? Ничего не понимаю. Нас из Москвы вытянули, сами тут операцию разработали…
Я посмотрел на недоумевающего капитана и невесело усмехнулся, вспомнив разговор Богатова с Дорониным. Хлопнув капитана по плечу, я ответил с улыбкой, невольно заражаясь оптимизмом от этого здоровяка:
— Провинция, Шарин-не-родственник-а-однофамилец. Мы тут и сами иногда ни хрена не понимаем, поверь слову честного опера.
Шарин выудил из короткого сапога финку с наборной ручкой и протянул мне.
— Держи, старлей. Может, пригодится тебе. Вещь отличная, редкая. Мастер один подпольный в Балашихе делает, по заказу. Мне она вместе с дыркой в плече досталась.
Я невольно залюбовался. Всегда имел нездоровую страсть к хорошему оружию. А финка была и впрямь отличная. Ручка, правда, обычная зековская шаробешка, из наборного плексигласа, но лезвие было роскошным. Узкое, обоюдоострое, с тоненьким кровостоком посередине и какого-то необычного матового оттенка. Заметив мой восхищенный взгляд, Шарин спросил:
— Что, нравится? Вижу, как у тебя глаза загорелись. Хорошая штучка. Таких всего штук тридцать по России, особый металл. На излом полтонны выдерживает. И прикладистая, метать одно удовольствие. Умеешь?
Я ответил не без гордости:
— Еще бы. В десанте служил.
Шарин хлопнул меня по плечу.
— Дарю. Бери на память, коллега.
Я от души поблагодарил его:
— Спасибо, капитан. Отличная вещь.
Плотников потянул меня за рукав, поторапливая:
— Пойдем, Валентин, там тебя Манков уже ждет…
Мы обошли дом вкруговую и подошли к синему іНиссануі, стоящему во дворе. Садясь в микроавтобус, я заметил снятую крышку и черный зев грузового люка, ведущего в подвал. В машине был один Манков. Сев рядом с ним, я спросил:
— Не заметят они нас из окна?
Подавая мне сверток, Манков успокоил:
— Не заметят. Сектор осмотра не позволяет. Здесь комбинезон для тебя. Снимай свои манатки и переодевайся. Вот фонарик, на рукаве кармашек для него. Когда спустишься в подвал, мы крышку на место поставим, чтобы шум с улицы не проникал. Код на замке А-5, Б-4, В-3. Запомнишь?
Переодеваясь в облегающий комбинезон черного цвета, я хмыкнул:
— Это и ребенок запомнит.
Манков нахмурился.
— А я не ребенка посылаю, между прочим, а тебя, Безуглов. Будь добр, повтори.
Я повторил, пожав плечами:
— А-5, Б-4, В-3…
Взяв у него из рук черную маску-шапочку, я натянул ее на голову и пригладил, чтобы уложить волосы. Погладив комбинезон руками, я нащупал на рукавах и коленях толстые подушечки, аккуратно пришитые к эластичной ткани комбинезона. Нет, все же Манков молодец, хоть и службист. Все предусмотрел. Мне же там по ребрам уголков, на карачках, неизвестно сколько ползать придется, и подкладки будут не лишними при такой прогулке.
іМолодеці похлопал меня по колену:
— Ну как, порядок?
— Порядок. Спасибо, капитан.
Поморщившись, он поправил меня:
— Товарищ капитан…
Рассмеявшись, я повторил:
— Конечно… Товарищ капитан.
На этого Манкова трудно было угодить. Он снова остался недоволен.
— И что ты за человек, Безуглов? На такое дело идешь, а все зубоскалишь.
Усмехнувшись, я ответил не без ехидства:
— А меня, товарищ капитан, мама с папой таким на свет произвели. Видно, не знали, что под вашим началом работать стану, не учли серьезности момента. Наверное, здорово хохотали, когда меня зачинали…
Засовывая финку под тугой манжет рукава, я подумал: іБоже упаси от такого начальника. Доронин хоть в демократию играет…і.
Поправив кобуру с пистолетом на боку, я поднялся и, открыв дверь, выскользнул на улицу. Комбинезон мне был как нельзя впору. У меня даже движения стали по-кошачьи мягкими и гибкими. Подойдя к люку, я вынул из узкого кармашка на рукаве тонкий фонарик-карандаш и посветил внутрь. Бетонные ступени с отбитыми краями спускались вниз и исчезали в темноте подвала. Сбоку от лестницы тянулся транспортер, и дальше, за ним, проступали из темноты штабеля каких-то ящиков и упаковок.
Шагнув на первую ступень, я стал осторожно спускаться вниз, подсвечивая под ноги узким лучом.
Когда моя голова поравнялась с крышкой люка, я услышал за спиной голос Манкова:
— Ни пуха, Валентин.
Хмыкнув, я подумал: іВидно, и этого проняло…і. Обернувшись, я оскалил зубы и насмешливо ответил:
— К черту… товарищ капитан.
Его реакции на свои слова я уже не увидел. Крышка опустилась, отрезая меня от внешнего мира, я остался один, если не считать узкого луча фонарика.
Я спустился вниз и оказался на бетонном полу в окружении штабелей ящиков, бумажных кулей и картонных коробок с импортными ярлыками. Запах клея и сургуча, перемешанный с затхлым запахом плесени, раздражал дыхание, заставляя морщиться и сдерживаться от чихания. В голове у меня мелькнула ассоциация с квартирой этого Танаева, и я передернул плечами от отвращения, вспомнив жуткий запах сивухи, похожий на вонь давно не стиранных носков. И как люди могут жить в таких условиях? И сейчас этот молодой засранец требует сотни тысяч в валюте и самолет, чтобы свалить за бугор? Понасмотрелись, мать их за ногу, красивой жизни по телевизору и рвутся теперь в нью-йорки и тель-авивы, как бабочки на огонь. И ладно бы только себе при этом вредили, а то вломится такой вахлак с наганом куда-нибудь, где народу побольше, и давай права качать. И чего щенку надо? Ладно Шарин, жженый зверь, его уже не переделаешь. А этот сопляк куда лезет? Рожа перепуганная, портки мокрые от страха, а за пушку обеими ручонками держится. Сук-ки. Моя бы воля… Впрочем, теперь воля как раз моя. А уж я позабочусь, чтобы заграница без них обошлась…
От мыслей меня оторвал нудный писк такого высокого звучания, что был похож на ультразвук. Направив луч фонаря на звук, я увидел картонную коробку с надписью іЧупа-Чупсі и цветной наклейкой. Из отгрызенного угла выкатились на пол разноцветные шарики, образовав неровную кучу на полу, и в центре этой кучи сидел крохотный мышонок размером едва больше леденца, который он старательно обрабатывал. Сверкнув на меня бусинками глаз, он безбоязненно продолжал свое занятие. Я усмехнулся, вспомнив слова той телеграфистки, Татьяны Михайловны, о ценностях, которые у них якобы тут хранятся, и мерах предосторожности. Плевать хотел этот малыш на все их опасения. Трескает себе в удовольствие эту детскую ірадостьі и в ус не дует. Вот так же и Танаев с Шариным. Забрались в малину, урвут кусок, и — оревуар.
Добравшись до люка, я поднялся по металлической лесенке, осветил замок и набрал нужный код. Замок негромко щелкнул. Погасив фонарик, я засунул его в кармашек, пошатал ногами ступени под собой, чтобы убедиться, что скрипа не будет, и стал осторожно приподнимать крышку люка.
Едва только появилась щель шириною в миллиметр, как я заметил в подсобке свет и сразу же опустил крышку обратно. Этого я никак не ожидал. Те два раза, что я заходил на почтамт, свет был только в главном зале, да и то горели всего два плафона. Все остальное на почтамте было погружено в темноту. Что могло измениться после моего ухода? На кой черт им свет сдался? Решили проверить помещения, что-нибудь заподозрив? Шарин вполне мог знать об этом люке. Даже наверняка знал, если верить Ведерникову…
