— Теперь пристегни одного чмошника к входной двери.
іЧмошникі, один из молчавших мужиков, не сопротивляясь, дошел до двери, но, когда я стал пристегивать его ібраслетомі к дверной ручке, шепотом сказал мне:
— Большую ошибку ты делаешь, парень.
Я разозлился. Почувствовали, падлы, мою слабость и теперь давят. А все со Степанова началось… Косо посмотрев на мужика, я, тоже шепотом, ответил:
— Заткнись.
Он покачал головой.
— Эх, парень, парень… У меня сын такой, как ты, я же тебе в отцы гожусь.
Я снова прошипел:
— Заткнись, говорю. У меня вот такой же папаша был, как ты. Сделал меня и бросил с одной матерью…
Сзади от барьера долетел голос Ханыги:
— Ну, какого хрена ты там возишься? Давай быстрее!
Оборачиваясь, я огрызнулся:
— Да все уже, не ори.
Не обращая внимания на мои слова, Ханыга распоряжался дальше:
— Теперь возьми гранату и заблокируй дверь. Да повыше подвесь, чтобы он достать не мог.
Я растерянно посмотрел на Ханыгу:
— Так ведь гранаты кончились…
Ханыга снова заорал, оставив спокойный тон:
— Ты что, сожрал их что ли?!
Словно желая мне продемонстрировать свое умение считать, он добавил:
— Четыре окна и одна дверь — это пять будет. А остальные где?
Я пояснил:
— Там еще люк в подвал, я на него пару штук укрепил… И на дверь тоже две.
Похоже, что про люк Ханыга тоже не знал, потому что переспросил меня:
— Какой еще люк?
— В подвал люк, говорю же тебе.
— Ну, так сними с него одну и давай ее сюда.
Побежав в подсобку, я снял с крышки люка одну гранату, запихнул в карман кусок шпагата и моток со скотчем и вернулся в зал.
Подтащив к двери стул, я встал на него, примотал скотчем гранату к шарнирной петле, и, захлестнув шпагат за чеку, протянул его поперек двери, подсунув под закраины декоративных реек, и привязал к гвоздю, на котором висел рекламный стенд. Теперь порядок. Любой, кто откроет дверь, вырвет шпагатом чеку, и… пишите письма. Сделав последний оборот на гвозде и завязав шпагат узлом, я услышал треск телефона и обернулся. Спрыгнув со стула, я подбежал к барьеру, перемахнул через него и стал у Ханыги за спиной, прислушиваясь к разговору.
Из трубки послышался голос Доронина:
— Шарин, что у вас там проис…
Ханыга сразу же перебил его вопросом:
— Самолет готов?
Доронин попытался закончить свой вопрос:
— Я хотел бы знать, что у вас там происходит? Что вы делаете с заложниками?
Не получив ответа на свой вопрос, Ханыга обозлился.
— А мне нас…ь, что бы ты там хотел узнать! Я хочу знать, готов ли самолет?
Помявшись, Доронин ответил:
— Нам нужно еще немного времени, Шарин. Ты ставишь очень жесткие сроки. Дай нам еще час…
Ханыга снова бесцеремонно перебил полковника:
— Не дам. И учти, начальник, не один ты такой умный. Снайперы и прожекторы вам не помогут. На каждое окно мы поставили по заложнику, если твои псы тебе еще не сообщили. Так что можешь снять своих стрелков ворошиловских, стрелять им не придется. У обеих дверей и у люка, в подсобке, будут прикованы еще по одному человеку. На люк и обе двери подвешено по гранате. Окна в кабинетах тоже с начинкой, имей в виду. Так что при любой попытке ворваться к нам в гости взорвете заложников. Если услышу хоть какой-то шум у дверей или окон, устрою такой фейерверк, что всем чертям станет тошно. У нас два ікалашниковаі и уйма патронов, ты это знаешь. Терять нам нечего, это ты тоже понимаешь. Напоследок мы оставим себе по пуле, чтобы ваши рожи ментовские не видеть. Если не хочешь этого, через полчаса подавай машину к двери и в аэропорту должен быть готов самолет.
Немного помявшись, Доронин ответил:
— Шарин, самолет стоит с полными баками, но мы не можем найти экипаж. Никто не соглашается лететь с тобой, а приказать мы не имеем права. Ты же совсем озверел. Веди себя спокойнее, и все устроится. Дай нам еще час сверх назначенного. Мы найдем экипаж и позволим вам беспрепятственно уехать в аэропорт.
Пораскинув мозгами, Ханыга, хоть и через силу, но все же согласился.
— Хорошо. Но это крайний срок, и больше не испытывайте мое терпение. Если через час не будет машины у входа и самолета с экипажем в аэропорту, я устрою свалку.
Доронин хотел еще что-то сказать, но Ханыга не дослушал и швырнул трубку на рычаг. Обернувшись, он заметил меня и заорал:
— Ты какого хрена здесь стоишь!
Я обалдело посмотрел на него, не понимая, чего он от меня хочет.
— А что? Я и сесть могу, если не нравится…
Вскакивая со стула, он пролаял:
— В зону сядешь, придурок! Иди пристегни одного к люку в подсобке, да так, чтобы гранату не смог снять. И одного к двери во двор. Возьми Степанова, ікорешаі своего. Будь там, с ними. Если услышишь шум, кончай обоих разом. Я здесь останусь…
Взяв еще одного заложника, того самого шкурника, которого Степанов подбивал на попытку освободиться, я потянул его в подсобку. Эта гнида вдруг засучила ногами и заскулила:
— Пожалуйста, не надо… За что? Я же хорошо себя веду…
Он ткнул пальцем в Степанова и заверещал, задыхаясь от страха:
— Вы его, его возьмите! Пусть он там… с гранатой. Он во всем виноват. Он и приятель его, Безуглов! Он и меня уговаривал…
От его перекошенной рожи со слюной на подбородке меня едва не стошнило. Вспомнив, что я и сам недавно вот так же слюнявился, я брезгливо поморщился. Но я-то хоть вынужденно, а эта гнида?..
Врезав ему по толстому загривку, чтобы не орал про Степанова, я рявкнул:
— Заткнись, падла! И Степанову найдется занятие, не переживай.
Почти волоком затащив в подсобку, я пристегнул его к стеллажу так, чтобы не смог дотянуться до гранаты, и пошел к двери. Уже прикрывая ее, я услышал скулеж за спиной.
— Оставьте мне хоть немного света… Пожалуйста, Володя. Вы же добрый человек, я знаю… Я прошу вас. Я очень боюсь темноты…
Я брезгливо посмотрел на него. Сейчас он передо мной на карачках готов ползать, а случись что, первый же для меня смерти потребует.
Вот из-за таких сук все… Смерив его презрительным взглядом, я резко ответил:
— Перебьешься.
Он заскулил еще жалобнее:
— Пожалуйста, Володенька, я прошу вас… Я с детства ужасно боюсь темноты…
При его словах я не мог удержаться от улыбки, хотя ситуация была и не подходящей для смеха. Тут люди думают, как бы в живых остаться, а он про темноту. Мужику лет сорок, рожа под шляпой, что арбуз, а он про детство… Сжалившись, я включил одну лампу.
— Дыши… слизняк. А то еще в штаны нафуришь от страха…
Бросив на него еще один презрительный взгляд, я прикрыл дверь и отправился за Степановым.
Степанов по-прежнему сидел у стены, молча наблюдая за всем и баюкая раненную руку. Приблизившись, я расстегнул браслет на его левой руке и сделал знак подняться. Он встал. Я, так же молча, указал ему рукой на проход в барьере. Ни слова не говоря, он пошел вперед.
Проходя вслед за Степановым мимо Ханыги, я услышал его предупреждение:
— И поменьше с ним цацкайся, а то доиграешься…
Проведя Степанова по извилистому коридору, я остановился метрах в трех от двери и велел ему:
— Пристегни себя браслетом к дверной ручке.
Он послушно сел на стол, стоящий поперек двери, и защелкнул браслет.
Подняв один из упавших стульев, я опустился на него, пристроился поудобнее, закурил и вдруг услышал голос Степанова:
— Послушай, парень…
БЕЗУГЛОВ.
Хлопнув дверью, я широко зашагал к машинам оцепления, весь клокоча от ярости и дикого желания немедленно пристрелить эту поганую парочку. Ну, суки!.. Ублюдки! Теперь, за раненого Игорька, я из них самих всю кровь по капле выцежу! Мало тварям, что избили его, так теперь еще и подстрелили. Ладно бы, шакалы, мне дырку сделали, я им враг, мент поганый, мусор. Но он-то здесь при чем?
Почти добежав до своей машины, я саданул кулаком по капоту ідевяткиі так, что заныли костяшки пальцев и на крышке осталась вмятина. Опершись обеими руками на радиатор, я склонился над капотом, вполголоса посылая проклятия и самую отборную матерщину на головы этих двух скотов. Теперь они точно подписали себе смертный приговор. Я их обоих… Даже если меня за это из милиции вышвырнут.
Сбоку подбежали ко мне Плотников и еще какой-то незнакомый капитан в камуфляжке. Плотников схватил меня за руки и сильно дернул, разворачивая лицом к себе:
— Ты что, Безуглов, совсем осатанел?! Ты чего машину ломаешь?
Отталкивая его руки, я заорал на всю улицу:
— Да пошел ты, мать твою!..
Плотников побледнел и резко оборвал меня:
— Ты не забывайся, старлей.
Опустив руки, я заставил себя заткнуться. Еще не хватало, чтобы из-за этого психоза меня отстранили в последний момент. Овладев собой, я поднял на Плотникова тяжелый взгляд и постарался ответить как можно спокойнее:
