Пока отсутствовала Лена, девушки под руководством Максима репетировали каждая свою партию.
Максим зло посмотрел на меня.
– Да, ты правильно понял, – «успокоила» я его, – теперь мне бы хотелось поговорить с Алиной.
Если бы у Максима было что-нибудь в руках, он с удовольствием запустил бы в меня. А так свои эмоции ему пришлось выражать словесно. Но я не стала слушать, взяла Алину за руку и повела за собой.
Та послушно пошла, оборачиваясь на Прянишину и пытаясь по выражению Лениного лица понять, что ее ожидает. Судя по всему, раньше такой она Прянишину не видела и, когда мы вошли в кабинет, посмотрела на меня с опасением.
– Не бойся, – я постаралась улыбнуться как можно доброжелательнее, – я не кусаюсь!
Мы заняли места за столом Виталия, соответственно я на месте начальника.
– И все-таки огорчить мне тебя придется, – с этими словами я передала Алине распечатки фотографий.
Ее реакция была поспокойней, чем у Елены.
– Это не моя фигура! И не Светина. Какому гаду понадобилось пристраивать сюда наши физиономии? – Девушка спрашивала меня таким тоном, как будто это меня подозревала в авторстве сего непотребства.
– Мне тоже очень хотелось бы узнать, – сообщила я. – Но пока известно только, что фотографии отправлены в пятницу 18 августа с этого компьютера.
Алина удивилась и поинтересовалась, кого я подозреваю. Я рассказала, что, по словам Оксаны, пароль от компа, кроме хозяина, знали только она сама и бухгалтер.
Девушка усмехнулась и сообщила, что пароль «Оксана999» известен всем.
– Теперь вы понимаете, почему я спрашивала вас о посторонних, бывших в студии в пятницу? – спросила я. Алина ответила, что посторонних не было, а вот когда она ходила в туалет после полудня, то заметила, как закрывалась дверь кабинета Виталия, а в проем разглядела синее платье. Тогда она не придала этому значения: мало ли кто отирается в кабинете продюсера! А сейчас считает, что это была Прянишина – в тот день именно она была одета в платье ярко-синего цвета.
В этот момент в кабинет ворвалась Оксана и закричала:
– Она уходит!
По-видимому, она забыла мою просьбу только заглянуть (без слов!) в кабинет.
Я поблагодарила женщин и попросила оставить меня одну. Когда они вышли, достала прибор, принимающий сигнал «жучка», который я засунула в сумку к Елене, надела наушник и услышала в динамике крик Куркина:
– Лена, вернись!
Осторожно выглянув в коридор в щель чуть приоткрытой двери, я успела заметить стремительно удаляющуюся фигуру Прянишиной и кинувшегося за ней Куркина. Подождав, пока он скроется на лестнице, вышла в коридор.
Стук каблучков, переданный динамиком, прекратился, зато возникли шум лифта и реплика Максима:
– Стой, дурища!
Потом передача прервалась, по-видимому, они зашли в кабинку. Я прибавила скорость. Жаль, не услышу, о чем они разговаривают. Проверила, записывается ли сигнал из «жучка» на диктофон, и побежала вниз по лестнице.
Ничего, четвертый этаж – не десятый, быстро спускаться, преодолевая две-три ступеньки, я умею. Когда я миновала площадку второго этажа, «жучок» продолжил передачу. Максим спрашивал, куда Лена бежит и что собирается делать.
– Не трогай меня! – взвизгнула девушка. – Я охраннику скажу, что ты ко мне пристаешь!
Миновав в три прыжка последний лестничный пролет, я выглянула в вестибюль на первом этаже и увидела, как Елена решительно направляется к выходу из здания, Максим молча (по свидетельству «жучка») шел рядом с ней, видно, не хотел объясняться на людях.
Вестибюль был довольно длинным, и как я ни старалась, на крыльцо вышла только после того, как Лена села в машину. Увидела я и как Максим, рванув дверцу, успел вскочить в автомобиль до того, как тот тронулся с места.
Мой «Ситроен» был припаркован на другом конце стоянки, до него еще нужно было добраться, а прянишенская «Лада Приора» стремительно удалялась по улице по направлению к проспекту. Хорошо, «жучок» сильный, радиус его действия – километр. Я добежала до машины, прислушиваясь к истерическим крикам Лены: «Она все знает! Я не думала, что так получится! Я не хотела!»
Максим тоже кричал: «Остановись немедленно! Давай поговорим! Куда ты?»
Последними словами Лены, которые раздались в наушниках и которые зафиксировал мой диктофон, были: «Отстань от меня, а то я все ей расскажу!» – потом жуткий крик: «Зачем?» – звук удара, скрежет и сигнальные гудки других автомобилей.
Когда я подъехала к месту аварии, несколько мужчин доставали из салона окровавленного Куркина. Левым боком машина впечаталась в троллейбус – на место водителя было страшно смотреть. Лена не подавала признаков жизни. Дверцу с ее стороны открыть было невозможно.
В обычные дни проспект прочно стоит в пробке. Но сейчас, воскресным вечером, машин было мало. Нужно было очень постараться, чтобы врезаться в одинокий троллейбус.
Что заставило Елену вывернуть руль?
И машина ГИБДД, и «Скорая помощь» прибыли на удивление быстро. Медики, осмотрев Куркина, положили его на носилки, и «Скорая помощь», вызвав спасателей, немедленно уехала. Сами они ничего сделать не смогли: смявшийся со стороны водителя корпус автомобиля не позволял добраться до пострадавшей, не подававшей признаков жизни.
Между делом мне удалось поговорить с тремя водителями. Двое ехали вслед за Еленой, а третий – за троллейбусом. Все были единодушны: «Лада Приора» ни с того ни с сего резко выехала на встречную полосу движения и столкнулась лоб в лоб с троллейбусом. Что происходило в салоне, из-за затемненных стекол никто не видел. Водитель пострадавшего троллейбуса, все еще бывший в полушоковом состоянии, тоже твердил, что встречная автомашина, ехавшая с большой скоростью, вдруг резко свернула и вписалась ему в левое крыло.
– Я ничего не мог сделать! – повторял он всем, кто к нему подходил. – Она никого не обгоняла – просто вдруг поехала мне в лоб!
Самой аварии я не видела, но кое-какие выводы сделать можно было.
Среди приехавших гаишников был мой хороший знакомый лейтенант Паша Просвирлин. Благодаря его заступничеству меня не прогнали, как это чаще всего бывает, с места происшествия, а разрешили послушать свидетелей, которые, к сожалению, ничего нового к сложившейся картине не добавили. Поэтому я больше наблюдала за спасателями, резавшими сложившийся в гармошку корпус «Лады Приоры».
Когда, разрезав смявшийся корпус автомобиля, Лену освободили от сработавшей подушки безопасности, она застонала.
Медики из еще одной машины «Скорой помощи», приехавшей на замену первой, немедленно приняли меры и увезли в больницу.
Показав врачу свое удостоверение, я успела узнать, что дело плохо, но ее спасла подушка безопасности.
Все время, что я провела на месте аварии, пришлось отвечать на звонки по сотовому: то Оксана, то Женя, то Гуля интересовались, что случилось. Я обещала им, что скоро приеду и все расскажу.
Мне очень не хотелось возвращаться в студию с печальными известиями, что группа потеряла не только еще одну гитаристку, но и звукооператора, который возложил на себя функции продюсера-режиссера-худрука.
На лестничной площадке четвертого этажа, где располагалась студия, стояли все девчата. Несмотря на то что был уже первый час ночи, они не разъехались по домам.
На лице каждой в той ли иной степени отражалось волнение.
Оксана нервно курила. Женя, увидев меня, попыталась спрятать сигарету.
– Не переживай, – посоветовала я ей, – я не скажу Семену, что ты куришь, хотя лучше бы бросить.
Оксана с надеждой посмотрела на меня. А я отрицательно покачала головой:
– Все плохо. Они попали в аварию. Лена в тяжелом состоянии, врач сказал, что не знает, когда она придет в себя, про Максима сведений нет, его тоже увезла «Скорая».
Даша ойкнула, а у Гули навернулись слезы.
– Что же теперь делать? – спросила Женя.
Все с надеждой смотрели на меня, и я поняла, что пора брать ситуацию в свои руки, пока они не изошли слезами и соплями.
– Девочки, идите пока по домам, – скомандовала я. – Вернется Виталий, все уладится.
– Ты думаешь, вернется? – дрожащим голосом спросила Оксана.
– Я даже постараюсь, чтобы это случилось как можно быстрее.
В этот момент дверь лифта раскрылась, и на площадку вышел Семен. Рассказав о том, что случилось, я попросила спарринг-партнера развезти девчат по домам, а Гулю, которая все еще не помирилась с отцом, приютить у себя. Ножкин проблему осознал и обещал доставить всех в целости и сохранности. Поскольку девушек было четверо, везти домой Оксану я решила сама, но тут Алина Светлова сообщила, что уже вызвала мужа, поэтому за нее беспокоиться не нужно.
Пока девушки собирались, я улучила момент, чтобы поговорить с Алиной.
Девушка согласилась с моим предположением, что рано или поздно известие об аварии, в которую попали Лена и Максим, дойдет до сотрудников правоохранительных органов, занимающихся расследованием убийства Светланы Измайловой. Они могут поинтересоваться, чем же так была взволнована девушка. Выяснят, что перед этим я беседовала с Леной, и начнут задавать вопросы. Тогда придется вытащить на свет компрометирующие фото. Мы обе не были заинтересованы в том, чтобы о существовании неприятных фотографий узнал кто-нибудь еще. Я обещала это Манарову. А Алина сама не хотела бы выступать в качестве героини пусть и сфабрикованных, но все-таки порнофото. Поэтому я попросила певицу не особенно распространяться о том, о чем мы с ней беседовали. А если все-таки придется рассказать о нашем разговоре в кабинете Чеснокова, то пусть темой будут взаимоотношения в группе.
