Сознание возвращалось к Птичкиной медленно.
– Неужели он не убил меня, а ранил, а потом меня спасли и сейчас я в больнице? – спросила она, пытаясь сфокусировать зрение на моем лице.
Такой поворот событий показался мне счастьем, но я была вынуждена ее расстроить. Мы продолжали находиться в темнице. Наш надсмотрщик отчего-то облегчил наши страдания, разрезав веревки на руках. Но на этом его добрые дела закончились… Хотя стоит отметить еще тот факт, что он оставил нам свет. Тем временем Варя осознала, что может двигаться, и очень обрадовалась. Я не стала ей говорить, что мне пришлось перегрызать путы зубами, так как после неожиданной схватки со мной турок бежал, прихватив нож.
Варя осторожно села, обвела взглядом нашу маленькую комнатушку, которая, наверное, изначально предназначалась для хранения всякой хозяйственной утвари, а не для содержания пленных. Я уже успела подробно изучить обстановку. Большое количество деревянных стеллажей, которые практически подпирали нас со всех сторон, кроме дверного проема, наводили на эту мысль. Сейчас полки были абсолютно пусты, но на одной стояла тарелка с какой-то едой. Ее, видимо, принес турок во время прошлого вторжения. В другие дни мы вряд ли бы так обрадовалась простой фасоли с большой печеной лепешкой, но сегодня мы набросились на этот более чем скромный обед с аппетитом беглых каторжников. За считаные секунды расправились с содержимым тарелки, сразу почувствовав заметное облегчение и даже какую-то эйфорию, которая растекалась по всему телу. Лепешку я отложила, несмотря на протесты Варвары. Хотя ее свежий вид очень манил, но я не знала, когда в следующий раз нам светит счастье в виде еды, поэтому решила начать заготавливать запасы.
Когда с обедом было покончено и минутное спокойствие, вызванное трапезой, покинуло меня, я опять предалась размышлениям. В голове отчего-то начали всплывать картины из когда-то увиденных фильмов, в которых главные герои в моей ситуации вели себя совершенно по-другому. Большей части из них почти всегда удавалось выбраться, расправиться со своим мучителем, а то и не с одним. Как ни старалась, но я не смогла припомнить кого-нибудь, кто бы в такую отчаянную минуту думал о еде или ел предложенное врагом. Мое нападение на нашего соглядатая должно было как минимум насторожить его. Я подозревала, что теперь в нашу комнату он лишний раз и носа не сунет. А для побега, необходимость которого была очевидна, нужно было вырваться из этой ужасной темницы. Поэтому я прекрасно осознавала, что силы понадобятся, и совершенно не испытывала никаких эмоций по поводу приема пищи. Птичкина же придерживалась иных взглядов:
– Ах! Как мне стыдно! Я ела практически из рук врага! Впредь я решила, что больше не проглочу ни крошки, и вообще, попробую выдвинуть ультиматум посредством голодовки! – Она решительно стукнула своим маленьким кулачком по полу. – Раз он нас до сих пор не убил, значит, мы ему для чего-то нужны. Этим надо воспользоваться! Сейчас я его проверю! – Она распалялась все больше и, прежде чем я успела ее остановить, завопила: – Эй ты, чудище, я хочу в туалет! – Но «Эй ты» совсем не отзывался. – Ой, но что же делать? Я и правда хочу… – пропищала она со страданием на лице. По тому, как она елозила и сжимала губы, я поняла, что ситуация становится критической. Я оглядела нашу темницу, наивно пытаясь рассмотреть в одной из стен проход в дамскую комнату, который мог быть как-нибудь замаскирован, например, как вход в театр в сказке про Буратино плакатом с очагом. Но заветной двери обнаружено не было. Я повернулась спиной к стене и стала бить пяткой. Наконец, наше совместное грозное выступление было услышано, и в замке послышался скрежет ключа. Я отступила на шаг, развернулась и нос к носу столкнулась с нашим мучителем. Он что-то спросил, это я поняла по интонации.
– В туалет, – по слогам произнесла я и многозначительно кивнула в сторону страдалицы – Птичкиной. Она активно закивала. Но мужчина продолжал стоять истуканом и таращиться на меня. – Знаешь что, – каждая минута терпения давалась Варе очень тяжело, – нам надо пи-пи, – грозно выкрикнула я и для убедительности немного присела, надеясь, что этого будет вполне достаточно, чтобы он меня понял. Он кивнул, достал наручники, прицепил одно кольцо к запястью моей подопечной, вторым обвил свое, развернулся, шагнул из комнаты и грубо дернул рукой, видимо, приглашая девушку следовать за ним, отчего она влетела в его спину. В следующее мгновение он захлопнул дверь перед моим носом и тщательно запер ее на три оборота ключа. В жутком волнении осталась я в одиночестве ждать возвращения подруги. Те несколько минут, что она отсутствовала, показались мне вечностью. Но вскоре раздался уже знакомый звук, и Птичкина была возвращена в комнату. Лицо ее излучало такое облегчение, что я не могла не порадоваться за нее. Однако наш тюремщик собрался немедленно ретироваться. Тогда я затребовала посещение дамской комнаты и для себя. Хотя терпеть могла еще долго. Но мне была необходима эта вылазка в качестве разведывательного мероприятия. Мы оказались в соседней комнате, обстановка в ней была довольно простая, как мне удалось заметить за ту секунду, что мы в ней находились. Похоже, это была кухня, по крайней мере набор мебели указывал на это. Только стены были какие-то глухие, без окон. Так обычно строят сараи или какие-то временные жилища. Почти что на противоположной стороне от двери был вход в туалет. Мой страж вошел первым, потянул меня за собой, указал жестом на унитаз и повернулся к нему спиной, вытянув руку так, чтобы я смогла расположиться.
– Но позвольте, – не смогла скрыть возмущения я, – но я так не могу, – вот тут я точно не кривила душой. Ходить по естественной надобности в присутствии третьих лиц, тем более незнакомцев мужеского пола, мне не доводилось, наверное, никогда. Я с полной уверенностью могу сказать, что проделать такое я могла только в младенческом возрасте, так что требовать от меня подобного сейчас, когда я уже лет двадцать с лишним как забыла вкус материнского молока, было более чем глупо. – Эй, – постучала я пальцами свободной руки по спине мнимого спецназовца, он недовольно повернулся, – гоу эвэй, – подключила я знания английского языка, надеясь, что он хотя бы частично владеет этим общепризнанным всемирным средством общения.
– Ноу, – отчеканил он, а я могла голову дать на отсечение, что его рот, который под черной маской мне было не видно, расплылся в гадкой ухмылке.
– Не нет, а да, – стояла я на своем, – иначе я есть не буду, – выдала я последний аргумент, но он не возымел действия по причине все того же языкового барьера. – Ах, да, – спохватилась я, – ай шелл нот ит, невер, о кил май селф чем-нибудь – добавила я, про себя подумав, что заодно и пойму, нужны ли мы ему живыми.
На мое счастье, его знаний английского языка хватило, чтобы смысл моего ультиматума дошел до него. Он процедил что-то себе под нос, я решила, что это было какое-то веское ругательство на турецком. Потом достал маленький ключик из кармана и освободил мою руку из металлического кольца, и, наконец, бросив мне напоследок еще что-то, используя непереводимую игру слов на местном диалекте, он оставил меня одну, но дверь не захлопнул, а лишь прикрыл, оставив маленькую, едва заметную щель. Однако я возликовала, посчитав, что выиграла один тайм, только вопрос был в том, что я не знала, сколько еще таких противостояний мне предстоит и доведется ли мне остаться в живых к моменту, когда будет оглашен общий счет. Закончив свои личные дела, я не торопилась подавать знак, что готова вернуться в свою темницу. Не спеша осмотрела стены ванной комнаты, пытаясь найти хоть какую-нибудь лазейку, через которую смогла бы сбежать от своего страшного стража. Конечно, можно было напасть на него прямо сейчас. Особого труда бы мне это не составило. Но я не была уверена, что мужчина следит за нами в одиночестве. Мысль о Мишель и Фархате, как об организаторах, не давала мне покоя. Тем более что Птичкина оставалась в запертой комнате. Пока я разберусь с тюремщиком, пока найду ключи, его помощники, если, конечно, они были, могли напасть на Варю. Я не имела права рисковать ее жизнью.
Беглый осмотр, к сожалению, не обнадежил, ничего, что могло бы помочь нам в деле побега, я не обнаружила, единственным, что вселяло маленькую надежду, было приоткрытое окно, которое виднелось под самым потолком уборной. Размер его был достаточно широк, но стена, в которую окно было вделано, была противоположной от унитаза, а он представлял собой единственное возвышение, с которого можно было допрыгнуть и уцепиться за край рамы. Я была уверена, что это окошко ведет на улицу, иначе, учитывая, что больше нигде ничего, что способно пропускать свежий воздух, за исключением двери, в этом страшном домике не было, жители могли просто задохнуться. Конечно, не совсем, но заработать головную боль после сна в такой духоте уж точно.
