дамочка, увесистая! – пропыхтел санитар.
– Клевета! Я на диете третий месяц сижу, и между прочим, похудела уже на четыре килограмма! – с ходу соврала Надежда. А что, в самом деле? Будет она спускать такое хамство!
– Хорошо, что вы три месяца назад не пришли… – Вредный санитар все-таки оставил за собой последнее слово.
Надежду внесли в холл и пронесли в сторону лифтов. По дороге их остановил какой-то врач.
Надежда закатила глаза и на всякий случай перестала дышать. Врач озабоченно взглянул на нее и спросил:
– Куда вы ее несете – в морг?
– Нет, Михаил Васильевич велел в реанимацию! – бодро отчеканил санитар.
– Не знаю, по-моему, тут безнадежный случай, но раз Михаил Васильевич велел… ему виднее.
Мужчины внесли носилки с Надеждой в грузовой лифт. Здесь она слезла, оправила одежду и проговорила:
– Ну, спасибо, мальчики. Дальше я уж сама. Только вот халат позаимствую, в нем здесь легче передвигаться.
– А как насчет скромного вознаграждения? – напомнил санитар.
– Само собой! – Надежда Николаевна кивнула охраннику, и тот отдал деньги.
– А добавить немножко на чай?
– А вот не надо было про мой вес говорить!
Санитар вздохнул:
– Виноват, не сдержался… всегда вот так, язык меня подводит… сперва скажу, а потом подумаю…
– Да, – спохватилась Надежда, – я хотела спросить, а кто такой Михаил Васильевич, на которого вы сослались?
– Понятия не имею, – санитар пожал плечами. – Ляпнул первое, что в голову пришло.
На том и распрощались.
Мужчины вышли из лифта, а Надежда надела халат и поехала на третий этаж.
Прямо напротив лифта находилась матовая стеклянная дверь с табличкой: «Третье терапевтическое отделение». Надежда вошла в нее и быстро, с озабоченным видом пошла по коридору, незаметно поглядывая по сторонам, чтобы не пропустить нужную палату.
В больнице никто не обращает внимания на людей в белых халатах, как будто этот халат делает человека невидимым. Особенно если этот человек идет с деловым, озабоченным видом. Главное – не показывать растерянности и неуверенности.
Неподалеку от входа в отделение за столом сидела дежурная медсестра и читала лист назначений. Она скользнула по Надежде невидящим взглядом и снова уткнулась в свои записи.
Правда, чуть дальше на пути Надежды попался высокий мужчина, как и она, в белом халате, в белой шапочке и медицинской маске, закрывающей почти все лицо. Только блестели глубоко посаженные серо-стальные глаза.
Проходя мимо Надежды, мужчина замедлил шаги и проводил ее долгим взглядом, но Надежда Николаевна этого не заметила – она как раз подошла к двери, на которой висела табличка: «Вторая коммерческая палата».
На всякий случай Надежда прислушалась… Из палаты доносились какие-то приглушенные звуки, как будто там что-то передвигали. Она достала телефон и с озабоченным видом уставилась в экран.
Тут дверь палаты открылась, оттуда вышла молоденькая сестричка и бросила кому-то через плечо:
– Я через полчаса приду, проверю капельницу! – и удалилась по коридору, стуча каблучками.
Надежда Николаевна проводила ее взглядом и открыла дверь.
Вторая коммерческая палата была небольшая, но чистая, хотя в ней было душновато и пахло лекарствами. У правой стены стояла кровать, на которой с закрытыми глазами лежала Елена Безбородова, бледная до синевы. Рядом – капельница, и было видно как что-то прозрачное сочится в вену. На противоположной стороне стоял стол, на котором Надежда заметила электрический чайник и чашку с блюдцем. Сейчас на блюдце лежали использованные ампулы, забытые нерадивой сестричкой. Еще на столе стоял маленький телевизор. Ну да, палата же коммерческая. Надежда Николаевна всегда удивлялась, отчего в коммерческих палатах прежде всего устанавливают телевизор. Холодильника может не быть, чайник сломанный, туалетную бумагу забудут положить, но телевизор – всегда пожалуйста. Причем, как правило, с ужасной антенной, так что его и смотреть-то было нельзя.
В этой палате холодильник скромно притулился в углу, правда, его забыли включить.
Надежда взяла неудобный больничный стул, присела возле кровати и тихонько позвала:
– Елена! Вы меня слышите?
Безбородова с трудом открыла мутные глаза.
«Не узнает. Наверное, под лекарствами, не соображает ничего, – расстроилась Надежда. – Ой, зря я тут время теряю, ничего она мне не расскажет…»
Елена с трудом сфокусировала на ней взгляд, мутная поволока из глаз ушла, и едва слышным шепотом она спросила:
– Это вы?
– Я, – честно ответила Надежда, – кто же еще…
– Как вы… а впрочем… кто вы?..
– Как я вас нашла и кто я такая? Вот что, милая, – строго заговорила Надежда, – вижу, что вы в сознании и способны разговаривать. Так что давайте вы мне расскажете все, что знаете. Причем как можно подробнее. Только так в этом деле и можно разобраться. А кто я такая, потом скажу. Если время останется.
– Хорошо… – Елена слабо улыбнулась. – Конечно, вы мне жизнь спасли… Другое дело, зачем это все? Мне моя жизнь не нужна теперь… когда Пети нету… я все ради него… – по ее щеке покатилась слеза и впиталась в подушку.
– Ближе к делу, – строго сказала Надежда Николаевна. – Про подружек ваших я уже знаю. И про сына тоже, что ему неожиданно наследство перепало.
Лицо Елены сморщилось, как губчатая маска. Она глубоко вздохнула и начала рассказ:
– Мы со школы дружили все трое. И всегда хотели не такой жизни, как у всех в нашем городе: замуж выйти, детей нарожать и телевизор под пиво по вечерам смотреть. Учились мы все хорошо, особенно Ольга. У нее мама врачом была, она тоже в медицинский хотела поступать. Алена… та очень денег хотела. Поступать решила в финансово-экономический. Стану, говорит, со временем директором банка. Ну и я с ними заодно мечтала о лучшей жизни. Приехали мы в Петербург, разошлись по разным институтам, первое время вместе квартиру снимали, потом в общежитие перешли. Связи друг с другом все же старались не терять, но другие друзья появились, другие интересы… В общем, после второго курса устроилась я в гостиницу летом подработать. А внешне была ничего себе, опять же мама у меня учительница, сумела мне привить какие-то навыки. Ну, понимаете, чтобы косметикой не злоупотреблять, ногти чересчур нарощенные не носить… речь опять же правильная… короче, не было во мне такого провинциального духа. И перевели меня на этаж ВИП. Там мы с господином Витюковым и познакомились.
Елена откинулась на подушку, следя за лекарством, которое сочилось из капельницы в вену.
– Со второй встречи он на меня глаз положил, комплименты стал говорить, шутил. Без наглости, все по-хорошему. Потом в ресторан пригласил, я и согласилась. Ресторан шикарный, я как увидела – так и обалдела. А Петр Павлович и говорит, что пойдем мы с ним в отдельный кабинет, не для чего такого, а чтобы я не стеснялась. Ну, он шутит, истории разные смешные рассказывает, вина мне подливает. Смотрю – человек вроде обычный, хоть и богатый. И так мне было легко с ним, весело. А потом думаю – это же надо с ним спать за все за это. И страх меня взял. Не то чтобы я невинная девочка была, мужчин не знала совсем, нет, была у меня в школе любовь, Петька Карпушин, мы с ним с девятого класса встречались. Ну и, конечно, это самое… хоть мама моя очень меня отговаривала от него. Ну а я тогда думала: как же так, все девчонки уже это попробовали, а я, как последняя страхолюдина, ничего не знаю… Глупость в общем девчоночья…
Надежда поерзала на неудобном стуле. Что-то уж больно издалека Елена начала, ну как лекарство на нее подействует и она заснет на полуслове.
– В общем, с Петькой мы разошлись, – продолжала Безбородова, – потому что он как переспал со мной, так и начал хамить, сквозь зубы разговаривать… в общем, поругались мы, я тогда и решила с девчонками в Петербург ехать. И мама согласилась, последние деньги мне отдала. Ну, потом в институте еще один парень у меня был – так, ничего особенного. Я это к чему, – Елена виновато посмотрела на Надежду, – чтобы вы поняли, что я не такая была…
«Да верю я, верю…» – подумала Надежда. Елену ей было искренне жаль.
– Он тогда в ресторане меня за руку взял – я прямо вздрогнула, – продолжала Елена. – А он все понял. Да расслабься ты, говорит, что я, не вижу, что ты трясешься вся и об одном только думаешь. Я, говорит, не сексуальный маньяк какой-нибудь, так что поужинаем, да и иди себе… Ну, меня и отпустило. А наутро думаю, что
