За спиной мужика на площадке стояли два парня в дорогих костюмах, но было видно, что китайские «адидасы» они носили совсем недавно. Слишком уж сильный дух агрессии исходил от них. Однако он не шел ни в какое сравнение с той опасностью, которой лучился тот, кого Воронов уже пустил в свой дом.
Воронов еще постоял несколько секунд, потом закрыл двери, прошел в комнату.
Мужчина стоял у стола.
— Ну, что… Спасибо тебе, парень, за матушку мою.
Помедлил, достал из кармана бутылку еще не очень популярного в те времена виски:
— За здоровье матушки моей выпьем?
Воронов вспомнил худенькую старушку и ее глаза, в которых уже не было слез, мигом понял, что же произошло, и сказал:
— Мудак ты. Не понимал, что ли, что через нее тебя давить будут?
— Да, понимал я все, — со злостью ответил мужик, — опоздал на час, дело было. Стаканы давай.
Воронов уже понял, что человек, пришедший к нему, из «верхов» уголовного мира. Из тех, кто принимает решения, обязательные к исполнению. А еще он подумал, что перед ним стоит сын, мать которого он сегодня защитил, а если честно, то просто спас от смерти. И только после этого подумал, что завтра он уже не будет стоять по другую сторону баррикад от этого уголовника.
И сказал, не скрывая, что зло еще не прошло:
— На кухню пошли. Там пожрать есть.
На следующий день, придя на работу в начале девятого, он уже от дежурного получил указание явиться к начальнику отдела.
Воронов внутренне был готов к увольнению, но сражаться за свое право сажать бандитов он решил до самого конца. Вошел спокойно, ждал вопросов «где рапорт», но не дождался. Начальник, который вчера «в упор не видел», при его появлении встал, сделал несколько шагов навстречу, протягивая руку:
— Ты, Алексей, вчерашнее забудь. Сам понимаешь, дел полно, все недовольны, а валят на меня. И сверху, и снизу, — семенил словами начальник. — Рапорта по вчерашнему пиши подробно, чтобы объем был. Думаю, затребуют рапорта эти наверх.
И сразу же вернулся к всегдашней своей манере:
— Ну, давай, работай, времени мало.
Писать рапорта Воронов не любил, поэтому просидел за столом не меньше часа, мучаясь, подбирая слова, размышляя, как надо все изложить, чтобы та сука, которая вчера обещала «закопать», не могла доказать, что голой осталась не по причине конфликта с задержанными.
Потом настроение ему подпортили, сообщив, что всех троих, взятых им вчера, уже отпустили под подписку.
Он уже совсем собрался взять лист бумаги и написать рапорт, когда в кабинет вбежал дежурный. Он распахнул дверь, вошел и замер у входа, уставившись на Воронова.
Потом произнес размеренно:
— В четырнадцать ноль-ноль быть у генерала Грицюка.
Генерал Грицюк не был легендой МУРа по той же самой причине, что и Воронова коллеги не окружали заботой и любовью. Грицюк все свои почти сорок лет, проведенных в милиции, считал, что все эти планы-показатели — абсолютная ерунда, заниматься которой должны начальники. «А дело мента — гнать вора», любил повторять Грицюк, когда его ругали на совещаниях. Впрочем, было это давно, а последние лет тридцать уже не ругали. Опасались ответных шагов. Подробностей Воронов не знал, но знал, что Грицюка многие побаиваются, и от вызова не ждал ничего хорошего.
Дверь кабинета Грицюка распахнулась в тот самый момент, когда часы в приемной начали отбивать два часа дня, и генерал, увидев Воронова, входящего в кабинет, поднялся ему навстречу. Молча пожал руку, указал на стул возле стола, сам сел напротив.
— Ну-ка, дай на тебя посмотреть, — сказал он, и в его голосе Воронову почудилась зависть. — Не каждый день Сава за мента просит.
Воронов сидел, ничего не понимая, а Грицюк возразил сам себе:
— Чего это я чушь несу! Сава никогда за ментов не просил. Никогда!
Помолчал немного, продолжил:
— Я его почти всю свою ментовскую жизнь знаю. Законник. Может парой слов зону поднять, и не одну. Со мной у него «базар» потому, что брал я его в самый первый раз. Представляешь, Алексей, а? Саву первый раз берут, и я первый раз беру. Потом, пока «воронка» ждали, посмеялись с ним. А потом я через него преступление совершил. Первое и последнее, но — совершил. Письмо его матери отнес — Ангелине Борисовне. Той, которую ты вчера спас. И правильно, что ты его отругал за это. Это раньше была этика, чтобы через родных блатного не доставать, а сейчас — какая этика?
Поднялся, вернулся на свое генеральское место.
— У тебя, говорят, отпуск с понедельника? Куда едешь? Билеты купил? Чемодан собрал? — засыпал вопросами Грицюк.
— Нет, — ответил на все вопросы одним словом Воронов.
— И хорошо, — остался доволен генерал. — Потому что с завтрашнего утра ты выходишь на работу в новое управление МУРа. Все подробности завтра. Можешь идти.
Воронов, слабо понимающий, что случилось, шел к двери, когда Грицюк окликнул:
— Ты, надеюсь, понимаешь, что никакого Саву мы с тобой тут не поминали! И в приемной забери повестку. Завтра
