– А можно, я лучше домой? Я правда в порядке. Просто поплакать надо... В себя прийти.
– Звонить в «Скорую»? – вновь донеслось из милицейской машины.
– Да она цела вроде. Домой просится! – крикнул в ответ молодой.
– Ну, пусть идет пока, сейчас не до нее! Позже сами заедем!
...А едва Митрофанова вышла из лифта на своем этаже, дверь соседки распахнулась.
– Надюшка! – кинулась к ней Полина Юрьевна. – Ох, боже мой! Это был он? Он?!
– Кто – он?.. – растерянно пролепетала Надя.
– Это седой, да?!
– Откуда вы знаете?
– Да на тебе лица нет! Проходи скорей!
Надя, на ватных ногах, ввалилась в соседкину квартиру. Рухнула на пуфик в коридоре. Полина Юрьевна примчалась из кухни с мокрым полотенцем, начала бережно протирать ее лицо, смывать кровь – ту, с которой не справился милицейский платок...
– Голова не кружится? В ушах не шумит? Надя, не молчи, скажи что-нибудь! – приставала соседка.
Но Митрофанову будто ступор обуял. Слова с языка не шли, зато в голове крутилось насмешливое: «Не вышло из меня героини...» А еще недавно, помнится, она не сомневалась: напади на нее не толпа, конечно, а единственный человек, пусть и маньяк, она справится. Кое-что ведь запомнила из приемчиков Полуянова. Ничего себе справилась: только пискнуть и успела. Не подоспей милиция вовремя – сейчас лежала бы трупом, а в лучшем случае – в больнице.
Но почему, кстати, ей столь быстро пришли на помощь? В самый нужный момент, будто в кинофильме застойных времен?.. Да вот об этом Полина Юрьевна, кажется, и говорит:
– Надя, Надя, ты ж мне теперь памятник должна поставить. Ох, что я говорю, памятник – это на могиле ставят, а живым – монумент. Хотя нет, конечно, монумента мне не надо. Но теперь ты моя вечная медсестра. И за хлебом буду посылать, а то раньше все стеснялась. Даже подумать страшно, что б было, кабы не я!
– Да расскажите же, что вы квохчете! – вырвалось у Нади.
– О, вижу, вижу, в себя приходишь! – обрадовалась старуха. – Расскажу все. Только признай прежде, что ты у меня в долгу. Любые уколы, и в институт Бурденко на обследование меня свозишь, и...
– Ладно, обещаю так что?
– А то, – торжественно произнесла Полина Юрьевна, – что я этого вора седого никак из головы не могла выкинуть. Всю ночь промучилась и весь день, все думала... Я, конечно, в своей жизни с ворами не часто встречалась, но психологию ихнюю знаю, газеты читаю, телевизор смотрю. Они, во-первых, группами работают. Во-вторых, почти всегда приезжие и молодые, а этот, хотя я его мельком увидела, в Москве явно давно. И пожилой уже, лет за сорок ему точно. В-третьих, воры по первым этажам в основном работают, через окна, так легче. А если уж выше квартиры вскрывают, то только богатые. Когда с улицы кондиционер увидят да стеклопакеты или люстру там какую дорогую... У тебя же не квартира, прости, а берлога. Вот и задумалась я: почему этот седой твое жилище выбрал?
– Ну, мало ли дураков, – слабо улыбнулась Надя.
– Да я вот так и решила, – триумфально произнесла Полина Юрьевна. Выдержала драматическую паузу и продолжила: – Но только сегодня утром, когда я Родиона твоего выгуливала, того же седого во дворе увидела, представляешь? Сидит как ни в чем не бывало на лавочке, на детской площадке. По сторонам глазеет. И даже одежда та же, что и вчера. Я так и ахнула. Хотела сначала сама его хватать – слава богу, одумалась. Родиона твоего в охапку и домой, стала в милицию звонить. Рассказываю: так, мол, и так, вчера пытался квартиру соседкину ограбить, а сегодня опять под ее окнами болтается. А мне отвечают: «Ну, он же сейчас не грабит – какие к нам претензии? И вообще, заявлять должна сама потерпевшая, а не вы». Представляешь?.. Я их и стыжу, и убеждаю, что, мол, преступник им сам в руки идет, а они только усмехаются: «А как доказать, что этот ваш седой – преступник? Сидит человек во дворе и сидит, а что он чужую квартиру вчера вскрывал – это, может, ваше воображение. Официальных сигналов-то никаких не поступало!»
Ну да, от меня так просто не отвяжешься. Положила я трубку – и давай дальше звонить. Сначала в управление внутренних дел районное, потом дежурному по городу, а к обеду и до управления собственной безопасности добралась. И допекла-таки: выслали в наш двор патруль. Но только седого уже и след простыл, а мне рапортуют: сигнал проверили, подозреваемого на указанном вами месте нет. Представляешь, разгильдяйство какое! Я им кричу: так устройте засаду, может, он позже появится. А мне отвечают, что у них за наркопритонами наблюдать и то людей не хватает! Я им опять грозить, что буду президенту писать, на их халатность жаловаться, а они на своем стоят: мы, мол, все меры приняли. Я уж хотела тебе на работу звонить, чтобы ты подключилась, написала бы заявление, может, тогда бы они зашевелились. Но тут звонок мне от чина какого-то важного. Не зря я, видно, в их собственную безопасность жаловалась! Сказал чин, что убедительно просит меня не горячиться и шума не поднимать. А за двором обещал присмотреть. Патрульную машину приставить... Я говорю: ладно, хоть так. Но если с головы соседки моей, Надечки Митрофановой, хотя бы единственный волосок упадет – добьюсь, чтоб всю вашу милицию вообще к чертям разогнали! И видишь: сработало! Вот как с ними надо! Но этот мужик-то седой... ты не узнала его?
– Нет, – пробормотала Надежда. – Первый раз вижу.
– А что он хотел?
– Нож приставил, – поморщилась Надя. – Пытался вместе со мной в подъезд войти...
– Господи, зачем?
– Не знаю... Менты сказали, сначала допросят его. А потом ко мне приедут, показания брать...
– Слушай, Надь, – встревожилась соседка. – А ты часом... ни с какими нехорошими людьми не связалась?..
– Да не связывалась я ни с кем! – взмолилась Митрофанова. – Сама ничего не понимаю!
– Ну, ладно, ладно. Успокойся. Не плачь, – вновь захлопотала Полина Юрьевна. – Пойдем, я тебе чаю сделаю. И царапины твои надо йодом помазать.
В Надиной груди вновь взметнулась волна паники.
– Но домой я не пойду! – твердо заявила она.
– Конечно, конечно, оставайся у меня, – захлопотала соседка. – Я тебя на диванчике уложу. А в квартиру твою могу сама сходить, принести, что тебе нужно. Хочешь, и Родиона твоего приведу, он пес вроде бы воспитанный, авось не нагадит!
– А милиция?.. – вспомнила Надя. – Они заехать обещали, попозже...
– И в милицию позвоню, – отрезала совсем уж расхрабрившаяся соседка. – Велю им, чтоб не тревожили тебя сегодня. Скажу, что ты сама завтра, как проснешься, к ним подъедешь...
И Надя, конечно же, с благодарностью приняла соседушкину заботу. Дала напоить себя чаем, приняла душ в пусть чужой, но чистенькой ванной и почти мгновенно провалилась в сон.
И снились ей лебеди. Птицы просто величаво плыли по глади ослепительно синего озера. Потом (во сне) вдруг задул пронзительный холодный ветер, закружились снежинки, и водоем начал стремительно покрываться ледяной коркой. Бедные лебеди засуетились, прекратили свое плавное скольжение, стали сбиваться к центру озера, где еще оставалась небольшая полынья... Но лед подступал, птицы все теснее прижимались друг к другу, издавали жалобные крики... А Наде стало казаться, что они и не птицы вовсе, а прекрасные, одетые в белое, женщины. Лед смыкается, сдавливает их, им становится все теснее, на белых оперениях-платьях проступают капельки крови, худые руки судорожно стискивают ледяную корку, пытаются отсрочить гибель... «Выходите же! Выбирайтесь на лед!» – пытается крикнуть им Надя. Но голос, как всегда бывает во сне, не слушается, а лебеди, казалось, уже готовы были распрощаться с земною жизнью и навсегда уйти под воду. В прекрасных, широко раскрытых от ужаса глазах читалась неизбежность смерти. И вновь Наде показалось, что она уже видела эти лица – именно лица, женские. Вот это, с горделиво вздернутым подбородком, удивительно похоже на прекрасный лик Улановой... А другая женщина-птица – Галина Стручкова... Они протягивают к Наде руки и о чем-то скорбным хором молят. О чем? «Спаси»? Нет, совсем другие слова. Она мучительно, сквозь свист ветра, прислушивается и наконец разбирает: «Посмотри на нас!» Словно молят ее не отворачиваться, не просыпаться, не отводить взгляда – от их красивой гибели... А метель все усиливается, и вот уже плотный поток снежинок скрывает от нее и озеро, и лебедей, и что-то еще, очень важное...
Остаток ночи прошел без сновидений.
А утром, едва Надя проснулась, она вдруг вспомнила.
Лебеди. «Умирающий лебедь». Знаменитые балерины – каждая в образе, созданном великим Сен-Сансом. Гениальный фотоколлаж, занимающий всю стену в холле Главного театра страны. Все эти женщины когда-то танцевали на его сцене. Уланова, Лепешинская, Стручкова... И Лидия Михайловна Крестовская тоже. «Умирающий лебедь» Сен-Санса. Одна из самых выигрышных ее ролей.
* * *
Надя почему-то не сомневалась: соседка разбудит ее с первыми петухами. Во-первых, потому что сама в несусветную рань встает, вечно, как шесть утра, мусоропроводом грохает. А во-вторых, столько же событий! Полину Юрьевну наверняка распирает все их хорошенько обсудить. И похвалы в свой адрес в очередной раз послушать. Еще бы: она пробила множество бюрократических заслонов! Предотвратила целых два преступления! Утерла нос родной милиции!
