Наблюдатель с оптикой продолжил путь вслед за Заколовым. Время от времени он терял его из виду, но, когда группа выходила на открытое пространство, он вновь находил их с помощью телескопической трубы.
Непонятно, зачем Заколов взял с собой овчарку. Глупый пес только отвлекает. Вот опять сунул нос в какую-то щель и активно залаял. Призывает: сюда, я нашел что-то важное! А Заколов вновь не поверил овчарке. Осмотрел местность, поковырял ногой землю и с укором показал собаке старые кости. Еле оттащил упрямого пса от узкой щели на склоне горы.
На подоконнике у открытого окна стоит высокий стакан из тонкого стекла. Он доверху наполнен водой. Свежо и солнечно. Ветер колышет прозрачную занавеску, солнечные блики играют на стакане. Как же он прекрасен! В нем чистая вода. Что может быть лучше! Рука тянется к стакану, пальцы сжимают стекло, подносят к губам, горло делает глотательное движение, но в рот не попадает ни капли. Как же так! Горло судорожно дергается, еще и еще раз, но губы остаются сухими, а язык липким. Пальцы разжимаются, стакан исчезает, Лариса вздрагивает и выходит из забытья.
Вода ей приснилась. Это даже не сон, а бред больного воображения. Она по-прежнему в пещере и умирает от обезвоживания. За что ей такое?
На безвольную руку что-то капает. Лариса слизывает. Вода! Она подставляет ладонь. Еще одна капля. И снова. Вода! Промежутки между каплями кажутся ужасно длинными, проходит вечность, прежде чем в ладошке набирается пол глотка. Лариса пьет. Как же мало! Вода смачивает пересохший рот, но не доходит до горла.
Лариса вспоминает раскаты грома. В горах был ливень, ее мольба услышана, вода просочилась в пещеру.
Новая капля падает в ладонь. Как же редко! Она умрет, прежде чем напьется. Близость воды усиливает жажду, взвинчивает нервы, вызывает головокружение.
«О боже, дай мне воды. Я хочу пить».
Лариса слизывает с ладони влагу и теряет очередную каплю. Она смотрит вниз на каменную осыпь, под которой исчезла капля. Разгребает камни и видит лужицу. В каменной каверне скопилась вода. Лариса по-собачьи припадает лицом к ямке. Но воды не достать, она не умеет лакать языком. Что делать?
Лариса скидывает порванную тунику, комкает хлопковую ткань и бережно, так чтобы не выдавить воду из каверны, опускает ткань в лужицу. Туника впитывает воду. Лариса сует мокрую ткань в рот и сдавливает челюсти.
«Какое счастье!» Она никогда не пробовала ничего вкуснее.
Еще несколько маканий, и лужица исчезает. Лариса чувствует прилив сил. Только сейчас она понимает, что видит лужицу. Видит! Или ее глаза адаптировались к темноте, или…
Она поднимает голову. Над ней неровный каменный свод. Откуда-то сверху в пещеру проникает зыбкий неясный свет, который позволяет ориентироваться. И вдруг она слышит лай собаки. Галлюцинация? Нет. Лай повторяется. И кажется, даже слышен неразборчивый мужской голос. Где-то рядом люди! Ее отделяет от них несколько метров скальной породы.
Лариса встает, пытается крикнуть, но издает лишь надрывное сипение. У нее сел голос. Холод подземелья и обезвоживание сделали свое черное дело. Она едва слышит себя. Лариса в отчаянии. Она не сразу соображает, что может подать знаки стуком, а когда подхватывает камень и начинает стучать по стене, вверху уже тишина.
Собака и человек ушли. Ее не заметили. Она по-прежнему одна в жуткой пугающей пещере.
Сосредоточенный Данилин вел «Ниву» по горной дороге. Соседнее кресло было занято прибором, похожим на осциллограф. Один провод, выходящий из прибора, был воткнут в прикуриватель, а другой присоединен к длинной антенне, торчащей подобно удочке над крышей автомобиля. Время от времени Данилин бросал взгляд на светящуюся точку на экране прибора и не скрывал совей радости.
Он обращался к Блонди Ивановне, сидевшей сзади:
— Красивые горы она хочет посмотреть. Так я ей и поверил! Будто в Европе мало красивых гор. Испанская переводчица снюхалась с Заколовым, и сейчас они вместе ищут золото. Пускай! Я подсунул ей рацию, которая периодически издает сигнал, и теперь они у меня на крючке. Мне незачем висеть у них на хвосте. Их местоположение показывает прибор. Я позаботился о самой современной технике. Смотри! — Данилин ткнул пальцем в круглый экран с сеткой координат. — Тысяча шестьсот метров на юго-западе от нас. Мы поедем в объезд. Пока дорога позволяет, будем двигаться на машине.
Блондинка злилась на тяжелый прибор, из-за которого ей пришлось согнувшись пролезать на заднее сиденье двухдверной машины и ютиться там, упираясь коленями. Свое раздражение она выплескивала на Данилина:
— Скажи, мой умный следопыт: это ты позаботился, чтобы Трушина исчезла?
— Я же говорил, что нет!
— Ты, порой, такой загадочный. Кто же тогда, если не ты?
— А почему ты баб в расчет не берешь? Может, знойная испанка постаралась, чтобы занять место Трушиной.
— В кинокартине?
— В постели! Заколов вчера ночевал у испанки. Подслушивающую технику испортил, гад, пришлось по старинке за ним наблюдать.
— Какие же вы, мужики, сволочи!
— А я-то при чем? Я с тобой был.
— Что ты уставился в ящик, за дорогой смотри! — блондинка ткнула Данилина в спину.
Директор пансионата что-то проворчал себе под нос, но так, чтобы его не слышала подруга.
Уязвленное самолюбие сына гор Инала Лакобы жаждало реванша. В пансионате молодой Заколов издевательски перехитрил милиционера и скрылся, но далеко уйти он не мог. Капитан Лакоба отлично знал свой район. Покинуть пансионат можно было только по трассе, вытянувшейся вдоль моря, или уйти в горы. На трассе начальник милиции расставил своих сотрудников — Заколов не проскочит. А в горы решил отправиться сам.
На то был свой резон. Лакоба действовал в одиночку, потому что свидетели для его замысла были не желательны. Зачем волокита с арестом, если можно решить проблему кардинально. В горах даже с подготовленными туристами случаются трагедии. Был человек — и нет его!
А проблему Заколов-младший создал себе сам. Парень сунул нос в темное прошлое и кое-что раскопал. Пока дерзкий следопыт не добрался до сути того, что случилось с его родителями, прокурорского отпрыска надо уничтожить.
На горной дороге в милицейском уазике трясло нещадно. Но отсутствие комфорта компенсировалось удивительной проходимостью неприхотливой машины. Уазик продирался даже там, где можно было пройти только верхом на лошади.
Заметив стадо белых овец на зеленом склоне, Лакоба остановился и подозвал знакомого чабана. Первой к милиционеру подбежала вертлявая овчарка, затем чинно подошел умудренный жизнью чабан, одетый в черную бурку и папаху. Лакоба уважительно поздоровался со старым абхазцем и спросил:
— Ты хозяин гор, многое видишь, многое слышишь. Попадался ли тебе сегодня молодой парень?
— Красиво говоришь, Лакоба, — опираясь на посох, поблагодарил старик.
— Та ты видел парня? Не местного, чужака?
— Чужого человека видел, — кивнул чабан.
Он говорил неспешно и размеренно, в отличие от нетерпеливого Лакобы.
— Как он выглядел? Куда шел?
— С ним был Рейган.
— Ты не путаешь? — заинтересовался Лакоба. Он был уверен, что глупый пес убежал домой.
— Рейган подбежал к Никсону, они снюхались. — Чабан указал посохом на своего пса. — Они братья по отцу Пиночету.
Лакоба понимающе кивнул. Местные жители считали, чем злее у кобеля будет имя, тем злее будет пес. А злой пес — лучший пастух для глупых овец. Поэтому фамилии американских президентов и южноамериканских диктаторов были нарасхват.
— С ними еще женщина была, — добавил чабан.
— Женщина? — Лакоба мысленно прикидывал, с кем мог отправиться в путь Заколов. — Как она выглядела?
— Туристка с рюкзаком.
— Молодая или пожилая? Черненькая, светлая? — уточнил милиционер.
— Молодежь нынче похожа, одинаково одеваются, одинаково стригутся — не отличишь.
— Значит, молодая, — понял Лакоба.
— Другое дело мои овцы, — продолжил свою мысль чабан.
— О чем ты говоришь, уважаемый. Твои овцы все на одну морду!
— Э, не скажи. Среди них есть желанные красотки и так себе овцы.
— Какие еще красотки? — начал злиться Лакоба.
— Мой баран Казанова разбирается. Одних он кроет по зову сердца, а от других морду воротит.
— Ладно, уважаемый, хватит про мохнатых красоток. Когда ты видел Рейгана и чужого парня с молодой женщиной?
— Стадо было на том склоне, — указал посохом чабан.
— Было там, а теперь тут. И что это значит?
— В горах ногами надо ходить, Лакоба, а не на тарахтелке ездить, — упрекнул капитана милиции старик. — С того склона сюда овцы два часа идут.
— Теперь понятно. Куда они пошли?
