В конюшне снова что-то упало, и искры посыпались снопами. Не помня себя от ужаса, я забежала внутрь.
Увидеть там что-то было просто невозможно. Пригнувшись к земле, я продвигалась вперед, перепрыгивала через горящие балки, заглядывала в каждое стойло по очереди. С трудом среди дыма и огня разглядела, что в одном из них на полу кто-то лежит. Не нужно было быть провидцем, чтобы догадаться, — это Андрей.
Я схватила его за плащ и волоком потащила к выходу, пока не добралась до горящей балки. А дальше как?
К счастью, снова появился Кирилл. Он схватил Андрея за ноги, я подхватила его под руки, и вместе мы перенесли Григорьева через балку, а потом вытащили во двор. Подлетела опешившая от страха Любовь Ивановна. Она держалась за сердце и ничего не говорила, только смотрела, и в ее глазах застыл невероятный ужас. Я перевернула Андрея на спину и прижалась ухом к его груди — вроде дышит. И тут увидела, что у него по виску стекает тонкая струйка крови.
Через пять минут Андрей пришел в себя. Встать он не мог, только открыл глаза и смотрел невидящим взглядом, как догорает его конюшня. Мы тоже не могли оторвать глаз от этого удручающего зрелища.
— Ибрагим, — слабо сказал Григорьев, показывая на огонь.
— Не волнуйся, все живы. Лошади вон там, — я показала на забор.
— Как голова болит, — лицо Андрея исказилось от боли.
— Все будет в порядке. Я позабочусь о тебе. Все будет хорошо.
Конюшня уже догорела. Дождь сделал свое дело и постепенно потушил пламя, хотя от строения остался только фундамент.
Мы вернулись в дом. Парни помогли отнести Григорьева на кровать. Все собрались возле него и шепотом обсуждали произошедшее.
Андрей снова открыл глаза.
— Ступайте вниз, дайте мне отдохнуть. Женя, ты останься, побудь со мной.
Все спустились, но вскоре снова вошла Любовь Ивановна и принесла Андрею и мне молока.
— Полезно пить при отравлении. Надышались, поди, дымом, — сказала она и вышла.
— Лошади на улице, — успокоила я Григорьева, подавая ему стакан. — С ними ничего не случится.
— Хорошо бы, конечно, их под крышу поставить, но куда, — задумался Андрей. — В дом же не заведешь.
По стеклам окон струями лилась вода, так что ничего не было видно.
— Может, хоть накрыть их чем-нибудь? — волновался Андрей. — Скажи Кириллу и Глебу, пусть что-нибудь придумают.
Я спустилась вниз и поговорила с ребятами.
— Можно вывести машины из гаража и поставить их там, — придумал Кирилл.
— Точно. Молодец. Я скажу Андрею, что ты все сделаешь.
— Ага. Мы их устроим, пусть не волнуется. Включим там отопление, вытрем досуха. А машинам и под дождем ничего не сделается.
Я с хорошей новостью поднялась наверх. Григорьев отчаянно боролся с кашлем. Узнав, что придумал Кирилл, он облегченно вздохнул.
— Умный паренек. Повезло мне с ним.
— Да, — согласилась я.
Мы помолчали.
— Я думаю, что тебе надо сказать, — медленно, как бы нехотя заговорил Андрей. — В конюшне кто-то шарахнул мне по голове.
— Там балки падали, — посмотрела я на его рассеченный лоб. — Видать, задели.
— Нет, Женя. Я тебе точно говорю: меня стукнул какой-то человек.
— Ты уверен? — Мне стало не по себе.
— Я понимаю, что в такое трудно поверить. Но… Да, там было плохо видно, и все же я заметил силуэт. К сожалению, из-за дыма не смог рассмотреть как следует и не разобрал, кто это был.
— В конюшню заходили только ты, я, Кирилл и Глеб.
— Значит, это был Глеб. На вас с Кириллом я ни за что не подумаю.
— А может, все-таки балка? — еще раз спросила я. — С какой стати Глебу, который тебя и в глаза не видел до сегодняшнего дня, бить тебя по голове?
— Он хотел меня убить, я уверен. И я отключился, так что если бы ты не подоспела, то сгорел бы заживо.
— Это очень серьезное обвинение, — задумалась я. — Мне даже не верится.
— Но я же не дурак! Если бы я сомневался, ни за что бы не стал возводить напраслину. Но в том-то все и дело, что я помню абсолютно точно. Я повернулся, и меня ударил тот, кто стоял рядом.
— Да, дела… Значит, надо что-то предпринять. Причем как можно быстрее.
— Надо.
— Пойду посмотрю, как внизу продвигаются дела.
Я спустилась вниз и прошла к гаражу. Все лошади были накрыты покрывалами, по гаражу ощутимо двигался теплый воздух, подаваемый обогревателями.
— Видишь, им теперь хорошо, — Кирилл любовно вытирал полотенцем гриву Ибрагима.
— Как вы сами себя чувствуете?
— Глебу не по себе.
Глеб действительно схватился за горло и пулей вылетел из гаража.
— Тошнит его, бедного, — пояснил Кирилл.
Я поняла, что сегодня что-либо выяснить у парня явно не получится. Ладно, оставим все до утра. Подумаем еще, как поступить.
* * *
Рано утром приехала Софья Степановна. Мы к этому времени уже спустились к завтраку.
— Не могла дома усидеть, — сказала она, поздоровавшись. — Думаю, поеду посмотрю на своего сыночка.
Тут Софья Степановна увидела рану на голове Андрея и заохала. Пришлось рассказать, что тут у нас вчера было.
— Ну надо же! Если бы я приехала вчера, то подобная ночь меня бы доконала. А ведь я ехала с предложением собраться, как в старые добрые времена, позвать Ивана Сергеевича, посидеть вместе…
Григорьев сморщил нос, но спорить с матерью не стал. Она говорила таким тоном, что нетрудно было догадаться: уговорить ее отказаться от этой идеи даже в свете вчерашних событий не удастся. Поэтому было решено позвать соседа к обеду. Софья Степановна сама позвонила ему и пригласила прибыть к часу дня.
С приездом Софьи Степановны в доме началась такая суета, что мы с Андреем не могли даже поговорить о Глебе. Мать почти не отходила от сына, и мне поневоле пришлось смириться с этим.
На смену вчерашнему дождю выглянуло яркое солнце. Мы решили снова устроить шашлыки, тем более что маринованного мяса оставалось в избытке. Но даже во время приготовлений к обеду я продолжала нервничать от того, что в доме находится недоброжелатель Григорьева, и потому старалась держать его в поле своего зрения.
К назначенному часу явился сосед и явно обрадовался, увидев Софью Степановну. Когда все расселись в той же беседке, застелив влажные еще доски покрывалами и чехлами, зашел разговор о пожаре.
Иван Сергеевич, услышав, что сгорела конюшня, переполошился, но, узнав, что все лошади живы, облегченно вздохнул.
— С Ибрагимом точно ничего не случилось? — несколько раз спрашивал он и, получив подтверждение, на разные лады восторгался: — Такой превосходный жеребец! Настоящий красавец!.. Но как же так получилось?
— Молния ударила, — пояснил Андрей. — Кирилл, к счастью, вовремя заметил это, и мы успели вывести лошадей. Ночь они провели в теплом гараже, так что простудиться не должны.
— Как замечательно, что все обошлось! Если вы не возражаете, я хотел бы взглянуть на лошадок. Пока не увижу собственными глазами, сердце мое будет ныть, — сказал сосед.
Обед подходил к концу, так что Софья Степановна тоже изъявила желание сходить к лошадям. С утра они были выведены из гаража и привязаны у бани, так что сейчас грелись на солнышке. Иван Сергеевич, Григорьев, Софья Степановна и Кирилл пошли туда, а я осталась в беседке, чтобы подумать в одиночестве.
Через несколько минут вернулся недовольный Григорьев.
— Что-нибудь случилось? — спросила я, увидев его напряженное лицо.
— Да нет, ничего особенного. Снова завели разговор про лошадей, и Иван Сергеевич снова начал уговаривать меня продать ему Ибрагима. Сколько времени он этим достает меня! Надоело до чертиков!
— Не переживай по пустякам. Пусть себе мечтает.
Процессия вернулась и снова расположилась в беседке. Кирилл разлил по фужерам великолепное красное вино.
— Мне хочется сказать тост, — поднялся Иван Сергеевич. — Я предлагаю выпить за то, чтобы исполнялись все наши желания. И, конечно, хочется пожелать всем присутствующим здоровья и процветания.
Мы выпили, и дальше пошел разговор ни о чем. Глеб, которого привела Любаша, тоже присоединился к нам. За столом он сидел, потупив глаза, и опрокидывал одну рюмку за другой.
— Мне не хочется портить вам настроение, — заговорил вдруг Григорьев, обращаясь к маме и соседу, — но я должен все же сказать кое-что вам. Вы знали Наташу. Так вот: она погибла. Я узнал об этом, когда был в Москве.
— Наташа? — чуть не грохнулась в обморок Софья Степановна. — Что же с ней случилось?
— Ее убили, — просто сказал Андрей и слегка покраснел.
— Такая хорошая была девушка! — произнес потрясенный Иван Сергеевич.
Мы молча помянули Наташу.
После обеда мы с Любовью Ивановной отправились мыть посуду.
— Эта мамаша совсем о сыне не думает, — сказала мне Любаша, подавая чистые тарелки, чтобы я их вытирала. — Ничего о нем не знает, да и знать не хочет. Не интересно ей.
