— И еще один вопрос, Володя. Вот ты юристом хотел стать, законы читал, и уж, наверное, о смягчающих обстоятельствах знаешь. Уж коли считал себя правым, — приди, расскажи откровенно. Ведь явка с повинной могла бы существенно облегчить твою вину.
— Зачем у вас хлеб отнимать? — снова с вызовом сказал Потемкин, но под осуждающим взглядом Вершинина сконфуженно умолк.
Вячеслав вызвал конвой и, сидя, как в оцепенении, проводил взглядом парня. Тот в дверях приостановился, видимо, желая что-то добавить, но потом передумал и шагнул за порог.
«Надо позвонить Зиминой, предупредить, чтобы прекратила поиски», — вспомнил Вершинин и потянулся к телефонной трубке.
И в этот раз Зинаида Дмитриевна отозвалась сразу, будто не выходила из своего кабинета вообще:
— Вот и не верь в телепатию, — хрипло рассмеялась она. — Я как раз думала звонить вам.
— Уже нет необходимости, мы…
— Одну секунду, — прервала она его. Я сама вам назову фамилию. Потемкин, правильно?
— Он. Но как вы установили, его ведь в списке не было?
— Как у вас говорят — методом личного сыска. Когда я убедилась, что искомого в списке нет, то подумала, а не может ли это быть человек, продолжающий работать на предприятии, но по каким-то причинам не выходивший на работу около двух месяцев. Правда, не без труда, но мне удалось выяснить, что, хотя Потемкин в цеху не появляется уже свыше двух месяцев, Чепурнова представила на него больничный листок.
— Фиктивный, — добавил Вершинин и, поблагодарив Зимину, записал номер больничного листка и поликлиники, его выдавшей.
«ОЛИМПИЯ» ЧЕТВЕРТОЙ МОДЕЛИ
Пронзительный, захлебывающийся звонок прервал разговор. Остановив Стрельникова на полуслове, Вячеслав взял трубку прямого телефона.
— В приемной у меня Чепурнова, — без предисловий сообщил Аверкин. — Думаю, пришла жаловаться по поводу задержания сына.
— Я попросил бы вас, Николай Николаевич, пока воздержаться принимать ее. Через час доставят Потемкина, и тогда будет с ней предметный разговор. Нам она не поверит, что он совершил убийство, — пусть встретятся. Это может оказаться полезным для обоих. Кроме того, у меня появились и другие соображения.
— Хорошо, — Аверкин отключился.
— Удивляюсь я вам, капитан, — снова обратился Вершинин к Стрельникову. — Преступление раскрыто, преступник сознался, как говорится, под тяжестью улик, а вы еще тут, хотя победная реляция, готов спорить, давно ушла в управление.
— Ушла-то ушла, — озабоченно произнес Виктор, — не обращая внимания на иронический тон приятеля. — Да вот где тяжесть улик? Вдруг твой благородный Потемкин перестанет проявлять благородство и откажется от своих слов. Тогда как? Куда нам деваться?
— Тогда сделаем просто. Отпустим его на все четыре стороны и продолжим поиски.
— Брось ты, Славка, — отмахнулся Стрельников. — С тобой серьезно, а ты…
— Если серьезно, то его показания надо немедленно закреплять. В первую очередь будем искать нож. Он выбросил его в Черемисенский пруд. Вот его форма, Потемкин сам нарисовал, — Вершинин подал рисунок Виктору. — Масштаб один к одному. Такой нож легко опознать. Одновременно надо говорить с приятелями Потемкина. Когда они узнают, что он признался, и сами запираться не станут. Вон — Субботин на что молчун, а все-таки рассказал. И, знаешь, он спросил Потемкина: «А как же клятва?» Тот только рукой махнул: «Какая уж тут, мол, клятва». Думается, во мнении своих друзей наш Дин здорово проиграл. Крушение божества. Оказывается, все четверо дали клятву молчать об убийстве Шестакова, и вот на тебе! На кого равнялись, тот первым и подвел. Сейчас надо срочно отыскать Сэра и Мистера, и тогда благородная компания будет в сборе.
— За нами дело не станет. К вечеру найдем, — пообещал Виктор и стал собираться.
— Погоди, — остановил его Вершинин, — мне предстоит сейчас тяжелый разговор с матерью Потемкина. Побудь, пожалуйста, у Гриши, я позвоню тебе.
— Времени в обрез, — поморщился Стрельников и полоснул ребром ладони по горлу.
— Подожди, ну, прошу тебя, подожди, — вежливо выпроваживая приятеля, попросил Вячеслав, и тут же новый телефонный звонок заставил его вернуться к столу.
— К вам, дама, — предупредила Колышкина с сочувствием в голосе.
Вершинин испытывал жгучее до болезненности желание заглянуть в глаза Чепурновой, женщине, грубо вошедшей в его собственную жизнь, жизнь Кулешова, Зиминой и многих других.
Дверь распахнулась без стука. Женщина влетела, как разгневанная фурия.
— Вы что же творите, друзья? — дрожащим от бешенства голосом выпалила она, блуждая взглядом из стороны в сторону.
Вячеслав оторопел. Так нагло еще никто не вел себя его кабинете.
— Позвольте, позвольте. Что вы хотите сказать? — удивился он.
— Я мать Володи, Володи Потемкина! — выкрикнула она, сжимая в кулаки побелевшие пальцы рук. — По какому праву вы его здесь держите?
Узкое, продолговатое лицо Чепурновой придвинулось очень близко, почти вплотную. Он разглядел даже комочки пудры, застывшей в крупных порах носа и щек. Маленькие припухшие глазки были на грани сумасшествия. Вершинин пристально вглядывался в Чепурнову. Странно, но он не испытывал к ней ненависти, его разбирало любопытство. Неожиданно ему показалось, что кто-то, сидящий внутри его, пропел веселым голосом: «Маска! Маска, я вас знаю, маска, вы поганый человек». Очевидно, в нем отразилось это веселье, ибо в ее глазах мелькнуло удивление, и она отодвинулась.
— Володя Потемкин у нас. Он задержан на законных основаниях, — строго подчеркнул Вершинин.
— Законных? На каких таких законных? — свистящим шепотом спросила она. — Знаю я ваши законные основания. Знаю. И почему держите его здесь, знаю. Вы мне мстите.
Чепурнова сорвалась. И оба они в ту же минуту поняли это. Судьбу сына она увязала с другим, известным только ей и человеку, на которого написала анонимку. Только желание спасти сына, уберечь его от грозящей опасности заставило ее, помимо воли, выпалить эти слова.
— Ах, я вам мщу? Возможно, — резко сказал Вячеслав. — Тогда пишите официальное заявление, что вы возражаете против того, чтобы расследованием дела вашего сына занимался я. Вот бумага — пишите, немедленно пишите. Четко объясните причину вашего протеста, и я тут же передам ваше заявление прокурору. Ну, ну, ну, — торопил он, не давая ей времени для раздумья. — Быстро, быстро. Вот так: «Заявляю отвод следователю Вершинину и не доверяю ему вести дело сына, так как он будет мстить мне за то, что я…»
Она придвинула к себе бумагу и схватила ручку, но тут же отшвырнула ее в сторону.
— Зачем мне вашему прокурору писать? Я выше напишу, я расскажу, как тут с невиновными расправляются! — выкрикнула она на одной ноте, больше не касаясь вопроса о мести.
— Перестаньте угрожать, гражданка, — сказал ей Вершинин. — Ваш сын обвиняется в убийстве. Именно поэтому он задержан, и я попросил бы вас выбирать выражения.
— Убийство? Какое убийство? Мой Володя и убийство? Перестаньте выдумывать.
— Самое настоящее убийство, и ваш сын признался.
— Мой Володя, мой мальчик! Признался в убийстве? Боже мой, что вы с ним сделали. Вы пытали его. Где он? Приведите его сюда. Я хочу услышать сама.
Вершинин едва сдерживался от желания высказать ей в лицо все, что о ней думает, но взял себя в руки.
— Хорошо, вы увидите его, — сообщил он, — но предупреждаю, если вы будете себя вести так, как сейчас, отрицательно влиять на своего сына, я немедленно попрошу вас уйти.
Вскоре конвой доставил Владимира Потемкина. Парень вошел в кабинет с видом заправского арестанта: голова вниз, руки назад. Увидев мать, отпрянул к двери.
— Вовочка, Володя! — закричала Чепурнова. — Ведь ты же не виноват? Ты ничего плохого не сделал. Почему они держат тебя здесь? — она бросила свирепый взгляд в сторону Вершинина. — Я уведу тебя, пусть только попробуют задержать.
Она принялась рассматривать и ощупывать сына, надеясь найти на нем следы истязаний. Вершинин жестом отослал конвоиров в коридор.
— Пусти, мама, — отодвинул ее в сторону Владимир и прошел вперед, — хватит шуметь, брось. За дело сижу. Ты мне лучше курева принеси.
— Что он говорит? Что он говорит? — схватилась за голову та. — За какое дело? Ты не виноват.
— Хватит, мама! — грубо оборвал ее Потемкин. — Брось причитать. За убийство сижу, человека убил. Пырнул ножом в сердце и все, — жестко закончил он.
Женщина сникла. Вершинину стало жаль ее. Не всякой матери приходится услышать из уст сына такие слова. Однако внезапно ее настроение изменилось.
— Нет! — завопила она. — Ты не убивал. Тебя опоили. Сыворотку ввели!
— Ага. Сыворотку из-под простокваши, — с иронией сказал он, а потом вскочил и в ярости заорал: — Убил! Убил! Я преступник. Пусть. Отсижу. В тюрьме лучше, чем у вас с Федькой. Ненавижу. Как все надоело! Мне тошно смотреть на твоего слизняка Федьку. Вы мне надоели со своими подметными письмами, злобой своей. Я и дома-то ведь не ночевал из-за этого. Слушать вас противно. Вы и Ленку по своему подобию делаете злой, как гадюка. Пусть отсижу, пусть. К вам не вернусь, поеду к отцу на Сахалин. Давно надо было уехать, да надеялся — сойдешься с отцом. Нет, зря. Вы с Федькой — два сапога пара. Тебя все ребята на улице Шкурой называют.
