– Ну и черт с ним! Пусть подавится. Я, конечно, дура, что все это затеяла, но я хотела найти своих настоящих родителей. У меня тут еще адресок один остался, два-то мы уже проверили...
Я сидела у своей подруги Ленки-француженки, пила дешевый, можно сказать, пролетарский кофе и рассказывала ей о своем последнем расследовании. Подруга слушала меня и периодически опускала глаза в книгу с сентиментальным романом, которую я привезла ей из своей командировки.
– Лена, да оторвись ты! Потом почитаешь, – даже обиделась я.
– Там так интересно, так интересно! Она – богатая, а он – бедный, прямо как в твоей истории. – Ленка все-таки отложила книгу и переключила свое внимание на меня. – Ну так что, нашла Маша свою родную мать?
– Заведующая детским домом сказала, что ее настоящими родителями были Скачковы. Мать – Ольга Петровна, а отец – Антон Константинович. В адресно-справочном бюро Маша узнала, что в том городе проживает только один Скачков Антон Константинович, трех лет от роду. А вот женщин, более или менее подходящих по возрасту и с нужными ФИО, было три. По двум адресам Маша и Миша успели сходить еще до того, как поссорились. Одна Скачкова, между прочим, с рыжими волосами, сначала не хотела с ними разговаривать. Но Баранова проявила завидное упорство, и Ольга Петровна все-таки выслушала ее. Но оказалось, что она переехала в город два года назад, потому что ее муж демобилизовался из армии и вернулся на родину. Маша ей не поверила, тогда Скачкова показала разные документы, подтверждающие, что двадцать два года назад она жила очень далеко отсюда.
– Ясно, а что было по второму адресу? – спросила Ленка и тихонько пододвинула к себе книжку.
– У второй Ольги Петровны был сын, который старше Маши на четыре месяца. Сама понимаешь, эта кандидатура сразу отпала. Оставался еще один адрес, но, когда Баранова с Антиповым туда пришли, там никого дома не оказалось. Я пошла у Машки на поводу и повезла ее на улицу Печатников, где проживала еще одна Скачкова Ольга Петровна. Она была инвалидом с рождения. Ее как раз племянница выкатывала на инвалидном кресле во двор, на прогулку. Я думала, Машка на этом успокоится, но тут Мишка, типун ему на язык, вспомнил мою версию про то, что Князева их обманула. Баранова снова всполошилась, и мне пришлось везти ее в центр, в городской архив.
Сначала Барановой отказались там выдавать интересующую ее информацию, тетка в окошке нашла кучу отговорок. Но Маша сбегала в банкомат, и сразу появились основания, чтобы поднять детдомовское дело.
– И что же? – заинтересованно спросила Ленка.
– Оказалось, что мать умерла при родах, а отец не установлен. Так что других родителей у Машеньки, кроме Барановых, не было.
– Она согласилась вернуться в Тарасов?
– А куда б она делась? Мне Кира Леонидовна позвонила, чтобы узнать, как дела продвигаются, так Маша выхватила у меня трубку, стала плакать, извиняться... Короче, мамаша ей сказала, что решила уйти от Семена Петровича, и Маша уже ни в чем не сомневалась, сказала, что вернется.
– А за то, что она столько денег потратила, с тебя штраф не взяли? – спросила Ленка, чем здорово меня насмешила.
– Ну конечно же, нет, мне еще премию дали.
– Это правильно, ты здорово рисковала, и когда тот татуированный парень тебя силой на базу цветмета затащил, и когда ты в квартиру его брата проникла. Я бы ни за что в это не ввязалась.
– Лена, это моя работа, – не без гордости сказала я. – Хотя самым сложным было приводить Машку в чувство и практически на себе тащить до безопасного места.
– Слушай, Таня, – задумчиво произнесла подруга, – а я вот не поняла, кто же все-таки записку в больницу передал, а?
– Уборщица тетя Вера. Не зря я ее с самого начала подозревала.
– А зачем ей это? – удивилась Ленка.
– Оказывается, утопленник был ее родным племянником. Степанченко со своим двоюродным братом рыбачил недалеко от того места, где ребятки купались. Сидели себе в камышах, водочку попивали, карасиков дергали... Степанченко как Машку без верхней части купальника увидел, так обезумел. А сынок уборщицы, тоже ранее судимый, молчал в тряпочку, чтобы его к этому делу как-нибудь не пришили.
– А ты откуда об этом узнала?
– Ну, тут Трунов на днях в Тарасов по делам приезжал, мы с ним немного пообщались...
– Таня, так, значит, у тебя роман с сельским участковым? Это интересно!
– Нет, Лена, роман, точнее, даже три любовных романа, у тебя снова на коленях. А у меня с Николаем дружеско-деловые отношения. К тому же у него жена жутко ревнивая.
– Так, ну а самое главное, что стало с теми бумагами, что Машка в «Раздолье» прихватила?
– Я показала их своей клиентке. Кира Леонидовна с ними ознакомилась и сказала, что я могу делать с ними все, что хочу. Она в принципе обо всем и так уже давно догадывалась. Я, разумеется, отдала их Кирьянову. Владимир Сергеевич меня аж расцеловал от радости.
– И что, Баранова посадят?
– Вряд ли, там все так запутано. Лена, я смотрю, ты снова книжку открыла, тогда я пойду, не буду тебе мешать.
– Таня, ну прости, там так интересно.
– Прощаю, но все равно пойду. Как прочитаешь, позвони, может, сходим куда-нибудь, развлечемся.
– Ладно, пойдем, я тебя провожу...
Через несколько дней я шла по улице мимо киоска «Роспечати», и вдруг мой взгляд упал на фотографию Семена Петровича Баранова, напечатанную на первой странице «Криминального вестника». Меня бы не слишком удивило, если бы статейка о нем появилась в газете «Мы», а не в таком специфическом издании. Кто же посмел устроить ему такую подлянку? Я купила газету и только отошла от киоска, как зазвонил мобильник.
– Алло, – сказала я, надеясь, что это новый клиент.
– Здравствуйте, это Маша. Татьяна Александровна, я тут на работу устроилась, в редакцию «Криминального вестника», вы еще не читали свежий номер?
– Нет, а что там? – спросила я с напускным равнодушием.
– А вы почитайте, – сказала рыжая бестия и отключилась.
Я развернула газету и прочитала подзаголовок под фотографией Баранова – «Чиновник обвиняется в подпольном производстве водки».
Да, Маша далеко пойдет, если ее вовремя не остановить.
