поднималась на поверхность – и просыпалась в поту. Этот кошмар терзал ее до утра, пока громкий детский смех не заставил ее подскочить.
Взъерошенная спросонья Дженис пошла на голоса и оказалась на кухне. Дети уже оделись и как раз доедали завтрак. Марика сообщила ей, что пора ехать, но она еще успеет сходить в душ.
Через пятнадцать минут вся семья разместилась в универсале. Марика высадила троих старших у школы, а младший остался в кресле. Проводив детей, она снова села за руль, и машина покатила дальше по оживленным утренним улицам Минска. Снаружи ярился холодный ветер.
Немногим позже «опель» припарковался у ряда многоэтажек, таких же серых, как и та, в которой Дженис провела ночь.
Михаил встретил их в дверях квартиры. Дженис вошла первой. В глубине скромно обставленной гостиной стоял стеллаж с книгами размером едва ли не со всю стену. Обогреватель у кресла урчал, как старый кот. Марика была явно удручена при виде беспорядка, воцарившегося в квартире после смерти Дарьи. Она подошла к дивану, взбила сгорбившиеся подушки, села и расстегнула кофту, собираясь покормить малыша. Михаил добрел до стола и предложил Дженис сесть рядом. Все в нем выдавало, как тяжело он переносит утрату. Он молча ушел на кухню и через пару минут вернулся с подносом. Переставил на стол кофейник, старую посеребренную сахарницу и три фарфоровые чашки, разлил крепкий черный кофе и рухнул на стул.
– Невозможно это пережить достойно, – сказал он. – Им следовало бы убить меня, а не ее. Я должен держаться ради нашей дочери, вот только не получается.
Марика внимательно смотрела на него. Дженис подумала, что сейчас она встанет и обнимет его в знак сочувствия, но та не двинулась с места, только прижала малыша покрепче к груди.
– Когда похороны? – спросила Дженис.
– Похорон не будет, – устало отозвался Михаил. – Дарья в спальне, мне вернули ее вчера, сейчас принесу.
Он вышел из комнаты, и женщины озабоченно переглянулись. Марика пожала плечами, гадая, не сошел ли Михаил с ума. Но все прояснилось, когда он вернулся, прижимая к себе медную урну. Поставив ее на стол рядом с кофейником, он посмотрел на нее, и его глаза наполнились слезами.
– Ей понравилось бы, она так любила кофе. Утром перед работой всегда выпивала три чашки.
И он разрыдался. На сей раз Марика встала, передала ребенка Дженис и заключила Михаила в объятия. Мальчик прижался щекой к груди журналистки, и та вдруг перестала слышать всхлипывания Михаила и успокаивающие слова Марики. Мир неожиданно стал совсем далеким, отступив, как океан во время отлива. Завороженная широко открытыми глазами малыша, она внезапно совершенно ясно осознала причину своей борьбы, смысл, которым наполнила свою жизнь: подарить каждому свободу, которая ей досталась от родителей.
– Их цинизм не знает границ, – зло проговорил Михаил, демонстрируя восковую печать с гербом Беларуси. – Они сказали, что ее машина загорелась, якобы короткое замыкание. Я звонил пожарным, в тот вечер не было ДТП с воспламенением. Они ее убили и кремировали, чтобы причину смерти не выяснили при вскрытии.
Михаил снова посмотрел на урну и встал. Скорбь переплавилась в гнев. Он подошел к массивному буфету, такому тяжелому, что его было бы непросто сдвинуть с места и вдвоем, и легко потянул на себя, как будто это не стоило ему ни малейших усилий.
– У меня кое-что для вас есть. Дарья вела записи после каждой поездки на Окрестина, – сообщил он. – И все перевела на английский.
Он врезал кулаком по стенке буфета и снял одну из досок. Под ней обнаружился маленький тайник. Вытащив оттуда толстый ежедневник, он открыл его на странице с планом, который Дарья сопроводила подробной легендой.
– Тюрьма занимает два здания, – пояснил Михаил. – Справа размещают женщин, слева мужчин. Политические на первых двух этажах.
Затем он показал помещения изолятора – вход, комнату для свиданий, медсанчасть, столовую, камеры по периметру квадратного коридора, двор – и расположение каждой из камер видеонаблюдения. Дарья отметила даже кабели, идущие от них к посту охраны. На других страницах были указаны графики смен надзирателей и расписание обхода. Все это Николай сообщал ей иносказаниями во время свиданий.
– Лучин не мог допустить, чтобы Дарья поддержала Светлану… У нее были доказательства того, что обвинения в террористических действиях, предъявленные Николаю, сфабрикованы властями, и она собиралась их обнародовать.
Дженис рассеянно слушала Михаила, склонившись над планом и сверяясь с записями Дарьи, чтобы разобраться в легенде. Проведя так почти час, она сделала открытие, от которого у нее внутри похолодело. Камеры, сигнализация и электронные замки – все было взаимосвязано, все узлы подключены к одному-единственному распределительному щиту. Конечно, это плюс: достаточно вывести его из строя – и все оборудование перестанет работать. Но если эта система автономна, она по определению не сообщается с внешним миром, а это огромный минус. В таком случае ее невозможно будет взломать дистанционно. Обрушить систему безопасности изолятора на Окрестина получится только изнутри.
– Мне нужен безопасный канал связи, – сказала она.
– Здесь, в Минске?
– Да, и срочно. Если мы хотим вытащить Николая из этой тюрьмы, мне нужно связаться с друзьями, но их не должны вычислить, я так рисковать не могу.
– У Дарьи была возможность пользоваться защищенными телефонами, я могу позвонить ее коллеге, попросить один.
Дженис прошлась по комнате, пытаясь найти решение. Если бы сообщения и звонки Дарьи и правда были хорошо защищены, она, вероятно, сейчас была бы жива.
– Каким образом она передавала данные Роману и Светлане все эти месяцы?
– Она мне не говорила.
Дженис подошла к окну; гудение обогревателя мешало ей сосредоточиться. Она незаметно нажала на кнопку «выкл.» и не смогла скрыть радость, когда шум выходящего наружу воздуха прекратился.
– Она когда-нибудь отвлекалась от рутины, делала что-то необычное или ездила куда-то в новое для нее место? – спросила она.
– От рутины? Дарья работала на трех работах… А в поездках на Окрестина не было ничего обычного, – вспылил Михаил.
– Я ее не критикую, – ответила Дженис тем же тоном. – В моей поездке в Минск тоже не было ничего обычного. Если вы хотите отомстить за жену, пораскиньте немного мозгами, в одиночку я не справлюсь.
– Так, успокойтесь, оба, – вмешалась Марика. – Ругань нам никак не поможет, а еще я ненавижу крики, мне этого и дома хватает. Кажется, у меня есть одна идея, немного странная, но я ведь ничего не потеряю, если скажу. Дарья иногда заезжала ко мне без предупреждения в районе полудня. Она едет как раз мимо нашего дома, когда ей нужно в редакцию при бюро по правам человека. То есть
