глаз — штиль вместо бушующего моря, какое могло быть ответом на мои раздражения.
— Уверяю вас, ни одно обстоятельство в мире не заставит меня бросить семью.
— Что ж, это радостно слышать, а теперь… прошу простить, но я на работе, и надеюсь на понимание во всех смыслах сегодняшней встречи. Впрочем, если вы решите обратиться в полицию, я не стану противиться и заплачу штраф.
— Постойте, — сказал он в высшей степени мягко, но напрочь обездвижил меня. — Я так и не представился, вот вам мое полное имя печатными буквами.
Мужчина вел себя в высшей степени странно: обращался со мной уважительно, не разгневался за попытку кражи, не желал сообщить в полицию, хотя имел на это полное право, а в следующий миг и вовсе протянул руку помощи в виде пропуска. Звали его Рональд Рид, и пусть этот дневник (а значит и я сам) навсегда запечатлеет имя, которое блестело на глянцевой карточке в свете потолочных ламп, будто покрытое золотом. Пока я читал сведения о нем и рассматривал фотографию, в мою повисшую ладонь втиснулась жесткая ручка сумки, где аккуратно лежал синего цвета комбинезон.
— Я только попрошу вас принести мою форму и оставить ее возле шкафчиков в раздевалке, куда я приду около половины пятого.
Некоторое время я продолжал стоять в безмолвном удивлении.
— Но зачем вы это делаете?
— Я все еще слабо понимаю вашу историю, мистер Фирдан, но вижу, что вы очень нуждаетесь в этом. Я всегда говорю Виктору, моему пасынку, представлять чужую боль, как если бы она была на своей коже. Так намного проще ощутить чужое горе. Предложи мне кто-нибудь встретиться с отцом, я бы все на свете отдал за этот шанс и цеплялся бы за любую возможность. Вот только теперь это не под силу никому. У вас же еще есть время, и кто знает, сколько у вас его осталось…
Подле барной стойки, точно стервятник, кружил нервный клиент, вызывая меня каждые пятнадцать секунд, и нервно выстукивал ногтями ритм своего раздражения.
— Мотивы наших встреч с отцами в корне разнятся.
— Думаю, вы ошибаетесь…
— И как бы то ни было, я обязан отблагодарить вас чем-то гораздо большим, нежели словами. Быть может, деньгами?
— Рассказом о вашей прошедшей встрече. Больше всего на свете я люблю истории. А передать кусок бумаги из рук в руки — многого не стоит… Бенедикт Савва обычно находится в кабинете после дневной смены, то есть примерно с трех до пяти часов после полудня.
Наверное, именно тогда я поверил в рок судьбы, иначе просто невозможно объяснить, почему само окружение вторило этой встрече.
Я вновь облачился в костюм и обслужил заждавшегося у барной стойки клиента, а вскоре принес Рональду Риду и его пасынку лучшие свои кексы с шоколадной начинкой. Перед тем как уйти, они подошли на миг ко мне, пожелав удачи, и тот славный мальчик Виктор (какое странное созвучие имен!) улыбнулся напоследок. Когда последний человек покинул заведение, я наскоро всюду прибрал и там, где сидели мои помощники в семейных делах, обнаружил плюшевого медведя размером с половину моей ладони. Мне так и не удалось узнать, было ли это намеренным поступком или случайностью, и во мне боролись два чувства: благодарность и отвращение.
Наконец я зашвырнул плюшевую мерзость в ящик к остальным утерянным игрушкам и был всецело готов ко встрече с Бенедиктом Саввой, отцом в первую очередь этой проклятой фабрики игрушек и только потом уже — моим.
28.09.199 X г., 05:40 AM
Дом детектива полиции Алека Рея
Человек не воин, не борец, не полководец, пока не потерпит неудачу. В победе нет ничего уникального. Она может случиться в первый раз, может на 20-ый, а может не случиться. Она не мотивирует, наоборот, расслабляет. Поражение — это своеобразная проверка на профессиональную пригодность. Только тот, кому хватило силы духа подняться после падения, считается полководцем. Ведь если ты смирился, ты потерял это звание.
Сегодня я прошел посвящение в полководцы.
Кошмары не исчезли.
5:40 утра, рассвет. Звонок в дверь. За ним череда стуков. После сытного ужина и вечернего спокойствия сон был крепким. Обычно я вскакивал от каждого шороха за окном, но теперь через 9 секунд. Пагубная трата времени в трудных ситуациях. Гость в это время — одна из таких.
Глаза не открылись полностью, но в узкую щель различали комнату предельно четко. Концентрируясь на этом поле зрения, удалось спуститься на первый этаж по ступеням. Коридор и прихожая вытянись в бесконечность, двери я не видел. Звонок стих. Стук продолжался. Сильный в своей слабости, он предупреждал о беде. Вместе с ним слышались женские стоны, всхлипывания. Писк в ушах заглушал все остальное, я слов не разбирал. Продвигался в полутьме. Походка была шаткой, как по песку, я проваливался в глубокие насыпи.
У бесконечности есть финал. Дверь появилась неожиданно, пришлось резко затормозить, чтобы не удариться носом. Обычно я долго бежал, пока не спотыкался; тогда я падал и просыпался.
Щеколда отъехала в сторону, замочная скважина дважды лязгнула. Казалось, это случилось без моего участия. Я не помнил своих действий. Бледная точка вдалеке быстро приближалась, увеличиваясь в размере. Женский кулачок метил в дверь, но прошел через пустой проем. Из-за разницы в росте был близко к моему кадыку. Рефлексы сработали без сознания: перехват, толчок в сторону, движение телом в обратную.
Кошмар в кошмаре — коробка в коробке.
Влажные глаза распахнулись, выпустив слезу. Первые лучи солнца превращали их в алмазы с центром из аквамарина. Самое красивое и ценное, что у меня было. Я жадно проник в них, как никогда раньше. Светлые волосы представились рыжими, медного цвета. Остальное было в тумане на периферии зрения.
Во снах я виделся с Мариной очень часто. Это был единственный удачный способ. Фотографии — это тусклое, мертвое, образ в голове — яркое, живое. Каждую встречу я отпускал с трудом. Через боль, но мы снова были вместе. Это мука, это счастье и несчастье одновременно.
Я слышал зов, жалобный волчий вой. Но даже тогда смысл терялся.
Движение навстречу, к ней в объятия. Подвох обнаружился на полпути. Марина представлялась мне четко: каждая веснушка, родинка, шрам и волосок. Веснушек не было, отличительного элемента. Это образумило меня, я вцепился ногтями в дверной проем.
— Алек, молю тебя, помоги! Нашу Владу… ее нет…
Не сон. Кошмар оказался реальностью.
Не кофе, не новые энергетические напитки, не холодный душ, а стресс — вот что лучше всего активирует организм. Искажения реальности исчезли:
