Слава Богу, что нам это удалось.
Мы выехали на место, где происходили все эти события, взяв с собой опытного техника, микрофон и катушки с лентами. Мы так все организовали, что снаружи был виден только микрофон, а записывающее устройство было укрыто в соседнем складском помещении.
За прошедшие двадцать шесть лет сцена преступления заметно изменила свой облик, и теперь по улицам мимо нас несся сплошной поток машин. Светофор был установлен и на перекрестке, где Луис Ламберт встретил свою смерть, но теперь он был постоянно загружен машинами.
Я предполагал, что Том Смит, держа микрофон, будет показывать мне, как развивались события — где Луис Ламберт вошел в банк, где он повернул за угол, где развернулась машина с убийцами и так далее. Невидимая радиоаудитория должна была получить полное представление о происходившем.
Едва только мы начали вести запись, как, естественно, вокруг нас собралось некоторое подобие толпы. И к нам подошел какой-то мужчина, спросив:
— Что тут за суматоха?
— Ничего особенного, — сказал наш сотрудник, озабоченный лишь тем, чтобы избавиться от наплыва публики. — Просто несколько человек расследуют старое убийство, которое произошло тут двадцать шесть лет назад.
Подошедший заметно оживился.
— Какое убийство? — спросил он. — Кто был убит?
— Луис Ламберт, — ответил техник. — А что? Почему вас это интересует?
— Потому что я его видел, — ответил человек, — потому что я все видел.
Как раз в это время мы с Томом Смитом были неподалеку, и Том рассказывал:
— Тогда Луис Ламберт вышел на улицу и двинулся к перекрестку, рядом с которым вы стоите, Эрл. Банк как раз за нами, и вот из этой двери…
И в это время техник сказал хриплым шепотом:
— Здесь есть человек, который говорит, что видел, как совершилось это преступление. Вы хотите поговорить с ним?
— Господи, конечно, — в голос сказали мы. — Тащите его сюда.
Таким образом, свидетель, имени которого мы тогда еще не знали, оказался перед микрофоном и начал свое повествование.
Это оказалось очень интересным интервью. Я задавал вопросы, чувствуя в то же время, что должен успеть прощупать этого человека, пытаясь понять, не «подставлен» ли он нам теми силами, которые хотят, чтобы Вэнс Харди оставался в тюрьме до конца дней своих, и опасаясь, что сейчас этот человек, который прямо перед толпой говорил в микрофон, опознает Вэнса Харди куда лучше, чем Бруно Марсел, что в этих обстоятельствах будет полным крахом дела Харди. Самые драматические обстоятельства этой ситуации заключались в том, что не было никакой возможности подвергнуть свидетеля настоящему перекрестному допросу, что вызывало необходимость вести себя предельно осмотрительно. Пытаясь понять мотивы поведения этого случайного свидетеля, с которым мне пришлось иметь дело, я старался уловить первые приметы излишнего рвения, которые могли доказать, что кто-то подсунул его нам с этой историей.
Все время нашего разговора сигналы светофора беспрерывно меняли цвет, мимо нас летели машины, тормозя в ожидании, а когда свет светофора менялся на зеленый, шум пятнадцати или двадцати моторов заглушал все остальные звуки.
Это интервью имело исключительно важное значение.
Свидетель оказался мальчиком, который во время убийства торговал на этом углу газетами. Вечерами он работал в кегельбане Луиса Ламберта, подавая шары. Направляясь в банк, Ламберт поздоровался с ним и, наверно, то были последние слова, которыми Ламберт обменялся с посторонним, после чего он был смертельно ранен и втащен в машину. Более того, свидетель видел и трех убийц, пока они болтались тут, ожидая появления Ламберта.
Конечно, он не знал, что эта троица замыслила убийство. Поэтому у него не было причин особо внимательно присматриваться к ним, но, тем не менее, он отметил, что один из трех явно выделялся — как раз тот, который показался Бруно Марселу смахивающим на Вэнса Харди.
Позже, когда Харди был арестован и предан суду, он, просто чтобы удовлетворить свое любопытство, пошел в суд взглянуть на обвиняемого и убедиться, что это тот самый человек, которого он видел около банка.
Он пришел к убеждению, что Вэнс Харди не имел ничего общего с тем человеком, но никому не сказал ни слова.
Свидетель сказал, что полиция никогда не опрашивала его и у него не было ни малейшего желания рассказывать то, что он видел. И сейчас перед лицом ста или ста пятидесяти человек он впервые рассказывает свою историю.
Продолжая свой рассказ, свидетель сообщил нам то, о чем мы догадывались, но ничем не могли доказать.
Луис Ламберт получил груз виски, наполовину разбавленного водой. Во времена расцвета бутлегерства и войны банд лишь предельно наивный человек мог рассчитывать получить «чистый товар». Хорошее виски разбавлялось, доливалось, смешивалось и подделывалось. Но эта партия была настолько некачественной, что потребители, которым Ламберт собирался предложить ее, отказались брать товар. Соответственно, и Ламберт объявил, что не собирается платить за эту партию. Его поведение вызвало серьезное недовольство, и через пару дней к нему явилась компания мрачных личностей с известием, что он должен платить или…
Теория, которой придерживалось следствие, заключалась в том, что Вэнс Харди, который, как было доказано, вообще не знал Луиса Ламберта, напал на него и убил лишь для того, чтобы завладеть суммой денег, которые Ламберт только что получил в банке, то есть, что мотивом преступления был грабеж и только грабеж.
Если бы было доказано, что смерть Ламберта явилась результатом войны бутлегеров и что мотивом ее явилась месть, следствие не только получило бы подтверждение носившихся в воздухе слухов, но и могло бы вспомнить слова Ламберта, которые тот успел прошептать Марселу перед смертью: «Меня убила Речная банда».
Тем не менее, показания, которые дал нам свидетель, стоя на запруженном перекрестке, были очень ценны, а то, что мы записали драматическое изложение событий на магнитофонную ленту, могло серьезно изменить ход дела Вэнса Харди.
Алекс Грегори пропустил через полиграф обоих — и Вэнса Харди, и Глэдис Баррет, и ему удалось прийти к вполне определенным выводам. Вэнс Харди не ощущал вины за убийство Луиса Ламберта. Глэдис Баррет была полностью убеждена в невиновности своего брата и не знала, что указывало на его вину, хотя Грегори видел, что Глэдис была куда более убеждена, что ее брат был у нее дома в день убийства, чем на то были объективные доказательства. Можно предположить, что подсознательно ей очень хотелось, чтобы это так и было. Харди, скорее всего, в эти дни в самом деле был у нее, но когда она утверждала, что уверена в определенном дне, она руководствовалась не памятью, а доводами рассудка. Расшифровывая записи на детекторе, Грегори пришел к этому твердому убеждению.
Бруно Марсел продолжал находиться под явным впечатлением того, что оказался единственным человеком на процессе, который опознал Вэнса Харди.
Но и надежность его опознания тоже вызывала вопросы. Были показания и другого свидетеля, которому удалось увидеть руки одного из убийц, когда они выталкивали умирающего Ламберта из машины. Этот человек, по словам Вэнса Харди, тоже опознал его, сказав, что его руки похожи на те, что он видел.
Словом, никто не знал в точности, что же происходило во время суда, потому что его записи также исчезли.
Но тут сказались, скорее всего, совсем другие причины, чем те, что были в деле Луиса Гросса.
В Детройте много лет существовал обычай, по которому, если жюри присяжных приходило к решению поздно вечером, вердикт выносился в отсутствии судьи. Его записывал секретарь суда и на следующий день представлял суду в полном составе, когда они занимали свои места. Время от времени Верховный Суд объявлял такую практику неконституционной и гарантировал новое судебное разбирательство обвиняемому. Конечно, были сотни заключенных, которые могли бы потребовать на этом основании освобождения.
Но, наверно, было простым совпадением, что в некоторых таких случаях, когда вердикт выносился в отсутствии судьи, документы об этом исчезали, так что никак не удавалось официально установить факт, что осужденный имеет право потребовать нового процесса.
Имеются определенные доказательства, что так проходило и дело Вэнса Харди, когда вердикт был вынесен в отсутствии судьи.
Вызвать к жизни воспоминания о том, что случилось двадцать шесть лет назад — дело довольно трудное. Некоторые члены жюри присяжных, осудившего Вэнса Харди, пребывали в уверенности, что судья был на своем месте, выслушивая вердикт. Другие были столь же уверены, что вердикт выносился в отсутствии судьи. Во всяком случае, кто-то постарался вырвать эти страницы из стенографического блокнота, так что теперь уже было невозможно установить, что говорят официальные документы по этому поводу.
