С Бортниковым вообще-то история темная, махинации с золотом в клинике проводились. Но вот пропажа якобы из его сейфа пресловутого чемоданчика… Если кражи на самом деле не было, если главврач клиники ничем не угрожал Ольховскому, для чего тогда тот пригласил меня работать на него? Едва ли Ольховский собирался погибать — убив его, кто-то определенно имел целью расстроить какие-то его планы. Но какие именно планы? Чего хотел добиться Ольховский, затевая в том числе и со мной какую-то странную игру, оказавшуюся смертельной для него? И какова должна была быть моя роль в его игре? А ведь какая-то роль мне предназначалась, тут сомнений нет.
Ольховский за несколько дней до начала всех событий искал возможность нанять частного детектива, что подтверждают несколько свидетелей. И на день рождения к Гарику он пришел только ради того, чтобы встретиться со мной, потому и не пил, желая для разговора со мной иметь ясную голову. Так что действительно больше всех блефовал именно он, и кости в конечном счете были совершенно правы, предупреждая меня. Они ведь умные, мои косточки, и способны не только предупреждать о предстоящей опасности, но и указывать на уже состоявшиеся события, смысл которых пока неясен…
В общем, я все-таки решилась погадать. Достала из мешочка гадальные двенадцатигранники и постаралась сосредоточиться, зажав их в кулаке, потом кинула на сиденье машины. Кости упали, демонстрируя цифры 19+11+33, и мне стало не по себе. Потому что я отлично помнила: данное сочетание означает «оскорбление, нанесенное кем-то из близких друзей». Нет, это ужасно! Мало того, что дело, которое я сейчас расследовала совершенно даром, превращалось в стопроцентный висяк, когда неясно вообще ничего, так мне еще предстоит получить оскорбление от какого-то моего друга. Господи, от кого же? Неужели от Кири? Хотя почему мне сразу лезут на ум мои ментовские друзья… И что, оскорбление тоже будет как-то связано с пропажей проклятого «золотого чемоданчика»?
Я тяжело вздохнула, глянула на часы. До визита к адвокату Должикову оставалось еще кое-какое время, но лучше прямо сейчас вернуться в центр города и подождать где-нибудь поблизости от адвокатской конторы. А то вдруг я опять попаду в затор.
По дороге я думала, что все-таки оставлять начатое расследование на полпути нельзя. И пока я ехала, рассеянно глядя перед собой, пристроившись в бесконечную вереницу машин и автобусов, не спеша тащившихся по загруженной до предела одной из центральных улиц города, мне в голову вдруг пришла идея одного чудесного блефа. Однако для ее осуществления мне нужно было позвонить в контору адвоката Должикова, причем вовсе не со своего мобильника, потому что видела, что на столе секретарши стоит телефонный аппарат с определителем номера. В таком деле, как это, засвечивать собственный мобильник слишком рискованно.
Я свернула в узкую боковую улочку и припарковалась неподалеку от таксофона, оказавшегося, по счастью, рабочим. Купила в киоске Роспечати жетон и набрала номер телефона приемной адвоката Должикова.
— Да, слушаю… — Женский голос, раздавшийся в трубке, вполне мог принадлежать той сверхсексуальной секретарше со стального цвета волосами, которую я видела в приемной, но на сто процентов не была уверена.
— Скажите, с адвокатом Должиковым можно поговорить?
— Олега Дмитриевича сейчас здесь нет, — ответ прозвучал очень сухо и неприветливо. — А кто его спрашивает?
— Это по поводу Ольховского, — сказала я. — Помните, я к вам несколько часов назад заходила?
— Ой, вы ведь Анфиса Дмитриевна, да? — внезапно изменившимся в сторону потепления голосом заговорила секретарша. — Как здорово! Как хорошо, что вы мне позвонили!
— Очень хорошо! — саркастически возразила я. — Просто замечательно!
— Анфиса Дмитриевна, подождите минуточку…
— Ничего я не хочу знать! — отрезала я. — Это возмутительно! Девушка, вы что себе позволяете? Почему вы так себя ведете?
— Я? — В голосе секретарши послышалось искреннее изумление. — Господи, да что же еще случилось?
— Что случилось? — Я продолжала изо всех сил разыгрывать справедливое негодование. — Вы мне сегодня сказали, что Толю Ольховского убили. Так?
— Конечно, — сказала секретарша. — Клиент Олега Дмитриевича проходит по делу о его убийстве.
— Ах, вот как! — гневно воскликнула я. — Какая же вы, однако, бессовестная лгунья!
— Я?
— Да, вы! Вы мне сказали, что Ольховский убит. А на самом деле Ольховский жив и здоров!
— Что-о?
— Да, представьте себе! — Я задыхалась от возмущения. — Сегодня он позвонил мне и предложил встретиться. Наша сделка состоится во что бы то ни стало! Понятно вам?
— Боже мой, какая сделка? — судя по голосу, секретарша совсем ошалела от потока моих слов. — О чем таком вы говорите?
— Я покупаю золото у Ольховского, — сказала я. — Я предложила вашему шефу неплохую работу — просто сопровождать меня при этой сделке. Я уверена, что Анатолий Дмитриевич честнейший, интеллигентнейший человек и он ничего дурного не замышляет. Но на всякий случай мне нужен был свидетель. Ничего особенного от адвоката не требовалось, никакого напряжения мозгов, никакой беготни, никаких усилий — просто поприсутствовать при покупке. И ваш Должиков отказался! Ну что ж, как говорится, дело ваше… Наша сделка прекрасно состоится и без вас. Передайте вашему шефу мои слова. Скажите, что я в его услугах не нуждаюсь!
— Анфиса Дмитриевна, погодите ради бога, не кладите трубку! — В голосе секретарши послышались отчаяние и слезы. — Пожалуйста, назовите мне вашу фамилию и телефон! Я вас очень прошу!
— Фамилию и телефон? — настороженно переспросила я. — Это еще для чего? Я уже сказала, что в ваших услугах не нуждаюсь, и знать мои координаты вам совершенно незачем!
— Анфиса Дмитриевна, я вас умоляю! — Это было похоже на плач маленького ребенка. — Олежек сказал, что меня убьет… ну, то есть уволит…
— Олежек?
— Ну, в смысле, Олег Дмитриевич! Он когда узнал, что вы приходили, страшно рассердился, кричал на меня…
— Кричал на вас? За что же?
— За то, что я не записала вашу фамилию и координаты! Он был страшно зол, я его таким еще не видела! Он вообще какой-то бешеный последнее время…
— Олежек?
— Да… То есть Олег Дмитриевич…
Ну, какая же это прелесть — вот так неожиданно подсмотреть самую суть взаимных отношений двух людей! Причем как раз такую их сторону, которую те тщательно пытаются скрыть.
— Ну. Если он бесится, значит, у него проблемы какие-то, — убежденно заметила я.
— Да, конечно, — согласилась со мной секретарша. — Анфиса Дмитриевна, сообщите, пожалуйста, мне ваши координаты! Я вас очень прошу. Олежек скоро придет, я их ему покажу, быть может, он не будет так сердиться… Кстати, это правда, что Ольховский на самом деле жив?
— Конечно, правда, — сказала я. — Он мне звонил сегодня, и мы уже договорились о встрече у меня на квартире. Так что наша сделка состоится и без вашего Должикова! Так ему и передайте.
— Ладно, — печально проговорила секретарша. — Я скажу ему это, не знаю, как он отреагирует. Он какой-то совершенно непредсказуемый последнее время. Так как, вы говорите, ваша фамилия?
— Чусовская, — сказала я.
Это была фамилия моей бабушки, которую и правда звали Анфисой Дмитриевной. На имя бабушки, на самом деле давно умершей, была зарегистрирована вторая моя квартира в этом городе, которую я время от времени использовала или чтобы в трудную минуту скрыться от назойливых знакомых и немного отдохнуть от суеты, или как конспиративную. Вот и теперь я продиктовала секретарше Должикова тот самый номер телефона, что был установлен в бабушкиной квартире, после чего та искренне поблагодарила меня и повесила трубку.
Вообще-то весь этот диалог не сообщил мне ничего нового, кроме того, что Должиков уже после беседы с подследственным Бортниковым успел побывать в своем офисе. Определенно, его немного задел мой визит в его контору в виде наивной дамы предпенсионного возраста, а еще больше мое появление в следственном изоляторе в нормальном виде. Его отношения с секретаршей, и без того отменно стервозные, хотя и с сексуальным подтекстом, теперь особенно обострились. Но после этой беседы я почувствовала себя несколько легче, даже настроение поднялось. В таком вот чуть приподнятом настроении я и отправилась теперь на прием лично к адвокату Должикову Олегу Дмитриевичу.
* * *
Я застала их обоих в приемной. Секретарша сидела за компьютером в напряженной позе, что-то старательно печатая, а сам адвокат стоял возле ее стола и, рассеянно глядя в окно, курил сигарету. Вид у него был, мягко говоря, невеселый, а точнее — озабоченный и усталый, особенно в сравнении с тем, каким самоуверенным и нахальным я видела его в кабинете у господина Шмуйловича. Физиономия Должикова еще более омрачилась при моем появлении.
