На день. На неделю. На две недели. Без ненужных вопросов, на грани доверия. А если навсегда?
Их можно забрать с собой… нельзя. Калма и тогда понимала, чем все закончится. И придумала план. Всем было бы хорошо. Только план не сработал. Почему?
Они бы остались живы.
– И ты тоже, маленькая дрянь, – шепчет она, отогревая дыханием ствол винтовки. – Но ты хотя бы старалась.
Луна яркая. И светло, почти как днем.
Позиция неудобна, но цель видна как на ладони. Калма не промахнется.
Она никогда не промахивалась. Родион уверял, что это – талант. Ошибался. Калме не хочется убивать. Но разве есть выбор?
Зоя шла впереди. Она шагала широко, не слишком заботясь о том, чтобы держаться тропы. Всем своим видом Зоя показывала, что трудности – мелкие ли, крупные – ее не пугают.
Скорее злят.
– Про Викушу я не солгала. Ну почти. – Она остановилась на опушке и задрала голову. – Ишь какое небо ясное – к заморозкам. Мы и вправду встретились на съемках. И потом она за хату денег предложила. Слушай, почему, если блондинка, то обязательно тупая? Откуда этот стереотип?
– От верблюда.
Далматов желал побыстрее избавиться от нежданной компаньонки, доверять которой не спешил. Она лгала и будет лгать, преследуя собственные цели. И вопрос лишь в том, насколько сам Далматов является целью.
– Хотя, с другой стороны, удобно. Что с дуры взять? Имидж… я понадеялась на помощь. Ну понимаешь, войти в узкий круг… там бы не растерялась. Только Викуша наша оказалась не из тех, что по тусовкам прыгают.
– Какая жалость!
– Именно. Жалость. Я уже подумывала попрощаться с ней. А тут такой подарок. Любовник. Типичный тухлый романчик с печальным студиозусом. Мне оставалось лишь фотки сделать да Родьке передать. И Таське на всякий случай. В Таське ведь хватало дерьмеца, верно?
Ей не требуется подтверждение, ей нравится говорить. Демонстрация ума для избранных.
– Я думала, что Родька на развод подаст. Вот ты бы подал?
– Понятия не имею.
– Подал бы. Самолюбивый, как все вы… я ж вижу. А он со мной встретился. Спросил, сколько я хочу, чтобы фоток не стало. Вообще не стало. Прикинь поворотец? Мы разговорились. Хотя нет, он разговорил. Пробил биографию. Я же хорошей девочкой была. Папина радость. Разряды спортивные. И по стрельбе в том числе. Родька спросил, сколько в бумагах правды. А потом заплатил, чтобы я за Викушей приглядывала. А то вдруг бедную девочку обидят. Я еще подумала, это каким психом быть надо, чтобы так себя унизить.
Влюбленным, что еще раз доказывает – любовь опасна. Мешает воспринимать мир адекватно.
– Я приглядывала. Вот такая интересная женская дружба. Что скажешь?
Он ничего не успел сказать.
На этот раз не было слышно выстрела. Зоя вдруг крутанулась и рухнула на снег. И только потом до Далматова донесся грохот, далекий, словно гром.
Илья упал в снег и перекатился. Откуда стреляли?
Со стороны леса? Со стороны дома? Из очередного тайника, сооруженного десяток лет назад? Он спиной ощущал прицел. И черный зев дула. И пулю, которая ждала команды. Снайпер снимет и лежащего. Или выждет, позволив подняться. Возможно, до дома дойти. И уже на пороге, когда Далматов решит, что спасся, всадит пулю.
– Зоя, ты жива?
Сомнительно, но проверить следует. И Далматов двинулся ползком, проклиная день, когда ему вздумалось поискать чужие сокровища.
Если пристрелят – сам виноват. Но легче от этой мысли не становилось.
Зоя лежала навзничь. Ноги раскинуты, руки вытянуты вдоль тела. Снег под ней наливался кровью, но медленно. А в затылке зияла дыра. Далматов перевернул тело: лицо практически отсутствовало.
– Ну и что теперь? – спросил он, подымаясь.
Сердце отсчитывало секунды.
– Выстрелишь?! Давай!
Он раскинул руки и замер.
– Стреляй же!
Тоскливый волчий вой стал ответом.
Калма видела женщину на снегу и мужчину, который хотел умереть, но было слишком рано. И пуля – не тот инструмент. Грубый.
Оба, и мужчина, и женщина, заслуживали смерти. Только каждый – своей. Калма знала, как это важно – выбрать правильную смерть. Она подняла гильзу, а винтовку закинула на плечо, отметив, что с прошлого раза та потяжелела.
Надо поесть. Она уже забыла, когда ела в последний раз. Слабеет, а если ослабеет, то не исполнит задуманного. И это плохо. Калма ведь обещала подарить платье. Она точно знала, какие платья ей нравятся. Калма помнил, как она выбирала наряд.
Подготовка к выпускному началась с октября, когда она принесла из библиотеки несколько журналов и сказала:
– Мы должны выбрать платье.
И тетушка, конечно, согласилась: должны. Калме оставалось лишь кивнуть, впрочем, этого не заметили. Да и она рада была оставаться незамеченной.
И занятие у Калмы имелось: фасоль. Тетка растила ее на даче, там же и сушила, раскладывая белые стручки на старых простынях. Спустя месяц простыни связывались, и получались тюки, объемистые и легкие. И уже Калма везла их с дачи, стыдясь такого груза.
– Я не хочу такое платье… ну такое, понимаешь? – она растопырила руки. – Чтоб как у невесты.
– Почему?
В юбках и кружевах она будет выглядеть нелепой, как торт безе в лиловом креме. Калма точно знала, что тетка купила лиловую парчу и лиловую же дымку. А еще знала, что ей не по вкусу этот цвет.
– Ну это же пошлость!
Калма развязал тюк, разворошила сухую гору. Стручки фасоли – что птичьи кости. Тонкие, длинные. Выбирай и раскалывай пополам, вываливая фасолины в белый таз.
– А по-моему, так красиво. У Веришкиных видела какое платье?
– Идиотское!
Фасолины каменисто-твердые. И стучат о стенки громко, только эти двое слишком увлечены друг другом.
– Я хочу, чтобы по фигуре было! – Она нашла фотографию. – Вот, погляди!
– Срамота!
Калме захотелось взглянуть на платье. Нельзя. Ее работа – вот, на старом пододеяльнике, в белом тазу. Не отвлекаться.
Собственный Калмы выпускной состоялся годом ранее. И не было ни приготовлений особых, ни беспокойства, которое сейчас наполняло дом. Линейка. Ресторан из недорогих. Стихи учителям. Нанятый тамада. Вино в графинах. Водка. И теткины скупые поздравления с началом взрослой жизни.
Встреча с Родионом. Случайная, если верить ему. Короткая. Пара фраз ни о чем.
– Что делать собираешься? – Родион по-прежнему носил сигареты в портсигаре и пользовался смешной старой зажигалкой.
– Не знаю.
– Поступать будешь?
– Да.
– Куда?
– В училище.
– И кем в итоге? – он спрашивает без издевки, как будто ему не все равно.
– Парикмахером… или кондитером. Пока не знаю.
– Лучше кондитером. А еще лучше – если в университет попробуешь.
Калма была бы рада, но университет тетка не потянет. И Родион все понимает правильно.
– Если хочешь, я помогу.
– С чего вдруг?
– Ну… пока – из личной симпатии. А дальше видно будет.
– Нет.
Родион воспринимает отказ спокойно и даже с улыбкой:
– Сестре привет передавай.
Это уже совсем лишнее, и Калма замалчивает привет, эту встречу и тем более разговор. Не было его, и все. А в училище принимают сразу. По специальности – кондитер.
Тетка рада. Она исполнила свой долг.
Калма очнулась у пещеры. Она лежала на снегу и плакала, обнимая ледяную винтовку. Слезы замерзали, коснувшись железа. И то наверняка примерзло к щеке. Останется след. Метка острова, которых хватало в душе, а теперь вот и на теле появились.
Позже она замажет ожог и разведет огонь на древней плитке, которую притащила вниз еще старуха. Поставит старую сковороду, вскроет консервы и будет сидеть, глядя, как медленно плавится жир. Запах еды не пробудит аппетита, но вызовет отвращение.
– Будешь? – Калма разложит тушенку по тарелкам и поставит одну перед ней. – Я знаю, ты не любишь жирное, но теперь-то можно.
Она зачерпнет варево и коснется ложкой губ. На них останется жирный мерзкий след.
– Помнишь, тетка все норовила подкормить? Ей казалось, что ты худенькая… а ты отдавала еду мне. Тайком. Это было хорошее время, да? Мы еще не ссорились.
Жир обволакивал нёбо, и Калма заставляла себя есть. Жевать. Глотать. Усмиряла рвотные позывы и снова ела.
– Если бы вы отпустили меня… Я же все сделала, чтобы вы отпустили. А вы… вы притворились, что все хорошо! Это ложь! Лгать – плохо!
Она не ответила. Глупая кукла с глупыми мечтами. Хорошо, что их легко воплотить в жизнь.
Тени на водеКалмину камню кланялись солониной, рыбой вяленой, шкурами и тканями, молоком и медом, спеша если не откупиться от неминуемой участи, то хотя бы облегчить ее. И смерть, поселившаяся вовне, но слишком близко, чтоб забывать о ней, отвечала милостью.
Зимы приходили студеные, но быстрые. Налетали ветра, укрывали леса тяжелыми снежными шубами, ломали шеи непокорным соснам. Но домов не рушили. Весны же легко взламывали солнечными лучами ледяной покров. И вскорости снега отползали, таяли, подтапливая черные древесные корни.
