— Охранительное отупение, — прокомментировала Рита, — своеобразная защитная реакция — впадение в более примитивное состояние. Это нормально.
— Если бы Рауди не захотелось на двор, я проспала бы до утра. Я никогда днем не сплю. И сон был какой-то необычный, тяжелый, как после снотворного. Как хорошо иногда бывает поесть! Не помню, обедала ли я вчера. Но что сегодня я не съела ни крошки — это точно! Кажется, я еще не совсем проснулась.
— Так что это был за тяжелый сон? — спросила Рита.
— Я просто устала.
Такие ответы никогда не устраивали ее.
— Устала? От чего?
— От сложностей. От неясностей, от нагромождения одного на другое. Знаешь, чего мне хочется?
— Знаю. Собаку, — мгновенно отреагировала Рита.
Я засмеялась. Впервые за несколько лет она ошиблась.
— На сей раз нет.
— Так чего же тебе хочется?
— Однозначности. Какой-то ясности. Чтобы любой факт имел одно и только одно объяснение.
— Но не это тревожит тебя больше всего, ведь правда?
— Я убила ее. И, мне кажется, осознанно.
— И как же ты это сделала?
Любой другой человек, не психотерапевт, тут же бросился бы убеждать меня, что я невиновна.
— Я не сказала ей о собаках. Я позволила ей думать, что она убила их. Я могла сказать ей, что с ними все в порядке, но я этого не сделала. И не сделала нарочно. То есть я, конечно, не говорила себе: «Если я не скажу, что собаки живы, то она покончит жизнь самоубийством». Но мне хотелось, чтобы она страдала. Я хотела отомстить. Она ведь и меня пыталась убить!
— Я тебе верю, — сказала Рита.
— А Кими просто вытащили с того света! Вот почему я хотела ее уничтожить. Честно говоря, я поступила гораздо хуже, чем она. Она хоть убивала, защищая близкого человека. Но я-то знала, что с Кими все в порядке. И я поступила так не из-за Донны и Элейн, а из-за собак. Я хотела отомстить. Не очень-то приятно теперь это сознавать.
— Вижу, — сказала Рита.
— Я все время шла окольными путями. И знаешь, меня осенило: я бы не медлила и не уходила от решения, если бы имела дело с мужчиной. Я бы не колебалась. Но даже осознав это, я продолжала вести себя по-прежнему.
— Понимание внутренних механизмов не меняет поведения сразу, автоматически.
— А хорошо бы, чтобы меняло! Знаешь, что все это значит? Во-первых, что я больше опасаюсь женщин, чем мужчин, а во-вторых, что я сама вполне соответствую расхожему представлению о женщинах: они никогда не идут прямым путем и не играют честно.
— Ну, знаешь, — ласково возразила Рита, — в этом мире женщине не так легко действовать прямо, а уж кому не дают идти прямым путем, тому труднее играть по-честному.
— Разговоры в пользу бедных!
— Хочешь что-нибудь выпить? Я сбегаю наверх.
— У меня остался «Бадвайзер» Кевина, или, может, выпьешь виски?
— Виски.
— С содовой?
— Нет. Просто лед.
Я высыпала кубики льда в стеклянный бокал, который выиграл Рауди в каких-то любительских соревнованиях, наполнила его виски на три четверти и протянула Рите.
— Спасибо, — сказала она.
— Знаешь что? Помнишь старые фильмы, где в конце находят убийцу и уже собираются его арестовать? И тут какой-нибудь умный английский детектив говорит ему, что у него есть один достойный выход из сложившейся ситуации. И тогда убийца уходит в свой обшитый дубовыми панелями кабинет. И зритель видит, как за ним затворяется дверь, а потом слышит выстрел. Достойный выход! Так вот: то, что произошло, было не похоже… на это.
— Можно объяснить ее поступок и по-другому. — Рита не обвиняла, просто констатировала факт.
— Как же?
— Она устала от постоянных усилий поддерживать иллюзию. Все эти годы она жила так, как будто правдой было то, чего не бывает. И ты в этом не виновата. И еще, нужно учитывать и вот какую возможность: все, что она сделала, почти не имело отношения к тайне Джоэла.
— Чушь, Рита! Конечно имело!
— Не обязательно. Может быть, она просто пожала плоды… Потому что сделала кого-то центром своей жизни, единственным смыслом и оправданием ее.
— Ты еще сделай из этого какой-нибудь тошнотворный феминистский вывод! Ты прямо как Элейн.
— Почему бы и нет?
— Ладно. В конце концов, мне Элейн тоже нравилась, может, больше, чем тебе. Итак, Келли сделала кого-то центром своей жизни…
— И, пожалуй, не так уж важно, кем был этот кто-то.
— Важно! — возразила я. — Если главный человек в твоей жизни постоянно притворяется, выходит, что суть твоей жизни фальшива. Я сейчас не о Джоэле, а обо всем этом обмане.
— Это напоминает мне одно высказывание Глории Стейнем, — сказала Рита. — Знаешь, как она определила Мэрилин Монро? Она сказала, что Мэрилин Монро — «исполнительница роли женщины». Все женщины играют роль женщин.
— Кроме Джоэла. Но я тебя поняла. Келли играла лучше, чем все мы, верно? Джоэл тоже сказал про нее нечто подобное. Ну, допустим, она еще больше лицедействовала, чем он. И Донна, разумеется, тоже играла. История с ее «совращением» — это ведь своего рода представление, в котором для себя она выбрала роль жертвы.
Рита отрицательно покачала головой.
— Разве нет?
— Холли, ну сама подумай: кто-нибудь добровольно выберет себе такую роль?
— Боже мой!
— Подобные навязчивые идеи… Люди ведь никогда не лгут, Холли. Они просто недоговаривают подробности и изменяют детали.
— Ты думаешь, ее отец?
— Я подозреваю, что это был ее дядя, который иногда приезжал пожить с ними. Но прямо мы с ней об этом никогда не говорили. Мы слишком мало общались, а мне не хотелось обсуждать такой важный вопрос поверхностно. Я думаю, что Джоэл коснулся этой темы раньше, чем их контакт стал достаточно прочным. Она не смогла перенести этого и обратилась в бегство.
— Но тебе она не рассказывала о своей истории?
— Возможно, она этого и не помнила.
— Но как можно забыть такое?
— Иногда единственный способ выжить — это притвориться, будто ничего не произошло, — сказала Рита. — И в какой-то степени такой способ срабатывает. Люди защищаются, как могут, сейчас, в данный момент. Разве им дано предвидеть последствия? Разве может ребенок понять, что притворство искажает отношения и с другими, и с самим собой? Ты хотела получить один ответ на все вопросы? Вот он: все определяют отношения между людьми, а не анатомия. Единственное, что по-настоящему важно, — это качество межличностных отношений. Вот тебе единственный ответ.
Пиво «Бадвайзер» простояло у меня в холодильнике пару недель, а гамбургер в полиэтиленовом пакетике я выбросила, когда он приобрел красновато-коричневый оттенок и стал подозрительно лосниться. Заплесневелые булочки для сэндвичей я вынесла во двор птицам и белкам. Кевин два раза вызывал меня в управление. Когда в третий раз он явился ко мне сам, то настоял, чтобы мы разговаривали в гостиной, а не в кухне, несмотря на то что отопление в гостиной у меня почти всегда отключено, если я заранее не жду гостей. Когда его включаешь, проходит около часа, прежде чем в комнате потеплеет.
— Перейдем сразу к делу, — сказал он мне в десятый раз.
Мы сидели на противоположных концах кушетки. Пока я не могу позволить купить себе пару кресел, чтобы поставить их у камина, кушетка — единственное посадочное место. Я терпеть не могу рухляди, а только этим словом можно было назвать мои старые стулья. Сидеть же на полу было бы еще холоднее, чем на кушетке. К тому же никто из нас не хотел оказаться ниже другого.
— Мне холодно, — заметила я.
— Возьми свитер, — посоветовал Кевин.
— Это глупо! Почему бы нам не покончить с официальной частью визита и не перейти в кухню? Там теплее.
— Значит, он поднялся по лестнице раньше тебя?
— Да.
— Он вошел в кухню первым. Ты попыталась войти следом, но собака залаяла на тебя, и ты остановилась.
— Да.
— А с каких пор ты стала бояться собак?
— Кевин, все было очень серьезно. Она не лаяла, она рычала, и вид у нее при этом был такой, что лучше было с ней не шутить. К тому же, если ты помнишь, меня уже накануне покусали. Больше мне не хотелось. — И я продемонстрировала свою руку. Повязку и швы уже сняли, но шрамы остались.
— А как это случилось?
— Очень просто. Кими меня цапнула, вот и все. Я была сама виновата. Она вообще-то не злобная. Это я была неосторожна.
— Ладно. Итак, он входит в кухню. Ты от него сильно отстала?
— Нет.
— Попробуем еще раз. Когда ты подошла к двери кухни, она была открыта?
— Настежь. Я тебе уже говорила.
— А на сколько минут раньше тебя он вошел?
— Не минут, а секунд. Не знаю… Ну, на десять секунд. Тебя устраивает?
— А через открытую дверь ты его видела?
— Я же тебе говорила: я смотрела на собаку!
— Боже мой!
— Да, знаешь ли, я никогда не переставала восхищаться ею.
