На следующее утро мне позвонил капитан и попросил явиться в полицию. Он так и сказал «явиться», а не «прийти». «Похоже, он меня канонизировал при жизни, — съязвила я про себя, — и ждет моего явления, чтобы я превратила жирного глухаря в маленькую, но очень важную галочку в графе о раскрытых преступлениях». Однако вслух я этого, разумеется, говорить не стала, боясь раньше времени расплескать желчь, накопившуюся у меня для этого капитана.
Ровно в 11.00 — именно это время назначил мне капитан — я сидела напротив кабинета и ждала, когда меня вызовут. Моя деятельная натура не выносила того, что Плиний Младший в свое время назвал dolce far niente — сладостное ничегонеделанье, и я принялась рассматривать таблички, которые украшали дверь кабинета. Как оказалось, за дверью собрался весь цвет отечественного сыска: майор Шарапов, лейтенант Вагин и капитан Пронькин. «Мой и до майора не дослужился, и фамилия у него подкачала — далеко ему, видимо, до славного майора Пронина. Как тут не комплексовать!» — пожалела я капитана. Впрочем, через пятнадцать минут, когда меня вызвали в кабинет, я поняла, что с жалостью поторопилась. Капитан Пронькин, подобно Зевсу-громовержцу, метал из глаз молнии и был суров как никогда.
— Мы установили личность убитой, — начал он. — Это Бурмистрова Екатерина Валерьевна, тридцати четырех лет, домохозяйка. Вы по-прежнему настаиваете, что не знаете ее?
— И сегодня, и завтра, и послезавтра я буду настаивать на том, что я не знаю эту женщину. Более того, я даже не знаю, что она делала в нашем доме. — Манера капитана вести допрос раздражала меня, и я еле сдерживалась.
— Тогда скажите, почему ее убили именно возле вашей двери.
— А вы уверены, что ее убили именно возле моей двери? Может быть, женщину зарезали в другом месте, а потом положили труп туда, где я его и нашла.
— Перестаньте задавать мне вопросы! — Капитан тоже не был в восторге от собеседницы. — То, что у вас есть лицензия на право заниматься частным сыском, вовсе не говорит о том, что вы вне подозрений. Поэтому потрудитесь сказать мне, где вы были в день убийства между восемью и десятью часами вечера.
Я поняла, что проще будет засунуть эмоции под язык и четко и ясно отвечать на поставленные вопросы, иначе этот капитан по фамилии Пронькин не отстанет от меня до скончания века. С большой неохотой я засунула распиравшие меня эмоции в указанное место и подробно рассказала о визите в салон и в магазин, где меня видела масса народа. Капитан внимательно слушал и делал пометки у себя в блокноте.
Когда я закончила, он перечитал свои записи, задал несколько уточняющих вопросов — как фамилия Светки? Где находится магазин, в котором я купила платье и туфли? Кто видел меня во дворе, когда я возвращалась домой? — и отпустил меня, не забыв напомнить про подписку о невыезде.
Оказавшись на улице, я наконец-то дала волю эмоциям и что есть силы пнула валявшуюся на дороге консервную банку. Когда банка с бешеной скоростью влетела в окно кабинета, из которого я несколько минут назад вышла, и раздался звон разбитого стекла, я немного успокоилась, быстренько завернула за угол и поймала проезжающее мимо такси.
У ближайшего к дому «Тингама» я попросила таксиста остановиться и вышла из машины. С Венчиком я договорилась встретиться вечером, поэтому оставшееся время решила потратить на хозяйственные дела, важнейшим из которых было выдворение из холодильника мыши, нагло болтающейся в нем несколько дней. Однако моя беда заключалась в том, что хозяйкой я была никудышной. Походив среди полок минут десять и в который раз убедившись, что большинство лежащих на них продуктов требуют того, чтобы их приготовили, я заскучала, и мои благие намерения улетучились. Положив в корзинку два йогурта, банку мандаринового джема, я с удивлением обнаружила на полке с кофе пакеты с фирменным знаком «Malongo». Я не поверила своим глазам и взяла один пакет в руки. Действительно это был молотый под турку «Malongo». «До чего дошел прогресс, — подумала я, — раньше такой кофе можно было купить только в Москве, да и то не в любом магазине, а теперь рядом с домом, да еще молотый под турку». Дальнейшее изучение ассортимента «Тингама» показалось мне бессмысленным, и я направилась к кассе.
Оказавшись дома, я сразу же пошла на кухню, чтобы сварить себе кофе. Некоторые опасения относительно качества этого тингамского напитка у меня были, но они рассеялись, как только я сделала первый глоток — вкус был тот самый: густой, сладковатый, с легкой кислинкой. Я устроилась в уголке дивана, и весь мир замер, не мешая мне наслаждаться своим любимым напитком.
«Давненько не брала я в руки шашек», — сказала себе я, с сожалением ставя на стол пустую чашку. Я протянула руку к книжному шкафу и взяла с полки бархатный мешочек с костями. Выпавшая комбинация показалась мне забавной: «4+9+18» — вы вспомните о том, что у вас есть старый верный друг, способный поддержать вас и даже преподнести сюрприз. О друзьях я никогда не забывала, даже если они, как Кирьянов или Анатолий (тут я невольно вздохнула), были далеко, а называть друзей верными было глупо — разве слово «друг» не включает в себя понятие верности? Что же касается прилагательного «старый», то назвать кого-либо из своих друзей старыми у меня язык не поворачивался — даже если вложить в это слово другой, нежели временной, смысл. Остальное в этом предсказании тоже никуда не годилось: на поддержку друзей я могла рассчитывать в любое время дня и ночи — этот бонус тоже укладывался в значение слова «друг», а по части сюрпризов все мои друзья и подруженции (Ленка когда-то придумала это слово и очень этим гордилась) были большими мастерами. Вот и получается, что с семантической точки зрения данное предсказание абсолютно лишено смысла.
Однако сюрприз все-таки случился, хотя и преподнес его не «старый верный друг», а в какой-то степени коллега — Венчик Аякс. И сюрприз был настолько весомым, что я поняла — пора действовать.
В девять часов вечера я позвонила в квартиру Терентьевых. Дверь открыла Галина Ивановна.
— Галина Ивановна, зачем вы убили Ирину Александровну, ее племянника и хотели убить меня? — с порога произнесла я.
— Танюша, успокойтесь. Я понимаю — события последних дней, да еще эта несчастная мать, которая каждый день взывает к справедливости под вашим балконом… Давайте я налью вам успокоительного, — захлопотала вокруг меня Галина Ивановна.
— А что? «Дигикард» у вас еще остался? И завтра меня найдут в собственной постели, скончавшейся от банального сердечного приступа?
— Да что вы такое говорите! — возмутилась соседка. — Какой «Дигикард»? И где бы я, по-вашему, его взяла?
— В этом мне еще придется разобраться, но в том, что вы или ваш муж — убийца, я нисколько не сомневаюсь.
Произнеся эти слова, я ощутила сильный удар по голове.
— Зачем же… — успела я сказать вслух, но последние слова «опять по голове» потонули в черной вязкой жиже, полностью меня поглотившей.
Через некоторое время я увидела свет. «Тоннель на тот свет, — определилась я на местности. — Я умерла». Сквозь вязкую жижу, которая по-прежнему не отпускала меня, я слышала глухие голоса, звавшие меня по имени. Прислушавшись, я узнала их — это были голоса Гарика и Кирьянова. «Как печально, они тоже умерли», — подумала я, но печалиться по-настоящему не получалось — видимо, на том свете все так и жили: без грусти и без радости. Через некоторое время сквозь свет, бивший мне в глаза, я увидела лица Кири и Гарика. Они были прекрасны. «Как же при жизни я этого не замечала?» — все так же без эмоций подумалось мне. Лица пропали, и вместо них передо мной возникла фигура в белых светящихся одеждах. «Наверное, ангел, — сделала я предположение, — или кто там занимается транспортировкой душ». Справа и слева от ангела вновь проступили прекрасные лица Гарика и Кири, отчего мне стало совсем спокойно. «Поехали», — сказала я, и мне было все равно, куда меня повезут в этой компании — в ад или в рай.
Местом назначения, скорее всего, оказался ад. Потому что там было темно и больно. Кири и Гарика рядом не было — и правильно. Что им там делать? Я на сто процентов была уверена, что адских мук, которые я испытывала сейчас, мои друзья не заслужили. И вдруг у меня над ухом раздался Ленкин голос.
«А она что тут делает?» — ужаснулась я.
— Таня, да очнись же ты, открой глаза! — кричала Ленка, и это точно была она.
И тут только до меня дошло, что мои глаза действительно были закрыты. Я попыталась приподнять веки, и, как ни странно, мне это удалось, хотя боль усилилась и меня чуть было не накрыл с головой приступ тошноты. «Я ж бестелесная душа, — начала соображать я. — Почему же мне так больно и тошно?» Первым, кого я увидела, когда наконец полностью открыла глаза, был склонившийся надо мной Анатолий.
— Ты почему разговариваешь Ленкиным голосом? — спросила я его.
