— Алло! Татьяна! — послышался голос с армянским акцентом, который звучал сегодня гораздо сильнее, чем обычно. — Свет очей моих! Обязательно приезжай сюда! Ты мне очень нужна! Без тебя я не справлюсь.
Наверное, с Папазяном приключилась какая-то беда, раз он отчаянно взывает ко мне о помощи.
— Тебе грозит опасность? Где ты сейчас? — быстро спросила я.
В трубке слышался подозрительный шум, будто Папазян находился в месте, где кроме него много народу. Один голос звучал громче остальных, — по-видимому, кто-то находился с Папазяном совсем рядом. Интересно, что в этом голосе ясно звучал все тот же армянский акцент.
— Да в «Подкове» мы! Все в той же «Подкове», будь она неладна!
— Хорошо, еду. Через пять минут буду на месте, — твердо сказала я.
Я быстро вырулила на нужную улицу и поехала на проспект, размышляя о том, что случилось с Папазяном и с кем он находится в «Подкове», потому что сказал «мы», а не «я».
Наступил уже поздний вечер, и большая светящаяся подкова — вывеска бара — приветливо сияла золотистыми огнями. К бару толпами валил народ, и я удивилась: со слов Папазяна я знала, что большого числа посетителей здесь не бывает — все-таки он для привилегированных лиц. Или я что-то не поняла, и в это время суток тут многолюдно? Однако что-то в поведении людей заставило меня усомниться в том, что происходящее — обычное явление: они торопливо шли к бару, посмеиваясь, как будто знали, что внутри их ждет какое-то интересное и веселое зрелище. Из бара же выходить никто не торопился, и оттуда слышались взрывы хохота. Может быть, сегодня в «Подкове» проводится какой-нибудь конкурс? Скажем, непрофессиональный стриптиз…
Я зашла в бар, и мое недоумение враз исчезло. За столиками и около столиков стояло и сидело полно народа. На стойке же — не за стойкой, прошу заметить! — стояли, пошатываясь и для равновесия обнимая друг друга, две нелепейшие фигуры. Одна из них была одета в некогда приличный костюм — серый двубортный пиджак, брюки и белую рубашку, правда без галстука. Теперь костюм выглядел самым что ни на есть плачевным образом, потому что был обильно залит разными сортами вин, которые оставили на нем живописные пятна. Видно было, что обладатель костюма дегустировал вина долго и основательно — пятна были самых разных оттенков желтого, красного и коричневого. На голове у фигуры красовалась милицейская фуражка. В руке обладатель костюма и фуражки держал початую бутылку армянского коньяка, которой помахивал в такт льющейся из его глотки песни, судя по всему, далеко не первой.
Вторая фигура выглядела не менее живописно, чем первая. Облаченная в милицейскую форму, на которой один из погонов почти оторвался и висел на паре ниточек, загадочная фигура была кокетливо украшена классическим черным галстуком, завязанным бантиком. На голове обладателя милицейской формы, на которой также «расписалось» много сортов вин, красовалась черная шляпа некогда классического же образца, которой явно с помощью кулаков попытались придать форму сомбреро и вдобавок выдрали из полей большой кусок в форме ущербной луны. В руке у фигуры также находилась бутылка коньяка того же производства, что и у обладателя милицейской фуражки.
Обе фигуры держались на ногах просто чудом. Как они не упали со стойки, до сих пор не понимаю. Балансируя на стойке, цепляясь друг за друга, они громко, то поодиночке, то на два голоса, орали песни. Репертуар их был достаточно разнообразен: от самых трогательных романсов до хип-хопа, от «Во поле березка стояла» до «Подождем, твою мать, твою мать».
Надо ли уточнять, что фигурами были два уроженца одной солнечной страны? Да-да, это были Папазян и Овсепян, которые явно начали что-то отмечать задолго до моего прихода.
Как я разозлилась, увидев Гарика в таком виде! Передать мою злость средствами нормативной лексики, пожалуй, и невозможно. Я-то думала, что ему угрожает опасность, а он позвал меня только для того, чтобы я вызволила его из бара! Я развернулась и пошла было назад, к выходу, но тут, на мое несчастье, Папазян меня заметил.
— О! — заорал он, приветственно взмахнув руками и чуть не свалившись при этом со стойки. — Таня пришла!
На меня начали обращать внимание. Тогда я решительно подошла к стойке, сдернула с нее Папазяна, а с Папазяна шляпу и галстук, нахлобучила на него фуражку, которая как раз свалилась с Овсепяна, и потащила своего разгулявшегося милицейского вон из бара.
— Фрунзик! — заорал вслед Овсепян. — То есть Гарик! Не уходи! Побудь со мною! Я так давно тебя люблю!
Спешу уточнить, что последние три фразы являлись словами романса, который Овсепян попытался пропеть, а не его признанием в нетрадиционной сексуальной ориентации. Это чтобы вы все правильно поняли.
Уходя и утаскивая за собой упирающегося Папазяна, я краем глаза увидела, что двое человек в одинаковых темно-серых пальто и черных очках вежливо снимают со стойки Овсепяна, который все еще пытался петь.
* * *
Через час сконфуженный, мокрый — я окунула его головой под холодную воду — и протрезвевший Папазян сидел у меня в комнате и оправдывался.
— А что мне еще было делать? — говорил он виноватым голосом. — Ты же меня не предупредила, что собираешься стравить конкурентов Каминского. Для пользы дела, так сказать. Он вчера вечером, между прочим, в ментовку пришел, потому что покусались… тьфу, покусились… то есть покушались на его жизнь. А там я дежурил! Понимаешь?!
Я понимала.
— Тут он меня и припер к стенке, — продолжал Папазян, держась обеими руками за мокрую голову. Видно было, что совместная с Овсепяном попойка Папазяну на пользу не пошла. — Представляешь, что с ним было, когда он увидел своего, можно сказать, друга, начинающего бизнесмена, в ментовской форме! Хорошо еще, Кирьянов тебя знает и сам тебе помогает. Он не стал придираться к тому, что я по твоей милости выуживал информацию из человека в твоих интересах, а не в интересах родной милиции.
Я мысленно поблагодарила Кирю за поддержку.
— Ну, я давай с Овсепяном разбираться… — продолжал Папазян. — Оказалось, что он в милицию не просто так явился. Говорил, что, если бы дело было только в покушении, он бы не явился. У него свои люди, они бы все сами решили. А в милицию он пришел для того, чтобы на Алиева заявление подать. Я как узнал, по какому поводу заявление, так и обмер. Он же там изложил все, о чем мы с ним разговаривали. О торговле крадеными машинами, значит. Ну и перепугался же я! Подумал, а вдруг это с твоей стороны провокация была, вдруг ты мне тогда какие-то левые сведения дала, чтобы просто подозреваемого расколоть?
— Да нет, сведения были точными, — уверила его я.
Ну и посмотрел на меня Папазян! Прямо испепелил взглядом!
— Спасибо! — сказал он укоризненно. — Теперь-то я и сам это знаю! Уж не помню даже, что я ему вчера наплел. Мол, идет следствие, уголовное дело… Сами понимаете, нужны были точные и правильные сведения. Я, мол, потому к вам и обратился, потому что настоящий армянин не может не быть честным человеком. Еле-еле Овсепяна уломал, чтобы он на меня не обижался. А сегодня утром он мне позвонил. Сказал, что еще кое-что передать мне хочет. Для следствия, так сказать. И опять мне встречу в этой самой «Подкове», чтоб ей пусто было, назначил. Я пришел, а он мне и говорит: мол, мальчишник у него. Я никак в толк взять не мог, какой такой мальчишник…
— Постой-постой… — внезапно меня осенило. — Так он на той самой жениться собирается, наверное? На той девушке, которую опозорил? В Спитаке еще?
— Все-то ты знаешь, — с досадой сказал Папазян. — Ну да! Родственники-то ее на него покушение и устроили. Оказывается, что Алиев их нашел и открыл, где Овсепян скрывается. Они на него и вышли. И сразу мстить! Хорошо, что им это не удалось. А папаша той девчонки в Спитаке авторитетный человек. И не только в местных масштабах, кстати. С ним лучше дружить, чем ссориться, я тебе скажу. Вот тогда-то Овсепян и согласился на ней жениться. Завтра свадьба состоится.
Меня начал разбирать смех:
— Так он что, с горя напиться перед свадьбой, что ли, вздумал? И тебя с собой позвал?
— Ну да, — уныло признался Папазян. — А я, между прочим, на службе сегодня. Представляешь, как мне влетит?
— Да ладно тебе, может, и не влетит.
— Влетит-влетит, — сказал Папазян, грустно оглядывая свою изрядно пострадавшую форму.
— Зато вы с Овсепяном помирились, верно ведь? — сыронизировала я. — Хороший он, наверное, человек.
— Нормальный, между прочим, не хуже других.
Честно говоря, усталость уже давала себя знать. После того как я расквиталась с Каминским и за себя, и за Марию с Андреем, мне меньше всего хотелось общаться с Папазяном и вникать в его проблемы на службе и вне ее. По-моему, ему уже давно пора было идти домой, но он не спешил, несмотря на то что я несколько раз уже весьма красноречиво поглядывала на часы. Наконец я не выдержала.
