психики. Она поступила к нам в критическом состоянии, после неудачного суицида. Сейчас ее стабилизировали, но она не вполне адекватна. Общается далеко не со всеми, к телефону не подходит. Иногда отказывается от еды. Плохо спит. Сколько продлятся эти симптомы, я пока сказать не могу. Возможно, через месяц она будет полностью здорова, а возможно… – Он помолчал и закончил жестко: – Возможно, ей придется провести здесь всю жизнь.
– Всю жизнь? – невольно ужаснулась Регина. – Она ведь совсем молодая!
– К сожалению, психиатрия не выбирает возраст. Молодые подвержены ей так же, как и старики. Вы сейчас можете пройти, пообщаться с ней. У нас только что закончился обед. Больные отдыхают. Но вас пропустят. Если вдруг случится что-то экстраординарное, рядом с палатой дежурит санитарка. Можете вызывать ее кнопкой над кроватью.
Слова доктора вызвали у Регины дрожь. Что должно было случиться с несчастной искусствоведшей, чтобы та настолько сошла с ума? Тем не менее она кивнула.
– Хорошо. Я поняла.
– Тогда идите. На этом же этаже, палата двести двенадцатая. Алла там одна.
Регина поблагодарила Михайлова и вышла из кабинета. Она шла по коридору и удивлялась тишине, царившей вокруг. Ей казалось, что в такой больнице должны быть слышны крики, стоны, вопли. Но нет, ничего подобного не наблюдалось. Коридор был пуст, не считая пары санитаров, везущих куда-то каталку. Регина быстро дошла до двести двенадцатой палаты. Приоткрыла дверь и сразу же увидела Аллу. Та сидела на кровати с книжкой в руке. На ней был длинный байковый халат, свободно болтающийся на худом теле. Некрасивое лицо с широким носом-картошкой было сплошь усыпано веснушками. Спутавшиеся рыжеватые волосы небрежно перехвачены заколкой-крабом. При звуке открываемой двери Алла оторвалась от книги и с недоумением поглядела на Регину.
– Алла, здравствуйте, – проговорила та.
– З-здравствуйте, – с трудом, заикаясь, произнесла Алла.
Регина обрадовалась, что она отвечает ей. Значит, не так все ужасно.
– Как вы себя чувствуете? – спросила она, подходя поближе к кровати.
– Н-ничего, – все так же, запинаясь, выдавила Алла. – А… вы кто?
– Вы меня не знаете. Я была у вас в музее. Познакомилась с Галиной Ивановной. Она рассказала мне о вас. О вашей работе по картинам Соколовского. Мне захотелось пообщаться с вами. Это ведь чрезвычайно интересно.
Алла молчала, глядя на Регину исподлобья.
– Простите, если я вас побеспокоила, – смутилась та.
На лице у Аллы вдруг отразилось страдание.
– Музей? – проговорила она глухо, сквозь зубы. – Нет! Я не хочу слышать про музей. Уходите! Слышите, сейчас же уходите отсюда, оставьте меня в покое.
– Алла, вы не поняли меня, – мягко начала Регина. – Я…
– Уходите! – выкрикнула Алла громко и истерично и закрыла лицо руками.
– Хорошо, хорошо, – испугалась Регина. – Я сейчас уйду. Я только хотела спросить про триптих «Восстание феникса». Вы ведь искали две остальные картины, чтобы объединить все три. Скажите, вам удалось узнать что-то про их местонахождение? Или, может быть, вы нашли того, кто тоже этим интересовался? Для меня это очень…
Она не успела договорить. Алла издала короткий звериный вопль и повалилась лицом на подушку. Плечи ее задергались. Регина испугалась, что сейчас вбегут санитары. Но никто не заходил. Алла беззвучно рыдала, царапая подушку ногтями. Регина подошла к ней, неуверенно тронула за плечо. Та дернулась, как ошпаренная.
– Феникс! Будь он проклят, ваш феникс! – пробормотала Алла. – Проклят, проклят!
Она зарыдала еще горше. Дверь наконец открылась, и в палату зашла женщина лет тридцати пяти, ухоженная и хорошо одетая. Увидев плачущую Аллу, она быстро подошла к кровати.
– Козочка моя, что случилось? Кто тебя расстроил?
– О… она. – Алла ткнула пальцем в Регину. – Он-на спрашивала про «Феникса».
Алла вдруг с силой рванула на себе прядь волос. Затем еще и еще. Регина охнула и чуть не упала. Женщина решительно отодвинула ее в сторону и обняла Аллу, крепко прижимая ее к кровати.
– Ну, ну, зайчик мой, тихо. Тихо, спокойно. Все хорошо. Никто не будет мучить тебя. Перестань расстраиваться. Не плачь.
Она гладила Аллу по голове, что-то шептала ей на ухо. Постепенно та перестала рыдать и только тихо всхлипывала. Незнакомка обернулась к Регине. Лицо ее было суровым.
– Вы кто такая? Кто вас сюда пустил?
– Я родственница Аллы. Дальняя. Мне разрешил заведующий отделением.
– Неправда, – всхлипнула Алла. – Она врет. Она хотела, чтобы я рассказала ей про «Феникса».
Красивые брови женщины угрожающе сошлись на переносице.
– Немедленно уходите отсюда. Кто вам дал координаты Аллы? Откуда вы узнали, что она здесь?
– Я позвонила по телефону, который мне дала Галина Ивановна. Мне ответил врач. Он пригласил меня приехать навестить Аллу.
– Вы сказали ему про цель вашего визита?
– Нет. – Регина опустила глаза. – Я сказала, что я Аллина родня.
– Как не стыдно, – гневно проговорила женщина. – Зачем вам понадобилось знать о «Фениксе»?
– Затем, что у меня дома есть одна из картин!
Регина ждала реакции от Аллы, но та продолжала плакать и даже ухом не повела. Зато незнакомка неожиданно сменила гнев на милость.
– У вас есть картина из триптиха? – переспросила она другим, более мягким тоном. Регина кивнула. Женщина склонилась над Аллой. – Дорогая, ты как? Получше?
Алла в ответ промычала что-то неразборчивое.
– Поспи немного, я сейчас вернусь.
Женщина жестом предложила Регине следовать за ней и направилась к двери. Они вышли в коридор.
– Как вас зовут? – спросила незнакомка.
– Регина Сергеевна.
– Меня Надежда. Давайте спустимся во двор.
Она, не дожидаясь ответа, пошла к лифту. Регина послушно последовала за ней. Они спустились и вышли в больничный дворик. Надежда вынула из сумочки пачку сигарет и закурила.
– Значит, вы тоже хотите собрать триптих Льва Соколовского? – Ее красиво подведенные карие глаза пристально смотрели на Регину.
Та спокойно выдержала ее взгляд.
– Да, хочу.
Надежда усмехнулась. Усмешка была невеселой.
– Знаете, если бы вы встретились Алле хотя бы полгода назад, наверняка она была бы счастлива. Думаю, она смогла бы убедить вас продать ей вашу картину. Она в буквальном смысле слова болела «Фениксом». Ни о чем не могла больше говорить, только об этом триптихе. Часами висела на телефоне, обзванивая областные музеи, не вылезала из интернета. Алка, она такая, если что в голову втемяшится, ее ничем не отвлечь. Мы ведь с ней подруги с самого первого класса. За одной партой десять лет просидели. Она мне как сестра. Мать у нее рано умерла, ее отец растил. Хороший дядька, но со своими тараканами. Мечтал, что дочь вырастет и станет врачом. А она, Алка, бредила живописью, скульптурой. Знала всю мифологию, в Третьяковку бегала каждую неделю. Когда она подала документы на искусствоведческий, ее отец устроил страшный скандал. Они месяца три не разговаривали. Потом помирились вроде. Но Алка им тяготилась. В конце первого курса съехала в свою квартирку, доставшуюся от покойной бабушки по матери. Там она чувствовала себя как рыба в воде. Кругом книги по искусству, альбомы, репродукции. По ночам она работала за компьютером, утром бежала в институт. Позже нашла этот музей. Он только открылся. Она там
