я считала «своими». Если бы у меня тогда спросили: «Как ты думаешь, в той самой загадочной взрослой жизни твой лучший друг по-прежнему будет рядом с тобой?», я, бойкая глазастая первоклассница с мышиным хвостиком, ответила бы уверенно: «Да, конечно!». «Ну а ты, ты захочешь быть рядом с ним?» – «Всегда». «Даже если жизнь сломает и изуродует его?» – «Что за вопросы? Тогда я буду первой, кто его поддержит!». «А ты уверена в этом, маленькая девочка? Ты в этом абсолютно уверена?»
Ты предашь его до третьего крика петухов. Это не про меня, конечно. Ко мне тут относится только слово «предашь».
Ты предашь его, так или иначе.
И вот заветное «повзрослеешь и поймешь» наступило – а вот мы. Я прячусь за колонной, наблюдая исподтишка, а на моем когда-то лучшем друге висит милая пухлая малолетка. На него пялится минимум половина здешней толпы, а малолетка не защитит его от этих взглядов, она даже не поймет, что его нужно защитить.
Думаю, девочка с мышиным хвостиком, узнав, что все сложится именно так, захотела бы дать мне грандиозного пинка под зад. А может, расплакалась бы, честно и отчаянно, как умеют только дети. Большие девочки уже не плачут. Мы все почему-то боимся разочаровать своих детей, но никогда не стыдимся перед тем ребенком, которым мы были. Он стоит там, за спиной, за туманом, он плачет от обиды, но если не оборачиваться и переть упрямым ослом вперед, то все нормально. Не считается.
Так что я продолжаю смотреть, как пухлая девочка пытается вытащить его в центр зала, туда, где танцуют пары. Он качает головой и что-то тихо ей говорит с вежливой улыбкой. Догадываюсь, что. Что он не умеет и не любит танцевать. Но это неправда, мамаша Ларина считала своих детей аристократами и всех их неплохо вымуштровала. Им было не позволено что-то не уметь. Да и потом, даже если бы он не умел, разве это важно? Кто тут вообще что умеет? Половина пар просто переминается на месте, как на дискотеке в пионерском лагере!
Возможно, пухлая девочка уговорит его. А я так и продолжу стоять здесь и смотреть, потому что иное мне не дозволено. Это самое строгое наказание за бесхребетность – видеть, как кто-то другой воплощает твои мечты.
Зато мамаша Ларина довольна. С моего наблюдательного пункта у колонны я вижу, как она следит за этой парой, как улыбается. Девочка ею одобрена. Значит, к концу вечера эти двое будут танцевать, сценарий уже написан и мне в нем места нет.
Да какого черта! Почему у этой пухлой девочки есть какие-то преимущества передо мной? Почему ей можно, а мне нельзя? Между им и ею – только воля его матушки. Между им и мной – годы памяти, леса и озера, секреты на двоих, детские драки и разбитые коленки, обещания, которые мы оба не исполнили, но хотя бы потрудились дать. Я его знала еще до того, как ее папочка осчастливил ее матушку дежурным исполнением супружеского долга, в результате которого она появилась на свет! Да, странно, что возраст позволяет мне думать о сопернице как о составных частях, скрытых в двух разных людях… Но она мне не соперница. Мне нужно не то же, что и ей. Жаль только, что она свои нужды знает, а я – нет.
Я залпом допиваю вино и оставляю бокал на столике. Я пока не до конца понимаю, что делаю, но в этом весь смысл. Если я успею подумать об этом, я никогда не позволю себе такую глупость. Но я ведь хочу!.. Почему хоть раз нельзя поступить так, как я хочу, безо всяких причин и мотивов?
Одна мелодия сменяется другой, и я использую этот шанс. Я пересекаю зал – не через центр, это было бы слишком нагло и драматично. Я иду, как и следует, по границе скучающей толпы и все равно скоро оказываюсь перед ними. Точнее, перед ним, девочка меня не интересует, я на нее вообще не смотрю.
Он меня до этого момента не видел, не догадывался, что я могу быть здесь, и не готовился к этой встрече. Оно и к лучшему. Я успеваю увидеть то, что он скрыл от меня на кладбище, когда не готова была я. Один-один. Я чувствую внутри себя тепло – горячее, разгорающееся все сильнее. Этот жар питает мою решимость, на этот раз во мне нет и тени страха.
Думаю, со стороны я выгляжу спокойной и уверенной в себе, как и полагается старой знакомой на случайной встрече. Я очень мило улыбаюсь. В жизни не догадаешься, что от волнения у меня перехватило горло и я не могу произнести ни слова.
Он говорит первым:
– Здравствуй… Не ожидал, что ты здесь будешь. Отлично выглядишь…
Это не дежурный комплимент. Он так считает – он так чувствует. Он уже видел новую меня, но там, на кладбище, я представляла собой не самое соблазнительное зрелище. Удивительно, если бы было иначе!
А здесь все работает на меня, я такая, какой хотела бы предстать перед ним. Эта маленькая победа подталкивает меня вперед, голос возвращается и звучит ровно и тепло, но без намеков.
– Да и я не планировала эту встречу! Я могу украсть тебя у твоей спутницы на один танец? – Я поворачиваюсь к пухлой девочке и с показательным дружелюбием сообщаю ей: – Всего один! Просто мы с Владом старые друзья, знакомы дольше, чем вы живете, и очень давно не виделись! Буду вести себя прилично, обещаю!
Девочка улыбается криво и неумело – еще не научилась улыбаться тем, кого ненавидит. Ничего, мамаша Ларина ее поднатаскает, она такое умение «светским лоском» зовет. Спорить мелкая не решается.
– Да, конечно… – лепечет она, сжигая меня взглядом.
Дальше все зависит от него. Если он откажет мне, это будет не очень хорошо – мягко говоря. С социальной точки зрения – терпимо, вроде как он отказывает из-за своей спутницы, ничего личного. Настоящая угроза в том, что его мамаша меня найдет и в бараний рог скрутит. Ну и я буду обижена, что скрывать.
Но он не отказывает. Он улыбается мне по-настоящему и протягивает руку. Это не очень-то красиво после того, как он долго и упорно отказывал малышке, но вряд ли это его беспокоит. Он ведет меня туда, где уже танцуют другие пары.
Между мужчиной, который умеет танцевать, и мужчиной, который
