одно из трех означала его улыбка. Не восхищение – точно.
– Карелин, я с вами серьезно разговариваю. Ситуация так себе. Осипов на каждом совещании докладывает о стремительном ходе расследования. И на каждом совещании звучит ваше имя в списке подозреваемых.
– В списке я один?
– Да, – не стала она врать.
– Тогда хотелось бы подробностей, – проговорил Карелин, закидывая руки за голову.
Они сидели в его гостиной. Она в кресле у кофейного столика. Он на диване. Обстановка, если честно, ее напрягала. Верхний свет не горел. Его заменяли три настольные лампы в разных углах большой комнаты. И это превращало ее деловую встречу во что-то интимное. Она еще так неуместно сняла дома форму, переодевшись в джинсы и любимый свитер. И совсем не походила на представителя органов правопорядка. А Карелин вообще, когда она позвонила в его дверь, открыл ей в одних коротких джинсовых шортах. Хорошо, потом надел футболку. Но…
Но она все равно без конца переводила взгляд на его сильные ноги и крепкие мускулистые руки. Он скорее был раздет, чем наоборот.
– Итак, Мария Сергеевна, с какой стороны мне ждать неприятностей?
– Осипов считает, что у вас нет алиби.
И она рассказала ему про балкон соседней квартиры. Понимала, что совершает должностное преступление, выбалтывая тайны следствия, и все равно выбалтывала. Потому что…
Она верила ему! Он не похож был на хладнокровного убийцу, с маниакальной настойчивостью уничтожающего стариков. И еще он ей так сильно нравился, что промолчать сил не было, и внутри все ныло, и ладони потели.
– Вы нарушаете Устав, помогая подозреваемому, – произнес он, когда она замолчала, все так же рассматривая ее с легкой полуулыбкой. – Но я вам за это крайне признателен. Потому что никого не убивал и не собираюсь впредь. Я не убийца, Маша.
– Я вам верю, – вырвалось у нее.
И она почувствовала, что щеки ее заливает красным. Нет, пусть он не думает. Она не нервничает. Это от того, что в доме у него очень жарко. А свитер на ней очень теплый. И для убедительности Маша оттянула высокое горло свитера и подула себе за пазуху.
– Но Осипов настырно…
– Я все понял, Мария Сергеевна, – перебил он ее, задумчиво наблюдая за тем, как дергается на потолке свет от уличного фонаря.
Фонарь, на самом деле стоял на месте – ровно напротив его подъезда. Это сильный ветер мотал во все стороны ветки деревьев, заставляя луч света дергаться и плясать.
– Осипов – профессионал, – с явной неохотой проговорил Карелин после паузы. – Он точно идет по следу. Может, и существует какая-то предвзятость с его стороны, но… Но против закона он не пойдет, это точно. Было – проходили. Другой вопрос, кто рассыпает хлебные крошки?
– Что? Какие крошки? – не поняла Маша.
– Была такая детская сказка. Мне ее в детстве мама читала. Там, чтобы заманить гуся, кажется, рассыпали хлебные крошки. Он их клевал и шел в западню. Сам того не подозревая, добровольно шел в ловушку. – Карелин перевел взгляд с потолка на Машу. – Вы очень привлекательная девушка, Мария Сергеевна. Но помогать мне не надо. У вас могут быть проблемы. А я не хочу, чтобы вы пострадали. Из-за меня.
Он не назвал ее красивой! И даже симпатичной не назвал. Всего лишь привлекательной. Да, блин! Она себя видела в зеркале перед уходом из дома. Она отлично выглядела. И кашемировый свитер молочного цвета отлично оттенял ее внешность. И волосы темные, и глаза карие.
Привлекательная! Чудо, что она не фыркнула, сдержалась.
– Я не собираюсь из-за вас страдать, Карелин, – с легким высокомерием проговорила Маша и тихонько порадовалась, как многозначительно прозвучала эта фраза. – Я собираюсь вам помочь. Вы уже отсидели восемь лет за преступление, которого, возможно, не совершали. Не возражайте! Я читала дело. Там много неясностей. К примеру, показания вашей жены и вашего друга Окунева. Они разнятся. Хотя эти двое утверждали, что были вместе за городом. Так что? Принимаете мою помощь?
– Надо подумать.
Он встал и заходил по гостиной.
Вот зачем? Чтобы она наблюдала за ним и млела как школьница? Да что с ней такое!
– Думать надо очень быстро, Карелин. – Маша приказала себе не смотреть на него. – Предлагаю сейчас наведаться к Валентине Ивановне Мироновой. Мне кажется, она знает больше, чем говорит. И Осипов был у нее. Вернулся в отдел довольный, с новостями. Но ничего не стал рассказывать. Так что? Идем?
Явился!
В первую секунду, увидев на своем пороге Карелина в низко надвинутой на глаза шапке, Валентина Ивановна хотела завизжать, захлопнуть дверь и забиться в какой-нибудь самый дальний угол квартиры. Но попробуй сделай так, когда ноги приросли к полу, руки обвисли, а рот, приоткрывшись, не издал ни единого звука.
Так вот и приступы с пожилыми людьми случаются, была первая ее мысль.
Пришла и ее очередь, настигла следом вторая мысль, еще более страшная, чем первая.
На обмякших ногах она попятилась, взмахнула руками, словно пыталась от него закрыться. Но тут…
– Валентина Ивановна, добрый вечер.
Из тени высоченного Карелина выглянула Маша Климова – их участковая. Хорошенькая такая в короткой курточке, джинсах, совсем на себя не похожая.
– Простите, что напугали вас. Мы по делу. Позволите войти?
– Так… Поздно уже, – вяло возразила Миронова.
Глянула на спасительные часы над входной дверью. Нет, не очень-то и поздно. Восьми еще даже нет. А она в девять вечера сериал начинает смотреть. До сна еще о-го-ого сколько.
– Мы недолго. Пара вопросов. – Маша уже вошла, протиснувшись мимо Карелина. – Это важно…
Миронова со вздохом кивнула, отошла от двери. Как хорошо, что в ночную сорочку не переоделась. Уже в руках держала. Неловко было бы. Карелин – он хоть и гад, но все же мужчина. Красивый мужчина. Галантный. Взял куртку из рук Маши. Спросил, куда повесить.
– Идемте в кухню, – позвала всех Валентина Ивановна. – Чай, кофе?
Они от всего отказались. Сели к столу. Миронова заняла свой наблюдательный пост у окна.
– Вопрос первый: вы видели когда-нибудь у Михаила Ивановича бейсбольную биту? – спросила Маша.
– Мы говорили уже об этом с вами, Мария Сергеевна. Не видела. Если она у него и имелась, наверняка хранилась где-нибудь в тайном месте. Не стал бы он меня с битой на пороге встречать. – Она печально улыбнулась. – Он жил мирно и тихо. Старый больной человек.
– Он вам что-нибудь рассказывал обо мне? – вдруг вставил Карелин, глядя на Валентину Ивановну вполне себе по-человечески, по-доброму.
– Нет. Не рассказывал. Ругал – да. А рассказывать… Нет.
– А о ком-то еще
