ее обнаженного живота, а затем быстро скользнула вниз. Он знал, насколько легко она возбуждается, и потому торопился.
И она не стала сопротивляться и отстраняться. Всего несколько движений и вот уже ее рыдания замерли; он почувствовал, как она напряглась и стала прислушиваться к собственным ощущениям. Тогда он пустил в ход и вторую руку. Все это продолжалось совсем недолго — и вот она уже испустила сдавленный, так хорошо знакомый полувздох-полустон. Сходя с ума от лихорадочного возбуждения сдерживаясь изо всех сил, чтобы не спугнуть этот момент вульгарной торопливостью, он осторожно развернул ее к себе — при этом ее глаза были закрыты — и быстро поцеловал в губы. Пока продолжалась лихорадочная игра двух языков, он успел развязать кушак ее халата и справится с собственными джинсами. Она тяжело дышала, и, ободренный привычными проявлениями страсти, он молил Бога, чтобы никто в этот момент не вздумал спускаться по лестнице.
И вдруг она раскрыла глаза и спокойно и пристально взглянула на него. Одного этого взгляда было достаточно, чтобы осознать все предыдущее притворство. Однако он еще не верил, не мог поверить в свое поражение, а потому поспешно опустил глаза. Анастасия слегка пошевелилась и мгновенно отодвинулась подальше.
— Ты не хочешь узнать, что произошло с твоей женой? — голос прозвучал настолько спокойно, как будто до этого и не было никаких полустонов-полувздохов.
Денис был вынужден поднять растерянные глаза.
— Потом, подожди, потом, буквально прохрипел он, делая еще одну попытку приблизиться.
— А ты еще не понял, что никакого «потом» не будет?
Денис, так и не придя в себя, снова попытался приблизиться, но приспущенные Джинсы мешали сделать хотя бы шаг. Анастасия спокойно завязала халат и усмехнулась.
— Ну и вид у тебя! Поглядел ты бы сейчас на свою физиономию, жених несчастный. Надевай штаны и топай к жене тем более, что ее изнасиловали два каких-то подонка, так что она побольше меня нуждается в твоем утешении. Но пока она не проверится на СПИД, любовью с ней лучше не занимайся.
— Как? Что?
— Через три месяца проверится, а там видно будет. Кстати, прикройся хотя бы букетом, а то у меня тут соседи ходят.
И Анастасия проворно взбежала по лестнице, звонко цокая каблуками туфель. Пока Денис силился натянуть джинсы, наверху уже хлопнула дверь.
— Проклятье! — только и выдохнул он. — Ну до чего коварная стерва! Змея!
— Все-таки согласись, Сима, обидно, что коньяк, который раньше нельзя было получить даже в праздничном заказе ЦК КПСС, теперь продается чуть ли не в каждом сраном ларьке, и его может купить кто угодно, — говоря это, Виктор Сергеевич снова наполнил рюмки коньяком «Метакса» и сделал приглашающий жест своему гостю.
— Согласен, Виктор Сергеевич, — отозвался Серафим Тимофеевич Фролов и потянулся за своей рюмкой.
Они выпивали в просторной шестикомнатной квартире Виктора Сергеевича, расположенной в одном из цековских помов на Профсоюзной улице. Жена хозяина, приготовив закуску, ушла в гости, и теперь два закадычных приятеля, знакомые еще по Высшей партийной школе, вальяжно раскинулись в креслах, ведя неторопливую беседу о былых временах.
— Я даже больше тебе скажу, — продолжал развивать свою мысль Виктор Сергеевич, одетый в серые брюки, белую рубашку и расшитую золотыми нитями домашнюю куртку, перепоясанную широким кушаком, — порядок в государстве рушится именно тогда, когда то, что раньше было доступно немногим, становится доступно всем. Ну, посуди сам, про коньяк и всякие деликатесы и говорить нечего; за границу теперь — пожалуйста, платишь тысячу долларов и езжай хоть в Италию, хоть в Египет. Даже в ОВИР самому заходить не надо, все турагентство сделает. А книги! — и он указал на свою роскошную библиотеку, занимавшую три книжных шкафа. — Ведь это все куплено еще в те времена, когда мне приносили списки всего, что издают наши издательства, и я мог заказать себе любое количество экземпляров.
Серафим Тимофеевич читать не любил и потому к последнему аргументу остался равнодушен.
— Нет, власть должна держаться на избранности и исключительности — убежденно заявил Виктор Сергеевич — если же этого нет, то о каком уважении к ней можно говорить? Ну кто будет уважать сотрудника администрации президента? Президента! То есть Генерального секретаря, если любой паршивый бизнесмен за свои вонючие доллары может иметь все те же привилегии, а то и больше. Те же дачи, санатории, продукты, да ту же охрану может нанять! Что ты на это скажешь?
— Так что ж тут скажешь, Виктор Сергеевич, — медленно заметил Фролов, — остается только выпить за прежнее уважение к власти.
Они смачно выпили, закусили бутербродами с икрой, а затем Виктор Сергеевич дружелюбно потрепал собеседника по плечу.
— Давненько я тебя не видел, Сима, давненько… Впрочем, нет, вру, где-то около года назад ты выступал в программе «Добрый вечер, Москва!». Что там, в этой твоей социологической лаборатории, хорошо платят?
— Да какие деньги, Виктор Сергеевич, — обиженно отмахнулся Фролов, — подарок жене не на что сделать.
— Жене? — усмехнулся хозяин. — Да никак опять с женой спишь? Что уж, совсем плохо, студенток нет?
Фролов понял, на что намекает его собеседник, и довольно усмехнулся. Когда он еще был заведующим кафедрой, то грешил, да, грешил, вызывая то. студентку, то аспирантку для сдачи экзамена прямо к себе домой, предварительно отправив жену в какой-нибудь санаторий. Но, увы, после того скандала, когда ему пришлось оставить этот пост, так и не получив звание профессора, времена изменились. Ну кого и чем можно теперь «прищучить» в этой паршивой лаборатории с ее мизерными окладами и отсутствием дорогостоящих заказов на исследования?
— А что Нинуля, как она поживает? — закуривая сигарету «Данилофф», поинтересовался Виктор Сергеевич.
— Так это мне у вас об этом надо спросить! Я, можно сказать, передал ее в ваши надежные руки и с тех пор больше не видел.
— Ах да, помню, помню, склероз, понимаешь, — Виктор Сергеевич явно лукавил. Он прекрасно помнил тот вечер в ресторане «Прага», когда Фролов привел с собой Нину, и, познакомив ее с Фроловым, вскорости удалился, сославшись на неотложные дела. Немного поколебавшись, он встал с дивана и подошел к секретеру. Достав ключ из потайного места где-то на книжной полке, он отпер дверцу, вынул несколько цветных фотографий и вернулся к приятелю.
— На вот, погляди. Это мы с ней в Венеции, на площади Дожей, это Рим, а вот это гостиница.
Фролова больше всего заинтересовала именно гостиница, поскольку на этой фотографии обнаженная Нина лежала на животе, поверх красного покрывала, болтала ногами, демонстрируя розовые пятки и нахально щурила свои карие глазки.
— Это вы сами
