фотографировали?
— Ну, разумеется, «Поляроидом», мгновенное фото.
— Вот здесь, перед Колизеем, где вы ее держите за руку, можно подумать, что это ваша дочь.
— А, ну это моя любимая фотография. Кстати, когда наш экстрасенс случайно увидел ее, то сказал то же самое: «О, а я и не знал, что у вас есть дочь!» Пришлось выдать ее за племянницу…
— Да, вы славно съездили, — подавляя завистливый вздох, заявил Фролов, возвращая фотографии, — а что дальше?
— А что дальше? Не знаю, эта стерва не звонит, а мне, как сам понимаешь, неловко это делать. Впрочем, нет, однажды она все-таки позвонила и попросила взаймы тысячу долларов.
— А что же вы?
— Я ей сказал, что в долг женщинам не даю, но могу оплатить этой суммой пять наших встреч. Она обещала перезвонить и исчезла. Ну давай, еще по одной.
Фролов выпил и вдруг охнул, схватившись за сердце.
— Ты что это? — ничуть не встревожившись, поинтересовался Виктор Сергеевич.
— Да сердце покалывает, возраст, наверное…
— Возраст? Ну это ты брось. Ты же на десять лет моложе меня, так тебе ли говорить о возрасте. Вот послушай лучше, что я недавно обнаружил, — Виктор Сергеевич снова встал с места, достал с книжной полки две книги и вернулся обратно, открыв их на заложенном месте. — Я тут на досуге стал классику почитывать и выяснил очень интересное отличие старости российской от старости американской. Послушай, как описывают классики двух пожилых людей, причем обоим по шестьдесят. Вот как описывается русский: тусклый, безобразный, лысый, со вставными зубами, голова и грудь трясутся от слабости, грудь впалая, спина узкая, при улыбке все лицо покрывается старчески-мертвенными морщинами, и, вдобавок ко всему, при виде его у окружающих возникает мысль: «Этот человек скоро умрет».
А вот описание американца — еще раз говорю, того же возраста: красивый, сильный душой и телом, исполненный уверенности и внутреннего огня, всегда стремится вперед и отнюдь не похож на старика, хотя виски уже посеребрила седина, что очень к лицу некоторым мужчинами и весьма нравится некоторым женщинам. Впечатляющая разница, не правда ли?
— Да уж, конечно…
— А вот послушай об их отношениях с женщинами, причем с женщинами двадцатипятилетнего возраста. Итак, русский: заменил ей родного отца, любит, как дочь, выслушивает ее признания типа «я полюбила» и, разглядывая фотографию ее любовника, дает такие советы — «замуж бы поскорей выходила», «займись чем-нибудь», «поезжай домой спать». И, наконец, обращается к ней с совсем уж неприличным вопросом: «Значит, на похоронах у меня не будешь?»
Теперь американец: внушает своей возлюбленной симпатию и нежность, чуть ли не материнскую, кажется ей личностью необыкновенной и в то же время своенравным, упрямым мальчишкой. Отсюда и его победы над молодым соперником и бесконечные измены стареющей жене с молодой возлюбленной. Впрочем, и ей он тоже изменяет, недаром же держит в Дрездене дворец для одной дамы, а в Риме — для другой, еще более юной и прекрасной.
Так-то вот! Старость не наступает прежде, чем мы сами не почувствуем себя стариками и не дадим окружающим повода считать нас таковыми. А ты говоришь, возраст…
— А кто авторы? — кисло поинтересовался Фролов.
— О русском писал Чехов в рассказе «Скучная история», об американце — Драйзер в романах «Титан» и «Стоик». И ты знаешь, Сима, меня очень заинтересовало, почему же Чехов описывает своего героя такой развалиной, а Драйзер своего — пылким и неотразимым любовником. Я решил выяснить, сколько лет было Чехову, когда он писал свой рассказ, и сколько лет было Драйзеру. Представь себе, Чехову было двадцать девять, а Драйзеру — семьдесят! Может быть, все дело именно в этом — когда тебе тридцать, то шестьдесят кажется безнадежной старостью, а когда семьдесят — то порой расцвета? Что ты обо всем этом думаешь?
Фролов придал своей заметно покрасневшей физиономии задумчивый вид, а потом изрек:
— Мне кажется, вы правы.
— В чем именно?
— А вот в том, о чем вы сейчас говорили.
Виктор Сергеевич снисходительно взглянул на своего гостя и захлопнул обе книги.
— Ну хорошо, давай по последней и пойдем. А то я обещал встретить жену и зайти с ней в ювелирный магазин.
Они допили бутылку «Метаксы» и, выйдя в просторную прихожую, стали одеваться. Фролов надел скромное черное пальто, а Виктор Сергеевич натянул роскошный кожаный плащ на меху.
— Ну, надеюсь, ты помнишь, о чем мы с тобой говорили в самом начале?
— Конечно, помню, Виктор Сергеевич.
— Когда решишься — позвони.
Провожая Фролова, Виктор Сергеевич открыл дверь, и вдруг откуда-то сверху упала черная тень. Он поспешно вскинул голову и увидел высокого молодого человека, стоявшего на лестничной клетке. Мгновенно узнав одного из подручных Вячеслава, Виктор Сергеевич тут же метнулся назад, наткнулся на растерявшегося Фролова, и оба тяжело рухнули на пол.
— Никогда не чувствовал себя уверенным в этой стране, все время всего опасался. — Почему?
— Раньше здесь хозяйничала партийная номенклатура, теперь хозяйничает мафия.
— Мафия, старик, это неотъемлемая часть свободного общества, ее и в Америке полно.
— Это понятно, но в Америке хоть есть шанс отличить — где государство, защищающее права и жизнь своих граждан, а где сама мафия. У нас же надеяться на государство могут только самоубийцы.
— И это ты говоришь, сидя в милицейской машине?
Действительно, Юрий и Денис вели этот разговор, сидя на заднем сиденье синего «москвича». Строго говоря, машина была не милицейской, а самой обычной, хотя в ней, кроме них, находился и лейтенант Овчинников. Следователь Зайцев, который позвонил вчера поздно вечером и предложил им стать свидетелями «операции по предотвращению заказного убийства», вышел наружу несколько минут назад, чтобы лично убедиться в том, что все готово и все на местах. «Москвич» был припаркован напротив подъезда большого бежево-красного дома, подъезды которого были роскошнее, чем вход в какой-нибудь Дворец культуры.
«Ну хорошо, — заявил вчера Юрий во время разговора с Зайцевым, когда тот напомнил ему о деньгах, — но ведь вы еще не убедили меня в том, что это те самые гниды. А фотографии я показать не успел, так что девушка еще никого не опознала».
«Покажешь потом, когда все будет кончено, — невозмутимо заметил Зайцев, — а окажутся не те — не велика важность. Они вооружены и будут сопротивляться при задержании, так что им в любом случае не миновать пули. Наши ребята теперь не церемонятся и стреляют на опережение. Сейчас в Чечне, чтобы прикончить одного боевика, кладут нескольких новобранцев. Так неужели мы здесь будем брать этих боевиков живьем, чтобы потом брать их снова, когда они откупятся от суда?»
— Кстати, а ты не
