«Ужли сударыня?– говаривал Грибоедов. – Сударыня, ха-ха, прекрасно, сударыня, ха-ха, ужасно!» Вот. Уже тогда стояла эта проблема.
С Денисом я познакомилась на курсах. Он-то и вел у нас этот дополнительный курс компьютерной графики. Многие пренебрегали и не ходили на этот курс, а мне, наоборот, очень он нравился. Я в детстве жутко завидовала тем, кто умеет рисовать. Считая, что уметь рисовать – значит рисовать похоже, я с удовольствием рассматривала карикатуры датского художника Херлуфа Бидструпа. А Денис великолепно рисовал карикатуры, одна из них, где я с длинным носом и патлами, торчащими в разные стороны, но при этом ужасно похожая, говорю, подбоченясь: «Любопытство не порок, а такое хобби», – висит у меня в спальне. Он точно подметил одну из основных черт моего характера. А я считаю, что любопытство всегда шло мне на пользу. Ведь что такое, например, наука? В сборнике «Физики шутят» прямо так и написано: «Наука – это способ удовлетворения своего любопытства за счет государства.» Если бы не эта черта характера, я бы не выучила английский, чтобы читать в подлиннике интересующие меня вещи, не пошла бы на курс и не встретила бы Дениса.
Когда он наклонялся ко мне и положив свою руку на мою, водил мышкой по плате, чтобы точнее нарисовать линию – меня охватывало томящее чувство, как будто большая теплая лапа схватила меня внизу живота и тянула вниз. Терпкий запах его одеколона, с оттенком свежей зелени, будоражил мои чувства и мне с трудом удавалось вернуться к теме урока.
Мне все в нем нравится. Его имя – Денис Геллер, Дениска. В детстве я обожала «Денискины рассказы» Виктора Драгунского. У нас дома была его книжка с дарственной надписью, так я зачитала ее до дыр. Мне нравится, как называли Дениса наши разноязычные ученики: англоязычные – Дэннис, а французы – Дэниз, с протяжным вторым слогом.
Он служил в авиации, рассчитывал на компьютере что-то там для диспетчерской службы, прыгал с парашютом и мог управлять легким двухместным самолетом. При этом он не был эдаким Джеймсом Бондом, чернооким красавцем, созданным Коннери-Далтоном-Муром на погибель прекрасной половины человечества. Денис – просто милый еврейский мальчик, высокий и стройный, с серыми глазами, ироничный и обаятельный.
Я вышла из ванной. Чувство свежести странным образом сочеталось с желанием немедленно завалиться в постель и уснуть.
Дашка спала в своей комнате, уткнувшись носом в подушку. Я поправила одеяло, повернула ее на бочок и тут обратила внимание, что она не выключила компьютер. Слава богу, что у нас в стране додумались брать плату за телефон по ночам по удешевленному тарифу.
А то бы я давно разорилась.
Интернет нам подключил Денис. Наш компьютер что-то стал барахлить и Денис любезно согласился придти и посмотреть, в чем проблема. Он разговорился с Дашкой, показал ей несколько примочек, чем ее совершенно очаровал, попил чай с шарлоткой и откланялся.
У нас, собственно, все уже было на мази. Люди взрослые, нам не нужно много слов, и первый раз Денис поцеловал меня, когда мы с ним замешкались при выходе из аудитории. Встал известный советский вопрос: где? У него? Но там вполне еще моложавая мама, вряд ли ей понравится, если сын приведет в дом женщину, да еще старше него. Я забыла сказать: я на семь лет старше Дениса. Это не прибавляет мне оптимизма, хотя все говорят, что я в свои тридцать четыре выгляжу на двадцать восемь. Но иди знай, где правда. Он говорит, что мой возраст его мало волнует (имея четырнадцатилетнюю дочь, трудно скрыть количество прожитых лет). Пока что я делаю вид, что верю.
Когда Денис установил нам Интернет, Дашка прыгала от восторга. Меня до сих пор грызет совесть, но я воспользовалась ее настроением и попросила ее ответить: не будет ли она возражать, если Денис будет иногда оставаться ночевать в моей комнате?
Ее ответ меня удивил. Все-таки плохо мы знаем наших детей. Дарья сказала:
– Мамуля, это хорошо, что у тебя есть друг, а то без друга ты злая.
Нет, как тонко подмечено! Всю гормональную подоплеку наружу вытащила. А мы до сих пор думаем, что они младенцы и ничего в житейских делах не понимают.
С тех пор прошло около года. Денис навещает меня время от времени, мы выезжаем на природу, бываем в театрах, в ресторанах – на сегодняшний день, наши отношения устраивают обоих. Я не замужем, Дарья с Денисом вместе лазают по Интернету, пару раз в неделю я глажу мужские рубашки, и грех жаловаться на существующее положение.
Говорят, что одинокая женщина всегда стремится замуж, но по отношению ко мне это неверно. Я никогда не хотела замуж за Дениса. Но человеку не свойственно одиночество. Нельзя оставаться одной – от этого портится характер и цвет лица. А Денис из-за своей легкой застенчивости с трудом знакомился с подходившими ему по возрасту девушками. Он говорил мне, что чувствует себя при знакомстве, как на примерке – причем он выступает в роли костюма. А со мной ему было легко и приятно.
Эта ситуация не устраивает только одного человека – его мать. Строгая дама, не человек, а педагогическая поэма, она сразу же встала в третью балетную позицию в отношении меня. «Она тебе не пара, она не родит тебе ребенка, разве нет на свете девушек, не побывавших замужем?» Эти сентенции мадам Геллер произносила ежедневно. Она не постеснялась сказать Денису нечто подобное даже в моем присутствии, когда он однажды привел меня к себе домой:
– Надеюсь, ты понимаешь, что это неприлично? – обратилась она к сыну.
Денис пытался отшутиться, но тут в полемику вступила я. Терпеть не могу, когда меня пытаются поставить в неловкое положение:
– Вы имеете в виду меня?
– Да, милая, именно вас.
– Что вас во мне раздражает, мое существование?
– Только рядом с моим сыном.
– Зато у вашего сына после общения со мной пропадают отрицательные эмоции. А вот вас они обуревают. Могу я вам что-нибудь посоветовать?
– Ах, вы… – она запнулась.
– Ничего, я всегда к вашим услугам – вы же родили такого сына.
– Не вам, милочка! – выпустив эту парфянскую стрелу, седовласая Элеонора гордо выплыла из комнаты.
У Дениса был виноватый вид. Я из-за своей природной вредности постаралась усугубить его состояние.
– Пойми,– громко сказала я, – я не набиваюсь тебе в жены, мы с тобой вместе, потому что это нравится нам обоим, и я не собираюсь выслушивать излияния твоей матушки, которая мне даже не свекровь! Забирай то, за чем пришел, и пошли отсюда.
– Лерочка, милая, пойми, я не могу разорваться. И ты, и мама мне дороги, я не хочу и не буду выбирать между вами. Она воспитана в старых традициях, она всю жизнь проработала в Академии Педагогических Наук, учила других.
– Я вижу.
– Перестань. Она хочет мне счастья, ей нужны внуки.
– Которых она будет доводить своими методами воспитания. Пойми же, не внуки сейчас ей нужны, она мучается от простого бабьего одиночества. И никакие ученые степени здесь не помогут. Твоей матери всего сорок восемь лет, совсем не старая женщина, а ты ее в бабки записал. Она вдова, привыкла быть одной, но от физиологии никуда не денешься.
– Мне неприятен этот разговор.
– Если бы рядом с ней был подходящий мужчина, она перестала бы жить твоей жизнью. И не ревнуй. Она вполне еще может нравиться.
Денис был подавлен и угрюм. Мысль о том, что мать может связать свою судьбу с кем-то, не влезала в его сознание. Сколько он себя помнил, мать принадлежала только ему. Когда скончался его отец, какая-то крупная шишка в органах госбезопасности, Денису было четыре года. Отец был намного старше матери, и поэтому обратную разницу в наших возрастах Элеонора переносила с трудом.
Телефон Дениса был занят глухо и надолго. Я набрала номер сотового, он не отвечал, видимо Денис поставил его на подзарядку.
Часы показывали половину второго. Я бухнулась в кровать и мгновенно уснула.
Будто меня выключили.
Глава 2. БЕЗУМНОЕ УДВОЕНИЕ
Я не могу выйти из дома, не выпив крепкого чая. Денис смеется надо мной, называет меня японкой, сам-то он заядлый кофеман. А я кофе, наверное, пила пару раз в жизни, ну равнодушна я к нему.
Пить хороший чай меня приучил мой муж. Он сам родом из Баку, а в Ленинград приехал к братьям – один из них после армии женился на ленинградке, вот младшие и потянулись за ним. Мне тогда было девятнадцать, волосы цвета вороного крыла – спасибо прабабке-гречанке. Звали ее Валерия Иссандри, была она неописуемой красоты женщина и из-за нее стрелялись грузинский князь и польский шляхтич. Поляк и увез ее в Варшаву. От него она сбежала через несколько лет, привезя в Санкт-Петербург в 1910 году варшавский шарм и моего деда Мирослава, говорящего только по-польски. Незадолго до революции красавица Валерия вышла замуж за поставщика шпал для железной дороги его Императорского величества, Бенциона Шварца. Почему шпал? Потому что евреям тогда было запрещено торговать железом и рельсы поставлял железной дороге истинно-православный. Она перешла в иудаизм, иначе они не смогли бы пожениться, а Мирославу сделали обрезание и дали новое имя – Мендель. Поляк, приехавший на поиски, попробовал поднять крик, но ему быстро закрыли рот и он уехал обратно, удовлетворенный кругленькой суммой. Жили они хорошо, съездили в Палестину, к святым местам. Бабушка рассказывала, что они были дружны с бароном Ротшильдом и даже прикупили себе земли возле какого-то сионистского поселения. Но это все слухи и семейные предания. После революции красавица Валерия вместе с мужем и сыновьями Менделем и Иосифом уехали в Германию. Когда в Германии к власти пришли фашисты, чета Шварцев с Иосифом вновь собрали вещички и направились в Америку, а вот Мендель решил вернуться в Россию. Ему было тридцать с небольшим, красавец-мужчина в самом соку.
