Я схватила свой сотовый.
– Дарья, ты дома? Очень хорошо! Посмотри пожалуйста, нет ли дома папки, прозрачной такой, с фотографиями девушек?
– Где смотреть? – откликнулась дочь сонным голосом.
– Ну, на столе посмотри, возле компьютера, везде. Я перезвоню.
Даже если бы дочь нашла эту папку, это говорило бы только об одном: я растяпа, и мне нельзя доверять серьезные поручения. Помню, в Турции, оставила билеты на самолет на тумбочке около гостиничной кровати. Хорошо, что у двери спохватилась. А в гостинице на Мертвом море забыла блок питания для сотового. Так и торчал в розетке…
Когда процесс самобичевания закончился, я снова позвонила домой:
– Нашла?
– Нет, мам, нет твоей папки.
– А ты хорошо искала? – моя дочь никогда не могла ничего найти. Все, что она теряла, отыскивалось само или пропадало бесследно. И то, что она не смогла отыскать мою папку, еще не говорило о том, что папки в доме нет…
– Хорошо! – ответила она обиженно. – Звонил Денис, я его спросила, и он сказал, что сам положил папку тебе в портфель! А меня мучаешь!
– Ладно, – смирилась я, – извини. И не спи так долго. Сделай себе корнфлекс с молоком. Бай!
Раздался низкий долгий гудок и корабль завибрировал. Я поспешила на палубу, чтобы присутствовать при отплытии.
Стайка моих цыплят уже свисала с поручней, и активно махала крылышками. Возле них вились несколько парней в возрасте от двадцати пяти до шестидесяти. Как я поняла, языковой барьер там рядом не стоял. Все оживленно переговаривались на жуткой смеси иврита и русского, вставляя английские словечки и арабский сленг, помогая себе при этом руками.
Но мне-то платили зарплату! И если не за перевод, то за то, создание вокруг девиц атмосферу пристойности… Решительно направившись к радостной толпе, я поправила очки на носу и оттерла одного слишком прилипчивого ухажера. Он как раз прижимал к себе пышногрудую брюнетку и жарко шептал: «Я буду болеть только за тебя!» Брюнетка довольно повизгивала, не переставая махать пестрым платком.
– Девушки, – сказала я строго, как только могла, – пойдемте со мной, нам надо обсудить планы на сегодняшний день.
– Мадам, – обратился ко мне другой повеса, с болтавшейся на шее карточкой «Пресса», – зачем вы уводите от нас эти прелестные создания? Лучше присоединяйтесь к нам! Мы будем рады…
– Благодарю за приглашение, но мои подопечные вверены мне, и я отвечаю за их состояние, – чопорно ответила я. – Вечером приходите в концертный зал на шоу.
Откуда у меня такие интонации? «Небесных ласточек» в детстве насмотрелась!
Девицы поскучнели и направились за мной. Я страшно жалела, что со мной нет заветной папки, так как не надеялась на свою память. Хорошо, что программа круиза с перечнем мероприятий, в который входили помимо шоу «Лицо фирмы» еще и прогулка по греческим островам, пресс-конференция и концерт артистов эстрады, была со мной.
Мы расположились в небольшом холле в конце коридора на мягких диванчиках. Девушки расселись попарно, так как заняли места в каютах. Я сняла очки, достала блокнот и сообщила строгим голосом:
– Меня зовут Валерия Вишневская, и я на время круиза являюсь вашим координатором. Сейчас мы познакомимся поближе, а пока хочу напомнить, что вы все подписали контракт, в котором перечислены правила вашего поведения. Смею вас заверить, что это не просто слова, а образ действия. Вы, дорогие девушки, здесь не для отдыха, а для работы.
– Мы читали контракт, – капризно протянула кудрявая шатенка в зеленом мини платье. – Там столько разных ограничений: туда не ходи, сюда не смотри, после мероприятий в баре не оставайся, а сразу в постель. Драконовский контракт какой-то! И работа светит только одной из нас, а страдать всем!
– Вот с тебя, дорогая, и начнем. Расскажи о себе, – прервала я ее недовольство.
– А разве у вас не написано? – возразила она.
– Написано, но бы хотелось, чтобы другие девушки тоже знали друг о друге больше. Начинай.
И я улыбнулась как можно дружелюбнее.
– Меня зовут Галья, – ответила шатенка и встряхнула непокорными кудряшками. – Мне двадцать лет, и три месяца назад я демобилизовалась. Служила в погранвойсках. Мои родители приехали со мной из Болгарии пятнадцать лет назад.
Я с интересом взглянула на нее. Ведь только в погранвойсках девушки наравне с мужчинами несут боевую службу.
– Кем ты хочешь стать?
– Манекенщицей. Причем исключительно международной. Мне очень нравятся «от кутюр» Валентино. И у меня есть диплом школы манекенщиц.
– Замечательно! – я сделала заметку в блокноте. – Теперь пусть твоя соседка расскажет о себе.
– Яэль Бар-Леви, – сказала она. Это была тонкая хрупкая брюнетка с огромными миндалевидными глазами и смуглой кожей. Вылитая Суламифь, принцесса Карфагена. – Мои родители из Йемена, мы даже в родстве, правда, в дальнем, с Офрой Хазой. Мне девятнадцать лет, сейчас, вместо армии, служу волонтером в больнице.
– Похвально, – я и перевела взгляд на соседний диванчик. Пышненькая брюнетка открыла рот:
– Меня зовут Катя, я с Украины, из Харькова, приехала восемь месяцев назад, – девушка говорила на иврите с ошибками, и я поняла, что это одна из тех, кому надо будет переводить на шоу. Хотя, судя по сегодняшнему эпизоду на палубе, недостаток языка совершенно не мешал общению с противоположным полом.
– Сколько тебе лет?
– Восемнадцать. Сейчас учусь в студии иврита. А сюда попала по объявлению в газете. Мне Мири помогает с языком, – и она кивком указала на свою соседку.
Ею оказалась та самая платиновая Барби, которую отверг Денис. Она сидела, откровенно любуясь собой. Ножки перекрещены, носочки вытянуты, на пухлых вишневых губах презрительная гримаса. Эта девица ощущала себя королевой.
– Мири, а что ты нам расскажешь? Есть ли у тебя планы в жизни?
Она деланно улыбнулась, обнажив меленькие, как у ребенка, зубки:
– Победить на этом конкурсе, потом выиграть мисс Израиль, потом стать мисс мира.
– Всего-то… – усмехнулась зеленоглазая девушка.
Она пробормотала это себе под нос, и сидящая рядом с ней кофейная красавица удивилась:
– Что ты сказала, Шарон?
– Ничего…
– Между прочим, – вступила в разговор девушка справа от меня, – хоть ты, Мири, и хочешь стать первой, это не дает тебе права занимать Адольфа!
– Сколько хочу, столько и занимаю, – огрызнулась «Барби». Она даже позы не переменила. – Тебе, с твоими волосинками, все равно у Адольфа делать нечего!
– Подождите, подождите, – остановила я их. – Какой Адольф? О чем это вы?
– Наш парикмахер, – пояснила девушка справа. – Он, по контракту, занимается нашими прическами, но Мири постоянно заставляет его работать только над ее головой. У нее просто патологическая страсть к этому напомаженному гомику. Она думает, что если он подольше будет над ней виться с горячими щипцами, то она станет Мерилин Монро…
– Как тебя зовут? – спросила я, удивленная сарказмом в голосе девушки.
– Линда, – ее голову действительно украшал светлый ежик с реденькой челкой, но девушку стрижка совершенно не портила, наоборот, придавала ей стильность и изящество.
– Как вы успели уже не поделить Адольфа?
– А она себя так вела уже на отборочном туре. Думает, если ее Шуман привел, так ей все можно?
– Подожди, – остановила я ее, – мы здесь, чтобы познакомиться, а не выяснять отношения.
– А мы уже давно знакомы, – пожала плечами девушка, сидящая рядом с Линдой. – Только вы нас не знаете. Я – Ширли, ученица двенадцатого класса, из Иерусалима. Линда из Тель-Авива. Мы с ней еще на прошлом конкурсе познакомились.
И она тряхнула пышной копной темно-каштановых кудряшек.
– Тогда позвольте, я задам еще несколько вопросов. Только для себя. Хорошо? – улыбнулась я.
– Меня зовут Рики, – тихо сказала эфиопка. Она посмотрела на меня глазами лани. – Меня привезли во время «операции «Соломон». Я хочу быть учительницей.
Десять лет назад израильские ВВС вывезли из осажденной Аддис-Абебы несколько тысяч эфиопских евреев. Люди в белых бурнусах шли в темноте по летному полю, заходили внутрь огромных военных транспортировщиков, чтобы прибыть на землю обетованную. Они не знали грамоты, не видели никогда в жизни самолетов, жили в саманных хижинах в пустыне, но знали: происходит чудо, и скоро они будут в стране, где нет смерти, и где все счастливы. Где царь Соломон познал их прародительницу – царицу Савскую и она родила первого царя Абиссинии, и от которого ведет род их свергнутый монарх.
Действительность оказалась совсем не такой ласковой и счастливой, как им верилось. Эфиопских евреев расселили по общежитиям, их учили ивриту и пользованию электроприборами, но переход из каменного века в двадцатый для многих оказался непосильным. Не находящие себе места в этом новом мире люди втянулись в наркотики, участились случаи самоубийства от тоски, а также насилия над близкими. Из районов, где государство покупало им квартиры, стали убегать жители, продавая свои дома за копейки – цены стремительно ползли вниз.
