Но детство Грина пришлось на те времена, когда науку уже свергли с пьедестала — такие «религии», как нацизм, коммунизм и фашизм, слишком наглядно показали, что достижения науки и техники могут служить адским целям. Однако чем более иррациональным и безумным казался мир, тем большую потребность он, как ни странно, ощущал в Шерлоке Холмсе. Из символа новой эры Шерлок Холмс превратился в ностальгический персонаж «волшебной сказки» — так однажды высказался сам Грин.
В ту пору его популярность превзошла даже славу, какую он снискал при жизни самого автора: о нем сняли двести шестьдесят фильмов, двадцать пять телесериалов и шоу; поставили балет, сочинили комикс, а число радиопостановок превысило шесть сотен. Под эгидой Шерлока Холмса создавались сувенирные магазины, открывались отели, организовывались туристические маршруты, выпускались почтовые марки и даже организовывались шерлокианские круизы по океану.
Эдгар Смит, одно время занимавший пост вице-президента «Дженерал моторе» и ставший первым издателем «Бейкер-стрит джорнел», где публикуются посвященные Конан Дойлю исследования, в 1946 году писал в эссе «За что мы любим Шерлока Холмса»:
Мы видим в нем идеальное воплощение нашей потребности покарать зло и несправедливость, которыми полон мир. Он — Галахад и Сократ, с ним наше скучное существование наполняется упоительными приключениями, а наш ограниченный ум начинает воспринимать спокойную, взвешенную логику. Шерлок Холмс — это успех человека после всех его провалов, отважный побег из темницы, где мы томимся.
Но у этого «литературного» побега была одна особенность: многие люди воспринимали Холмса как реального человека. Томас Элиот отметил как-то: «Величайшая загадка Холмса заключается в том, что, говоря о нем, мы неизбежно поддаемся иллюзии его реального существования». Грин рассуждал примерно так же: «Шерлок Холмс — реальная личность… он прожил больше отведенного обычному человеку срока, и он постоянно омолаживается».
Попав в «Лондонское общество Шерлока Холмса», Грин приобщился к «великой игре», которой шерлокианцы предавались на протяжении десятилетий. В основе игры лежал постулат, что подлинным автором рассказов о Шерлоке является не Конан Дойль, а доктор Ватсон, добросовестный хроникер приключений великого сыщика. Однажды, на собрании «Отряда уголовной полиции Бейкер-стрит» (к этому избранному обществу Грин тоже примкнул), неопытный гость имел неосторожность упомянуть Конан Дойля как создателя Холмса. В ответ разъяренный член общества неистово завопил: «Холмс — не персонаж! Холмс — человек! Великий человек!»
Грину объяснили: если уж зайдет разговор о Конан Дойле, именовать его следует только как «литературного агента Ватсона» и никак иначе. Соблюдать правила игры было не так-то просто, ибо четыре повести и пятьдесят шесть рассказов, входящих в «Священное Писание» или «Канон» (называйте их так, и шерлокианцы признают в вас своего!), были написаны поспешно и порой небрежно, а потому в них много нестыковок, каких в реальной жизни быть не может.
Например, в одном рассказе говорится, что Ватсон был ранен в Афганистане пулей в плечо, а в другом он жалуется на боли в ноге — последствия ранения.
Члены общества ставили перед собой задачу разрешить все противоречия с помощью той безупречной логики, правилам которой научил их любимый герой. Всевозможные текстологические исследования уже вылились в особый раздел некой паранауки — Шерлокиану: ее адепты высчитывали число жен Ватсона (по разным версиям, от одной до пяти), спорили о том, где учился Шерлок Холмс — в Оксфорде или Кембридже. Грин как-то раз привел слова основателя «Отряда уголовной полиции Бейкер-стрит»: «Никогда еще столь многие не писали столь много для столь немногих».
Закончив в 1975 году Оксфорд, Грин занялся более солидными научными исследованиями. Он осознал, что из всех загадок «Священного Писания» о Шерлоке Холмсе самая главная все же связана с человеком, которого эти рассказы давно затмили, — с их автором, а именно с самим Конан Дойлем. И Грин решил заняться составлением его первой исчерпывающей библиографии. Он охотился за каждым текстом, когда-либо написанным Конан Дойлем, его интересовало все: памфлеты, пьесы, стихи, некрологи, песни, неопубликованные рукописи, письма издателям. Он всюду ходил с пластиковым пакетом вместо кейса и упорно отыскивал интересующие его документы.
В разгар этой охоты Грин узнал, что подобным делом увлечен и Джон Гибсон. Они встретились и договорились о сотрудничестве. В результате в 1983 году издательством Оксфордского университета был опубликован том с предисловием Грэма Грина. Объем этого издания составлял более семисот страниц, и в нем были перечислены и прокомментированы чуть ли не все тексты, написанные рукой Конан Дойля, причем указывался даже сорт бумаги и тип переплета.
Завершив работу над библиографией, Гибсон продолжал, как и прежде, служить в государственном департаменте недвижимости, а Грин к тому времени получил свою долю наследства (семья все же рассталась с большей частью принадлежавших ей земель) и решил, отталкиваясь от уже сделанного, приступить к созданию биографии Конан Дойля.
Создание биографии весьма похоже на работу детектива: Грин старался воссоздать каждое событие в жизни Конан Дойля, как будто воссоздавал картину преступления. В 1980-е годы Грин отправился по следам Конан Дойля, начиная с бедного района Эдинбурга, где тот родился 22 мая 1859 года. Он посетил места, где Конан Дойль рос, воспитываемый набожной матерью и несколько мечтательным отцом. Отец Конан Дойля, кстати, создал одно из первых изображений Шерлока Холмса — в момент, когда детектив обнаруживает труп. Этот рисунок появился на обложке бумажного издания «Этюда в багровых тонах». Грин также собирал сведения, характеризующие интеллектуальное развитие своего «объекта». Он выяснил, в частности, что, занимаясь медициной в Эдинбургском университете, Конан Дойль подпал под влияние рационалистов, в первую очередь Оливера Уэнделла Холмса (чья фамилия досталась бессмертному сыщику). Тогда-то будущий писатель порвал с католицизмом, решительно заявив: «Я никогда ничего не приму на веру без доказательств».
В начале 1980-х Грин опубликовал предисловие к полному собранию сочинений Конан Дойля, выпущенному издательством «Пингвин». Впоследствии он сам помог собрать свои, опубликованные в разных изданиях тексты. Написанные в академическом стиле, они снискали Грину популярность за пределами шерлокианской субкультуры. Одно из эссе, объемом более ста страниц, представляло собой краткую биографию Конан Дойля; в другом Грин подробнее останавливается на рассказе «История разыскиваемого человека». Этот рассказ был найден в сундуке через десять с лишним лет после смерти автора. Вдова и сыновья Конан Дойля продавали его как последнюю неопубликованную новеллу о Шерлоке Холмсе, однако некоторые критики усомнились, что рассказ — подлинник, и даже обвинили в мошенничестве двух сыновей Конан Дойля, которым, мол, понадобились деньги на их чересчур роскошную жизнь.
Грин, однако, убедительно доказал, что, хотя рассказ не принадлежал перу Конан Дойля, не была эта публикация и злонамеренным мошенничеством: рассказ написал архитектор Артур Уитакер и послал его писателю в надежде на сотрудничество.
Ученые восхищались работами Грина, находя их «ошеломляющими», «несравненными» и даже «достойными самого Холмса». Однако сам Грин этим не удовлетворялся и хотел рыть глубже, чтобы завершить долгожданную биографию.
Иен Пирс, также автор «таинственных» рассказов, сравнивал Конан Дойля с психоаналитиком: он, мол, разлагает на атомы тайную, скрытую за словами и жестами жизнь своих клиентов. В 1987 году в рецензии на опубликованную в 1924 году автобиографию Конан Дойля «Воспоминания и приключения» Грин отмечает: «Складывается впечатление, что Конан Дойль, человек добрый и располагающий к себе, испытывал страх перед откровенностью. Он раскрывает свою жизнь, но не самого себя».
Чтобы добраться до «внутреннего человека», Грин обратился к фактам, о которых Конан Дойль умалчивает или старается обойти их стороной. Наиболее существенной казалась судьба его отца: Дойль-старший, эпилептик и запойный пьяница, угодил в сумасшедший дом. Но чем глубже Грин погружался в тему, тем отчетливее проступали в ней «дыры». Он ведь хотел не просто набросать ряд эпизодов из жизни Конан Дойля, он хотел знать о нем абсолютно все. В ранней своей таинственной повести «Хирург с Гастеровых болот» Конан Дойль начал было рассказывать о том, как сын запирает сошедшего с ума отца в клетку, однако этот эпизод так и остался в черновике. Не означало ли это, что Конан Дойль сам отправил отца в психбольницу? А маниакальная страсть Холмса к логике — не реакция ли на безумие Дойля-старшего? А на что намекает Конан Дойль в своем глубоко личностном стихотворении «Закрытая комната», когда утверждает, что у него «есть мысли, высказать которые нельзя»?
