Элиз Тайтл - Ромео

— Ты мне и так помогаешь, Мелани.

Она чувствует, что происходит самое страшное. Темнота сгущается. Она ищет опору в самой себе, но в душе пустота. Душа испаряется.

Он стоит перед ней. В обтянутой перчаткой руке нож. В серебристом лезвии мелькает отражение хризантем в бронзовой вазе, что возвышается на кофейном столике.

Он подходит еще ближе. Ее взгляд перемещается от ножа к пенису. Она не может заставить себя отвернуться.

— Хочешь его?

Сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Кожа зудит. Она с ужасом ощущает, что ее начинает колотить крупная дрожь. Она уже не принадлежит себе. Полностью растворилась в нем.

В комнате очень темно. Она его не видит. Только чувствует. Пенис, прижатый к ее бедру, пульсирует. Кончик ножа упирается ей в грудь.

— Скажи это. Скажи: «Я хочу тебя, Ромео». — Его руки смыкаются вокруг ее талии, и они вместе покачиваются в такт «Голубой рапсодии».

Даже перед лицом смерти она по-прежнему любопытна. Неужели ей довелось танцевать со смертью?

— Скажи это, Мелани. Скажи, и ты будешь спасена, — соблазнительно шепчет он.

Да, спасена. Что ж, это будет не уступка, а возвращение всего того, что я потеряла.

— Я хочу тебя, Ромео. — Словно на последнем дыхании она произносит это последнее… окончательное… признание, перед тем как провалиться в бездну. Все тонет в бессмысленности. Кроме этого последнего шага, невероятного возбуждения и парадоксального ощущения собственной силы.

Музыка достигает крещендо как раз в тот момент, когда нож вонзается в грудь. Мелани не слышит собственного крика. Она в нем тонет.

Он смотрит на нее с благоговением и улыбается. Входит в нее яростно, с остервенением, и лава извергнутой спермы, смешиваясь с ее кровью, навсегда оседает в его душе. В биении сердца. Последнем для Мелани.

В последний раз Сара Розен разговаривала со своей сестрой Мелани ранним утром в день ее убийства. В любой другой день Сара пришла бы в ярость, разбуди ее кто-нибудь в столь ранний час, когда еще не прозвенел будильник, но сегодня ночью ее мучил кошмар — огромная ручища с толстыми волосатыми пальцами схватила ее за горло, и чей-то зловещий шепот хрипло звал: «Сара, Сара», — так что неурочный звонок она восприняла как подарок судьбы. Пока не услышала в трубке знакомый голос.

— Мне следовало догадаться, что это ты, — сонно произнесла Сара, откидывая со лба непослушную прядь жестких каштановых волос, торчавших в разные стороны. Она пошарила рукой на тумбочке, пытаясь отыскать очки, что оказалось не так-то просто: тумбочка была завалена журналами, бумагами, книгами, здесь же примостился будильник, недопитый стакан белого вина, который она к тому же и опрокинула в процессе поисков.

Не обращая внимания на разлившееся вино, она продолжила охоту. Очки — в золотой оправе, слегка изогнутой, «а-ля Джон Леннон», почему-то оказались под подушкой, по соседству с пустой тарелкой из-под полуночной закуски — орехового масла и джема. Извлечение очков из-под подушки стоило тарелке жизни: упав на пол, она разбилась вдребезги.

— Что там у тебя? — спросила Мелани.

— Ничего. Тарелка, — сказала Сара, водрузив очки на нос. Когда ей предстояло общаться с малоприятными людьми или, проще говоря, с теми, с кем у нее возникали проблемы, она предпочитала быть во всеоружии.

— Ты такая неловкая, Сара, — пожурила ее Мелани.

— Мне легче работается, когда кругом беспорядок. — Ее спальня действительно впечатляла царящим здесь хаосом: ящики шкафов были открыты, из них торчали чулки, белье, одежда. Создавалось впечатление, будто в комнате орудовал грабитель, отчаянно пытавшийся отыскать большие ценности. На самом же деле все ценности Сары — клубок спутанной бижутерии, треснутая кофейная чашка, покосившееся декоративное деревце для сережек, пара колготок — красовались прямо на крышке комода. Единственный стул — старый, деревянный, оставленный в квартире предыдущими жильцами, — робко выглядывал из-под вороха одежды, которую Сара сняла с себя накануне вечером. Впечатление усиливали выставленные в ряд у стены картонные коробки, которые так и остались неразобранными с тех пор, как год назад она вселилась в эту однокомнатную квартиру на первом этаже жилого дома в квартале Мишн.

Тогда Мелани пришла в ужас от решения сестры. Кровавые гангстерские разборки в квартале Мишн были обычным явлением. Мелани упрекала Сару в легкомыслии и мазохистском безрассудстве. Хотя, по правде говоря, ее не так уж и волновала безопасность сестры, — она знала, что Сара трусиха по природе, скорее, это отвлекало Мелани от беспокойства иного рода. Душевное состояние Сары, ее внутренний мир — вот что тревожило Мелани.

— Ты не устроишь свою жизнь, Сара, пока не привнесешь в нее порядок, — строго заключила Мелани.

— Очередная проповедь? Упражнения в психоанализе? Тебе больше нечего сказать мне? — сухо заметила Сара. — Между прочим, Мел, сейчас раннее утро. Ты, наверное, еще не проснулась.

— Уже почти семь. Тебе разве не надо быть в девять на работе?

— Ты права, надо. А это значит, что мне еще можно спать целых полчаса. — Ей вовсе не хотелось благодарить сестру за избавление от ночного кошмара. Она знала, что Мелани наверняка подвергнет его психологическому анализу.

— У меня мало времени, — резко перебила ее Мелани. — Через десять минут придет первый пациент.

Для Сары это было весьма кстати, поскольку свою старшую сестру она воспринимала лишь в малых дозах.

— Что ты хочешь?

— Ты прекрасно знаешь, Сара. Я хочу, чтобы ты навестила отца.

Сара откинулась на подушку и подтянула одеяло к самому подбородку. Туфля, затерявшаяся с вечера в его складках, теперь плюхнулась на пол.

— В такую рань…

— Я собиралась вытащить тебя к нему сегодня вечером, но у меня свидание. Так что перенесем встречу с отцом на завтра. Можно было бы вместе пообедать. Я заеду за тобой на работу.

— Нет, — сказала Сара. — Я поеду одна. — Поездка к отцу в загородную клинику сама по себе являлась миссией не из легких, а уж мысль о том, чтобы превратить ее в семейное мероприятие, была просто невыносимой.

— Когда ты поедешь, Сара? Ты уже давно обещаешь, — не унималась Мелани. — В последний раз отец все жаловался на то, что совсем не видит тебя. Говорит, что ты его бросила.

— Хватит меня совестить, Мелли. — Сара знала, что сестра терпеть не может, когда ее называют уменьшительными именами. Она признавала только Мелани, в честь выдающегося австрийского психоаналитика Мелани Кляйн. Таков был выбор отца. Что естественно.

— Уймись, Сара.

— Ты — дочь примерная, я — дерьмо. Ничего нового я для себя не открыла.

— Я и не пыталась тебя усовестить. Ты сама чувствуешь, что виновата, и хочешь взвалить свою вину на меня. В общем, мне некогда пререкаться с тобой. Так когда ты навестишь отца?

— В субботу. — Сара прикинула, что попробует уговорить своего приятеля Берни составить ей компанию. Он сможет хотя бы морально поддержать ее. Она вздохнула. — Ну, все? Ты счастлива?

— Счастлива? Нет, Сара. Как я могу быть счастлива, если мой отец, некогда один из самых выдающихся в мире психоаналитиков, представляет меня пятилетней девочкой, усаживает к себе на колени и пытается убаюкать колыбельной песенкой?

Сара поморщилась. Но, когда она заговорила, тон ее был холодным и бесстрастным.

— У старика болезнь Альцгеймера. Не ты ли постоянно твердишь мне о том, что нужно считаться с реальностью? Эту же идею проповедовал и отец. Сейчас-то ему уже все равно.

— Неужели у тебя не осталось никаких чувств к нему? Господи, Сара, ты ведь уже не ребенок. Почему ты все время пытаешься уколоть меня за то, что я была отцовской любимицей…

Сара отшвырнула с тумбочки книгу, чтобы посмотреть на часы.

— Уже без трех семь, Мел. Не заставляй своего пациента ждать. Или у вас там идет сеанс телепатии?

— Я позвоню тебе завтра. — В голосе Мелани было больше смирения, нежели возмущения. — После того как съезжу к отцу. Я смогу уделить тебе минутку, не больше, в два у меня встреча с Фельдманом.

— Не забудь передать ему горячий привет, — сухо сказала Сара.

— Кому — отцу или Фельдману?

— Сама догадайся, сестричка. Ты же у нас психолог.