путь от входа до подвала, где хранились картины. Четыре минуты, плюс выбить дверь – допустим, еще одна. И восемь минут на то, чтобы отыскать нужную картину среди других полотен и вытащить наружу.
Кстати, как вор ее нашел?
– Картины упакованы, но все они подписаны, – объяснила Ксения. – Подписывала я сама.
Сергей спросил у Ксении, сколько весит «Владыка мира», и услышал в ответ, что как человек, занимавшийся развеской картин, она может ответить ему с большой долей уверенности: чуть меньше двадцати килограммов, из которых основной вес приходится на массивную раму.
Выходило, что либо сторож помогал вору, либо тот физически достаточно силен, чтобы в одиночку поднять по лестнице и пронести по коридору тяжелую картину, да еще и в упаковке.
На записи с камеры было видно, что со своей ношей похититель обращался без всякого почтения. Прислонил к стене, открыл задние дверцы машины, подхватил картину – и довольно небрежно забросил внутрь.
Затем мужчина в балаклаве вернулся в музей. На второй раз ему потребовалось чуть больше времени: он показался снаружи только через шестнадцать минут.
Бабкин увеличил изображение. Но, как ни старался, не смог разглядеть никого на пассажирском сиденье. Вор действовал в одиночку.
– Записи предыдущих суток остались? – спросил Сергей. – Хотя бы тех, что накануне кражи?
Ксения покачала головой.
– Что вы! Чудо, что эта сохранилась. Когда я поняла, что «Тигры» и «Владыка» пропали, сразу побежала к сторожу и велела сделать копию. Ну, в итоге пришлось самой корпеть… наш Николай Николаевич человек хороший, но с техникой не дружит.
«У хорошего человека обворовали им же охраняемый объект прямо под носом», – подумал Сергей, однако ничего не сказал. Только спросил, нет ли у Ксении предположений, где может быть сторож.
– Дома? – неуверенно предположила та.
Бабкин покивал. Он выпытал у нее все, что Вакулин когда-либо упоминал о своей жизни, и вернулся на шаг назад.
– Ксения, как вы обнаружили, что картины исчезли? – Заметив недоумение в ее глазах, он пояснил: – Я ведь ничего не понимаю в организации процесса. Можете детально рассказать, начиная с окончания выставки? Картины сразу унесли в хранилище? И кто это сделал?
– Это входит в мои обязанности, – сказала девушка. – Я упаковываю работы, подписываю, переношу их вниз, как правило, безжалостно эксплуатируя Николая Николаевича в роли грузчика, он всегда готов помочь, за это мы его и ценим… В этот раз он был занят, так что я осталась одна. Но меня выручил муж Майи Куприяновой. Он приехал со своей женой отметить окончание выставки. Она тоже художница. Андрей – святой человек! Пока все… э-э-э… отмечали, он пришел мне на помощь. Мы с ним вдвоем перетаскали все вниз довольно быстро.
Бабкин окинул взглядом хрупкую фигурку в брюках и блузке с бантом и вспомнил о весе картин Бурмистрова:
– Разве у вас не должно быть специального человека для такой тяжелой работы?
– Должен, – подтвердила Ксения. – Как только для него выделят дополнительный оклад, он появится. А пока приходится справляться самим. Вы вот, я вижу, сразу нашего сторожа начали подозревать! А мы на него молимся. Он добрый и отзывчивый человек, о чем ни попросишь – все исполняет! Фактически он у нас здесь за разнорабочего.
– А второй охранник?
– Петрищев? Нет, от него помощи не дождешься. Его максимум физической деятельности – кроссворды разгадывать.
– Что происходит с картинами после того, как вы их упаковали? Сколько они могут оставаться в хранилище?
Она засмеялась:
– Ой, долго! Вообще-то у нас есть договоренность со всеми художниками, что работы должны быть разобраны в течение трех дней. Подвал-то не безразмерный! Но это правило часто нарушается. Кое-кто вообще забывает про свои картины. Но есть и те, кто сразу после выставки их увозит.
– Как именно?
Ксения пожала плечами:
– В обычном такси, никаких сложностей. Скажем, Майя Куприянова очень дисциплинированная. В этот раз у нее, по-моему, остались только две небольшие пастели, и она сразу забрала их с собой… А Борис Касатый после выставки захватил из хранилища все пять картин своего друга Ломовцева, потому что отправился к нему в гости. Мы всегда благодарны за такие поступки. Это значительно облегчает мою работу.
– А когда вы обнаружили исчезновение картин Бурмистрова?
– На следующее утро, чуть позже девяти, – не задумываясь, сказала Ксения. – Я пришла на работу в половине девятого, спустилась в подвал. У нас был заказан транспорт, чтобы отвезти некоторым художникам их картины…
– Подождите! Вы только что сказали, что они сами должны все забрать.
– Это зависит от договора с Ясинским. Попросту говоря, есть художники, у которых имеются деньги, чтобы мы все упаковали и отправили по адресу.
Бабкин понимающе кивнул. Бурмистров, разумеется, был из таких.
– Кому вы должны были отправить картины?
– Ульяшину, Бурмистрову, Алистратову, Юханцевой, – перечислила Ксения. – Все остальные разбирают свои работы сами. Я сначала решила заняться Бурмистровым…
– Почему?
– Даже не знаю… Впрочем, нет, знаю! Колесников – это тот, кто мне помогал, – самыми большими картинами занимался в последнюю очередь, так что бурмистровские в хранилище стояли ближе всех. Чистая эргономика. Я удивилась, когда не увидела их… Стала искать – и быстро поняла, что «Тигров» и «Владыки мира» нет. Позвонила помощнице Бурмистрова: подумала, что она опередила меня и сама забрала картины… У нас все довольно неформально организовано, а сторож ее хорошо знает. Но Анаит у нас не появлялась, и сам Бурмистров тоже не приезжал. А потом мы проверили запись с камеры и все поняли.
Сергей внимательно рассмотрел фотографию пропавшего сторожа. Бледный, одутловатый, небритый. Лицо большое, словно его растянули во все стороны, как тесто для пиццы. Круглые добрые глазки, редеющие волосы. Рот вялый, нос картошкой. Никто не назвал бы Вакулина красавцем. Но Сергей спросил у Ксении, нет ли других снимков, и девушка вывела на экран еще несколько фото – на этот раз неофициальных. Снимали на новогодней вечеринке.
И вроде бы все осталось прежним: пузико, одутловатость, щеки… Но здесь Вакулин выглядел не как лысеющий пьющий неудачник на пороге старости, а как человек при своем деле. Он смеялся, грозил кому-то пальцем, щурился в объектив – и был живым, толстым, веселым и даже обаятельным.
– Он пошутить любит, наш Николай Николаевич, – сказала Ксения, рассматривая фото и невольно улыбаясь.
Сергей чуть не сказал: «Да, я заметил, он у вас большой шутник», но сдержался. Не надо обижать свидетельницу.
– Ксения, расскажите, пожалуйста, про те три дня, что картины висели у вас. К ним кто-нибудь проявлял особый интерес?
Выяснилось, что он первый, кто задает этот вопрос. Бабкин про себя сказал несколько недобрых слов в адрес следователя. Ксения представлялась ему словоохотливой и легкомысленной – сочетание, которое неизменно вселяет надежду в сердце частного детектива.
– Я такого не наблюдала, но я не присутствовала в залах постоянно, лишь заходила изредка. Все шло как обычно…
По едва уловимой паузе Бабкин понял, что есть продолжение.
– …пока?.. –
