красивой – постоянно, а не только тогда, когда она была скромной тихой девушкой и вела себя подобающе.
Она шагнула к Мирону. Что-то такое он прочел в ее глазах, потому что изменился в лице. Несколько секунд они стояли друг напротив друга, затем он протестующе вскинул руки и выдавил:
– Послушай, девочка…
Но если Анаит что-то и знала наконец совершенно точно, так это то, что слушать его сейчас не надо.
* * *
Мирон натянул край одеяла на белоснежное плечо, чтобы она не замерзла, и провел пальцем по ее лбу и вниз, по точеному носу.
– Какая ты красивая, с ума сойти…
– Послушай, а тебе целоваться-то можно? – Анаит, встревожившись, подняла с подушки взлохмаченную голову и уставилась на него.
Акимов захохотал в голос:
– Тебе не кажется, что ты с этим вопросом опоздала часа эдак на полтора?
– Может быть, – смущенно признала Анаит. – Но никогда не поздно остановиться и сдать назад.
– Нет уж, останавливаться поздно! – твердо сказал он. – Иди сюда…
Когда они снова выбрались из-под одеяла, солнце било в окна.
– Я не рассказала тебе, что у меня новая работа, – с гордостью сказала Анаит.
– Да ты что? – Он обрадовался. – Какая?
– Меня взяли гидом-искусствоведом в туристическое бюро «Ливерпуль». Изначально они занимались познавательными поездками школьников с родителями за границу, но со временем у них выделилось новое направление, только для взрослых. В мои обязанности входит отправляться с группой на выставку, которая проходит у нас или за границей. География поездок – от Берлина до Нового Иерусалима. Приезжаем на два-три дня, я провожу экскурсию – рассказываю о тех картинах, которые выставляются в это время… Требований было только два: свободный английский и диплом искусствоведа, так что я им подходила. А еще меня попросили рассказать перед аудиторией о своей любимой картине, и я справилась! – Анаит просияла в улыбке.
– Слушай, это выглядит просто работой мечты!
– Да! Это именно она и есть! Господи, я так рада!
– А о какой картине ты рассказывала? – с неподдельным интересом спросил Мирон.
– О «Поклонении волхвов» Боттичелли. Пожалуйста, не говори, что не любишь Боттичелли! – взмолилась она.
– Люблю. Но Фра Филиппо Липпи мне нравится больше. Его «Мистическое Рождество» в детстве меня завораживало: темный сосновый лес, обрубки деревьев… А ты, конечно, должна любить итальянское Возрождение, ты сама как будто оттуда. Ох, елки! – Акимов хлопнул себя по лбу. – Совсем забыл о подарке! – Он вскочил, натянул штаны, вышел в соседнюю комнату и вскоре вернулся с двумя большими листами в руках. Прислонил их к стене и отошел. – Конечно, это не Боттичелли…
Анаит всплеснула руками и расхохоталась.
Перед ней стояли два больших постера с теми самыми изображениями, которые они впервые увидели в подвале Клюшниковой. Тигры, оседланные обнаженными наездницами, и барс рядом с Мцыри. Бурмистровские работы, усовершенствованные неуемным Ломовцевым.
– Надеюсь, они не вызовут у тебя неприятных воспоминаний? – обеспокоенно спросил Мирон.
– Нет! Они чудесные! Но где ты их достал?
– Я подумал, что Бурмистров уничтожит картины, как только получит назад, и мне стало их жалко. Столько всего происходило вокруг них… У Сергея Бабкина были фотографии. Я попросил его прислать их мне и заказал принты.
– А где копии с бурмистровских, которые ты нарисовал для меня?
– В чулане. – Акимов кивнул в сторону коридора. – Хочешь, я тебя опять с ними закрою? Будешь скрестись изнутри и просить: Мирон Иванович, выпустите меня отсюда!
Анаит засмеялась и упала на спину, раскинув руки. Закрыла глаза.
– Я, кажется, сейчас усну…
– Спи. – Мирон накрыл ее и лег рядом, не забираясь под одеяло.
Она и в самом деле почти сразу заснула: быстро и легко, как засыпают дети.
Он приподнялся на локте, удивленно рассматривая ее.
Изумление. Да. Вот преобладающее чувство. Черная полоса должна была смениться серой; он ждал этого и не рассчитывал на большее. Его зебра – непарнокопытное торжество монохрома. Наш девиз: «Могло быть и хуже».
Как вдруг его ослепило сиянием. Черная полоса разом закончилась – и началась золотая.
Он не был к этому готов. Никто не готов к чуду, кроме тех, кто сам его производит.
Но золотое сияние над головой девушки, спящей в его постели, не исчезало. Сквозь редкие необлетевшие листья било солнце, заливая маленькую комнату светом. Стояла такая тишина, что, казалось, прислушайся – и расслышишь шорох пылинок, танцующих в луче.
Акимов зажмурился.
Он увидел свой дом под просторным небом, и старые яблони возле дома, и их двоих на одной постели – счастливых, влюбленных, смешных. Вечных.
Никогда еще он не ощущал с такой силой присутствие жизни во всем, что вокруг. Все, все было живым, и живее всех был он сам, Акимов!
Хмурые тигры катали хохочущих наездниц. Барс и Мцыри курили одну на двоих и ждали, когда откроется магазин. На рябине собачились воробьи. Тихая мышь несла клочок пуха в нору. Сосед, матерясь, тащил из своей собаки клеща. Клещ растопырился и орал.
По дороге неторопливо шла золотая зебра без единой черной полосы.
Благодарности
К появлению этой книги причастны многие люди, и я рада, что у меня есть возможность поблагодарить их здесь.
Огромное спасибо:
искусствоведу Оксане Санжаровой, консультировавшей меня по технике живописи и терпеливо отвечавшей на мои вопросы;
моему другу и редактору Евгении Пайсон, героически редактировавшей книгу, несмотря ни на что;
моим любимым друзьям: Андрею Савину, Вике Кирдий, Лине Селезневой, Марии Адамчук, Марии Стромновой, Миле Крыловой, Марии Говтвань, Ольге Пашковой, Марине Ковалевой – всем, кто говорил со мной о книге и не только о ней;
моим читателям и подписчикам – за все теплые слова, которые вы мне писали; я прочла каждое письмо и комментарий;
моей семье, проявлявшей одновременно терпение, настойчивость и самоотверженность;
наконец, моим котам, послужившим прототипами для Тигров и Барса.
