меня лицом к душевой, которая уже была пуста.
– А где все? – спросила я, озираясь в недоумении.
Первый акт Марлезонского балета с воплями и плясками в душевой и вокруг нее явно закончился. Во дворе было не только тихо, но и пусто.
– Там. – Алка мотнула головой.
Я сориентировалась, прислушалась и с ускорением пошла в указанном направлении.
Все были за воротами, на дороге. Реально все: даже пропустившие первый акт папуля, Денис и Зяма. А вот Лисуня, бородач и их подруга блистали своим отсутствием.
Я встала на цыпочки, глянула поверх голов столпившихся у дороги временных обитателей гостевого дома и увидела, что они провожают печальными взглядами отъезжающий кортеж. Первой катила «Скорая», за ней верным хвостиком – машина, на которой прибыли питерские.
– Лисуню повезли, – объяснила мне Алка.
– Как она? – спросила я.
– Как ты? – меня заметил Кулебякин.
Его вопрос был, бесспорно, важнее.
– Нормально, – я непроизвольно потерла плечо – ушиблась, когда свалилась. – Только испугалась. Боюсь змеюк, ничего не могу с собой поделать.
– Змеюки тут при чем? Или это ты так Лисуню определяешь? – К нам присоединилась мамуля.
– Да, милой дамой эту особу не назовешь. – Семейную группу пополнил папуля.
– Фу, как нехорошо, женщина при смерти, а вы о ней плохое говорите! – пристыдила нас бабуля.
– А, так она еще живая? – Я приятно удивилась. – Думала, гадюки смертельно ядовиты, цапнет – и все, поминай, как звали.
– Стоп. – Денис внимательно посмотрел на меня, и я отметила, что выражение его лица неуловимо изменилось: включился режим опера. – Повторю уже прозвучавший вопрос: при чем тут гадюка?
– А разве это не она ее? Там, в душевой? – Я качнула головой, указывая на место действия.
– В душевой была гадюка?! – шокировалась Трошкина.
– Я видела, как она выползла, – передернулась я.
– Шипя? – с неожиданным интересом уточнила мамуля. – Как у Пушкина?
– У Пушкина в душевой была змея? – Я снова ощутила головокружение.
– Дюша! Это же классика, ты что, забыла? – огорчилась наша писательница. – У Пушкина была «Песнь о Вещем Олеге»!
– «Из мертвой главы гробовая змея, шипя, между тем выползала», – процитировала Трошкина, которая в школе была отличницей.
– Змея, значит, – задумчиво повторил капитан Кулебякин. – Интересно, как она туда попала?
Он отделился от нашей дружной компании и пошел во двор. Я поспешила за ним, догнала и доложила:
– У сетки, закрывающей окошко, загнут угол!
– До того окошка от земли метра два, – напомнил милый.
– Так змеи же ползучие! А камень стен шершавый…
– Еще она могла сначала на дерево заползти, потом с ветки на крышу перебраться, потом на стену, и уже после в окно. – Мамуля, писательница наша, уже сочинила весь сюжет. А, нет, не весь: она остановилась, задумалась вслух: – Только зачем змея полезла в душевую? Что ее туда привлекло?
Мамуля оглянулась. Подоспевшая бабуля, поймав ее вопросительный взгляд, закивала:
– Сейчас я тебе все расскажу, я про змей много знаю.
Бабуля много лет преподавала школьникам биологию.
– Так, предлагаю поговорить за чаем, – не отстал от каравана папуля. – Заварю мятный, он хорошо снимает стресс. Идите все за стол.
Я послушно изменила курс. По пути зацепила под локоть Трошкину, вставшую столбом.
– Не уверена, что наш стресс снимется, если мы будем пить мятный чай под разговоры о змеях, – поделилась своими сомнениями подруга.
– В морозилке еще остался пломбир, можно съесть его с персиками! – Папуля на ходу подпрыгнул и снял с ветки спелый плод.
– Пломбир – это аргумент. – Сладкоежка Трошкина облизнулась и мужественно поборола свои страхи.
Мы протопали в летнюю кухню, включили свет, расселись за столом на веранде. Кого-то не хватало. Я пересчитала присутствующих и выявила отсутствие Дениса, однако вскоре и он подошел.
– Чай. – Папуля водрузил на стол пузатый заварочный чайник и шлепнул по руке потянувшегося к нему Зяму. – Дай настояться!
Мы с Трошкиной накрыли стол к чаю, заодно потихоньку от остальных первыми припали к пломбиру. Его не так много оставалось, если честно на всех делить – маловато получится.
Наконец мы приступили к незапланированной трапезе.
– Так вот, про змей, – напевным голосом народной сказительницы начала бабуля. – Их привлекают любые норы, именно поэтому я всегда прошу вас закапывать следы работы мышей и кротов на нашем дачном участке.
– Как говорил Винни Пух, если я что-нибудь понимаю, то дыра – это нора, – тут же процитировала мамуля.
– Но нора – это не всегда Кролик! – бабуля, тоже знакомая с мультипликационной классикой, не дала себя перебить.
– Мы, кстати, видели нору, в которую шмыгнул аспид в лесу, – покивал папуля.
– Кто это – мы?! – возмутилась я.
Если бы я видела что-то подобное, обязательно потребовала бы змеиную нору замуровать.
– Я, питерские, Зяма. – Папуля взглядом призвал сына подтвердить сказанное.
Зяма покивал:
– Прикольная такая нора! Аккуратная, как тоннель Метростроя. Змея в нее влетела, точно поезд в метро!
– Красиво излагаешь, – похвалила его наша писательница.
– А можно, я продолжу? – недовольно повысила голос бабуля, и все притихли. – Итак, что могло привлечь змею в душевую? Отверстие в решетке – несомненно, ведь оно дыра, а дыра – это нора.
– «В той норе, во мгле печальной…» – пробормотала Трошкина. Вспомнила Пушкина и уже не могла забыть.
– Так ведь не было мглы! – напомнила я. – И тишины не было. Там Лисуня мылась, свет горел, вода журчала! Змеи разве любят воду?
– Этой душевой редко пользуются. Змея могла залезть туда раньше, чем Лисуня, – резонно рассудил папуля. – Не повезло бедной женщине… Кому еще чаю?
– Между прочим, она вовсе не бедная, – возразила бабуля. – Я хозяйку расспросила, она мне рассказала: Лисуня эта, на самом деле ее зовут Елизавета Олеговна…
– О! Вещая Олеговна! – Мамуля, обрадовавшись, подпихнула локтем пушкинистку Трошкину.
– …а мужика ее – Леонид Петрович, а подругу – Анна. Отчество хозяйка не запомнила, к ней так уважительно никто не обращается, – продолжила бабуля, торопясь поделиться информацией. – И не из Питера они, а из Ленинградской области, у Олеговны там свое деревообрабатывающее производство.
– Не женский бизнес, – отметил папуля.
– Какой уж есть, – отбрила бабуля. – Что от папы в наследство досталось, тем и пользуется. Олеговна собственница, а Петрович при ней вроде помощника.
– Прислуги-домохозяйки! – фыркнул Зяма. – Еду готовит, посуду моет, уборкой занимается…
– Уборку тут горничные делают, – возразила Трошкина. – А кто у них занимается клинингом там, в их Ленобласти, мы знать не можем, не фантазируй.
– А я и не фантазирую, – обиделся Зяма. – Вчера сам видел, как Петрович этот их машину пылесосил как заведенный. А его мадам потом пришла, в салон сунулась, вылезла, вот так держа какую-то крошку. – Он артистично показал, как мадам брезгливо держала найденное двумя пальчиками, – и как начала его, беднягу, костерить. Мол, вечно он только грязь развозит, неумеха, черт безрукий… Чистюля такая!
– Ну, чистюлю, похоже, бог наказал, – хмыкнула мамуля. – Послал ей кару прямо в душевую!
– Так я не поняла, змея Лисуню цапнула или нет? – спросила я.
– Никто ее не цапал, сама упала и головой ударилась, – ответил папуля. – Видать, поскользнулась на мокром полу…
– Или на змее, – зловеще подсказала Трошкина.
– Судя по тому, как она дико орала, Лисуня змею увидела, – припомнила я