на кухню. Солнце передумало ярко светить, спряталось за облаками. Я отогнула занавеску, убедилась, что нет дождя, машинально потрогала батарею. Тепло не дали, хотя могли бы, сентябрь в разгаре, а живем мы не в Сочи. Пока еще было терпимо, но с каждым днем становилось неуютнее, приходилось спать под двумя одеялами. На газовой плите забурчал чайник. Я слила подогретую воду в турку, добавила кофе и включила соседнюю конфорку. Кофе превращался в дефицит, добыть его без нервов становилось невозможно. Я задумалась, в итоге чуть не проворонила кофе — отставила турку, когда по ней уже сползала пена.
Жизнь возвращалась с каждым глотком напитка, очертания предметов становились резче. Я обитала в двухкомнатной квартире на шестом этаже девятиэтажного дома в центре славного городка Грибова, затерянного в красноярской тайге. Стандартные комнаты, стандартная кухня, стандартный вид из окна во двор. Я стояла у окна с чашкой в руке, смотрела вниз, словно искала что-то новое в застывшем пейзаже. Но там ничего не менялось. Заборы, детская площадка, напротив — пятиэтажка с залитой гудроном крышей. Несколько машин, редкие прохожие, задирающие голову к небу. На торце райисполкома, до которого по прямой двести метров — белым по красному: «Решения XXV съезда КПСС — одобряем!» На дворе 18 сентября 1976 года, суббота. Плакатов и транспарантов в стране победившего социализма становилось больше, колбасы — меньше. Приближалась знаменательная дата, до нее оставался год с хвостиком — шестидесятая годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Большую часть своей сознательной жизни я провела в Грибове. Городок не самый захудалый, сорок тысяч населения, 150 километров на северо-восток от Красноярска, между Енисеем и Бирюсой…
Я забралась в одноименный холодильник, поискала что-нибудь съедобное. Добытчик в семье отсутствовал. Пожевала вчерашнюю кашу, вынула тарелку с позавчерашними пельменями, прикрытыми блюдцем. Съела их с остатками кофе. Снова застыла у окна, всматривалась в лица прохожих. Город раскинулся на десять километров. А с учетом окрестных деревень и поселков — целая агломерация. Важный индустриальный центр, здесь работал мощный оловокомбинат, ставший некогда градообразующим предприятием. Помимо «Оловяшки» — еще ряд заводов и фабрик, в основном обрабатывающих цветные металлы: цинк, свинец, медь, кадмий. Месторождения находились севернее — тайгу прорезала сеть узкоколеек. Грибов был классическим промышленным городом. Дым, смог, вредные и не очень выбросы. Трубы заводов тянулись в небо. Жилые зоны чередовались с индустриальными районами, простирался обширный частный сектор, который неспешно заглатывали серые пятиэтажки. Но зеленых зон в городе хватало, власти с переменным успехом боролись со свалками, разбивая скверы. Я не была фанаткой этого поселения, но все же признавала — оно не хуже других. Упрощенная версия какого-нибудь уральского индустриального района. Зато за городом, в какую сторону ни пойди, начиналась девственная, никем не испорченная природа…
— Дорогая, что делаешь? — донесся из спальни слабый голос.
— Курю, — отозвалась я.
— Ты же не куришь.
— Ладно, ты меня раскусил, — я вздохнула. — Не курю.
— Может, полежим? — в голосе благоверного прослеживалась неуверенность. Он словно и не хотел.
— Может, вечером? — отозвалась я с той же неуверенностью.
— Ладно… — он драматично вздохнул, заскрипела кровать, видимо, перевернулся на другой бок. Возвращаться в постель решительно не хотелось, но как ему это объяснить человеческим языком? От неловкой ситуации избавил телефон, зазвонивший в прихожей. Я отправилась в коридор, пулей промчавшись мимо спальни.
— Вахромеева, ты? — грубовато осведомился старший лейтенант Полухин, дежурный по управлению.
— И что? — буркнула я, — Тридцать лет как Вахромеева и еще бы дважды по столько не возражала. Что надо? — безотчетное беспокойство вдруг усилилось, отодвинув в сторону меланхолию и неловкость.
— Тебе же нет тридцати, — задумался дежурный. — Знаешь, Вахромеева, ты единственная в мире баба, которая преувеличивает свой возраст. Хатынский просил передать, что хочет видеть тебя на работе. Кое-что произошло…
— А то, что на дворе суббота — ничего?
— Ничего, — уверил Полухин, — это нормально. Преступники работают без выходных, нам надо брать с них пример.
— Что случилось, хоть намекни? — настроение было и так-то не очень, а теперь окончательно свалилось на дно колодца.
— Я точно не знаю… — начал выкручиваться дежурный. — Лазаренко принимал вызов… Слушай, Вахромеева, не тяни резину, приезжай, сама все узнаешь… — Голос дежурного по управлению подозрительно дрогнул, и он швырнул трубку.
А я свою положила аккуратно — ее так часто швыряли, что треснул корпус, и пришлось обмотать его изолентой. В финальных нотках дежурного звучало что-то… растерянное, что ли. Вроде ко всему привыкли. Или еще нет? По правде, не хотелось сидеть дома. Бежать на работу тоже не хотелось, но это другая история. Когда я пробегала мимо спальни, Малеев снова высунул нос из-под одеяла, сладко зевнул.
— Далеко, дорогая?
— На работу вызывают, — отчиталась я.
Шкаф с одеждой находился в гостиной. «Ты ужасно не организованна», — сокрушался мой избранный. Я не возражала. Однако смысл имелся: терпеть не могу одеваться в присутствии посторонних. В полный парад сегодня можно было не облачаться. Я надела строгий костюм, рассчитанный именно на то, чтобы никто не заподозрил во мне женщину, причесалась. Из зазеркалья смотрела странная особа с сероватым лицом и зелеными глазами. Ей не мешало бы потолстеть. Крутиться перед зеркалом было не самым моим любимым занятием. С некоторых пор отражение перестало молодеть. Большого неприятия оно пока не вызывало, но уже начинало раздражать. Это был тревожный звоночек. Я снова куда-то проваливалась. Мысли потекли обходным маршрутом. Опомнилась, бросилась в прихожую.
— Когда придешь? — крикнул вдогонку Малеев.
Аж злость взяла — разлегся тут. Законный выходной у человека. Творческий работник, замдиректора Дома культуры — там никого не убивают, не грабят, начальство с ножом у горла не стоит, ежедневные отчеты не требует…
— Даже не знаю, милый, — проворковала я. — Хотелось бы пораньше, но с этой работой, сам знаешь… Раньше вечера не жди. Можешь уборку сделать, ужин приготовить, займись чем-нибудь…
— А поцеловать? — спохватился Малеев, но я уже была в прихожей.
— Вечером! — прокричала я, всовывая ноги в чехословацкие демисезонные туфли.
Приличный, кстати, год. В СССР потоком шли товары из братских восточноевропейских стран. Чешская обувь, одежда из ГДР и Польши, болгарский табак, овощи, фрукты, югославская кухонная техника. Доставалось это, понятно, не всем, но если имеешь знакомства и определенные навыки в добывании товаров, то в целом без проблем. И вообще хороший год. Развитой социализм построили, войн нет, отгремела Олимпиада в Инсбруке, где Советский Союз занял второе место, отгремел ХХV съезд партии с очередными эпохальными решениями. Неувядающий Леонид Ильич съездил на Кубу, где обнимался с товарищем Фиделем Кастро, о чем-то договорился в Ливии с товарищем Каддафи, подписал договор с Америкой о подземных ядерных испытаниях в мирных целях. В Набережных Челнах вступил в строй автомобильный гигант КамАЗ. В Липецком
