— Так я и думал, — заметил он. — Не знаю почему. Хотя кольца на вашем пальце и нет, но на свободную женщину вы не похожи.
— Надеюсь, вы не сочтете меня неблагодарной. Это был чудесный вечер.
— Я тоже, и мне не хочется, чтобы он кончился так быстро, — проговорил он. — Впрочем, давайте заглянем ко мне. Что бы вам ни наговорили про итальянцев, обещаю вести себя благопристойно. А чем занимается ваш партнер?
— Он служит сержантом в Королевской канадской конной полиции.
— В самом деле? — проговорил он. — Настоящий конный полицейский? Тем более обещаю вести себя хорошо. Как это смело с вашей стороны. Или здесь следует видеть проявление патриотизма?
— Он действительно хороший человек, — рассмеялась я. — И я все более и более привязываюсь к нему.
— Привязываюсь, — заметил он, — любопытное слово, однако, по-моему, лучше не расспрашивать. Кстати, о полиции, кажется, вы так и не сказали мне, что привело вас в Ареццо в участок к карабинерам.
— Я проверяла один древний предмет, — ответила я. — Как вы сами знаете, лишняя предосторожность никогда не повредит.
— Весьма разумно, — проговорил он. — Кстати, там в это время находилась прекрасная вещь. Меня вызвали, чтобы получить заключение. Какая-то женщина попалась с нею — с этрусской гидрией. Конечно, вы знаете, что такое гидрия? Сосуд для воды с тремя ручками? Да? Великолепно.
— И она оказалась подлинной? — спросила я самым нейтральным тоном.
— Почти наверное. Действительно отличный экземпляр, притом в идеальном состоянии. А теперь пойдемте, я покажу вам свой дом.
* * *
Здание показалось мне не слишком приятным, лифт успел одряхлеть. Входя в подъезд, я оглянулась, однако никого из знакомых не заметила. К моему удивлению, квартира Никола действительно потрясала. Она состояла из очень просторной и похожей на студию комнаты на верхнем этаже, за стеклянной стеной с одной стороны ее открывался потрясающий вид на городские крыши. Возле противоположной окну стены располагалась крохотная кухонька, отделенная перегородкой кровать, — к которой я постаралась не приближаться, — и несколько предметов очень современной итальянской мебели превосходной работы. Я постаралась не расспрашивать его о личной жизни. В сущности, вопросов можно было не задавать — передо мной была квартира холостяка, и излишний интерес не привел бы меня ни к чему хорошему. Стены были завешены произведениями искусства, среди них были даже очень хорошие вещи.
— Не хотите ли снять жакет? — поинтересовался он.
— Конечно, — ответила я. — Можно просто бросить его куда-нибудь.
Взяв мой жакет, он не стал обращать внимания на мои слова и аккуратно повесил его на плечики в шкафу возле двери. Сняв собственный пиджак, он старательно сложил его, подумал, не перебросить ли через спинку кресла, но в итоге повесил рядом с моим жакетом.
— Удивительно, что у нас получился такой приятный вечер, — произнесла я с улыбкой. — Дело в том, что сама я — неряха. И предпочитаю пребывать в творческом беспорядке.
«Знакомство наше могло бы завершиться смертоубийством», подумала я. Он тоже улыбнулся.
— Итак, вы заметили мою болезненную склонность к аккуратности. Простите, если она смущает вас.
— Конечно, нет. Я просто завидую. Мне нравятся такие современные интерьеры. В них видна строгость, а друзья неоднократно указывали мне, что таковым качество я просто не обладаю. Моя квартира, скажем так, более эклектична. Модерн, примитив, и все, на чем остановится мой глаз, а он останавливается на многом.
— И так вам действительно понравилась моя квартира?
— Просто сказка. Но я почему-то удивлена. Мне казалось, что эксперт, не знаю, как сказать…
— Должен в меньшей степени любить современную мебель и искусство? — спросил он. — Но это не так странно, как вам кажется. Хорошие вещи, насколько я понял, нравятся мне вне зависимости от того, когда их создали. Но ведь, согласитесь, я не вправе владеть древностями, а когда ты знаком с подлинником любая копия кажется примитивной, во всяком случае, с моей точки зрения. Вот мебель у меня подлинная. Я собрал несколько лучших образчиков того, что на вашей родине зовется модерном середины двадцатого столетия. Днем я имею дело с предметами тысячелетней давности, обладающими своей собственной красотой, а когда я возвращаюсь домой, то попадаю в совершенно другой мир, полный собственного очарования, как, наверно, скажете вы.
— Насколько я могу видеть, вы покупали каждый из этих предметов, мебель, ковры, стеклянную вазу, картины в индивидуальном порядке. Возможно, я не могу правильно выразить свою мысль, но некоторые просто покупают вещи, не стремясь сочетать их друг с другом. Они покупают в лучшем случае комплекты. Или же это — чисто североамериканская манера?
— Не знаю, — ответил он. — Но вы — человек восприимчивый. Я действительно подбирал здесь предмет к предмету. Должно быть, в сердце своем я все-таки коллекционер.
— Но наделенный весьма взыскательным вкусом, — заметила я.
— Совершенство не является для меня пустым словом, — проговорил он. — Увы, также и в людях. Вне сомнения это может объяснить, почему в свои сорок шесть я все еще живу холостяком. Отсюда и моя привередливая аккуратность.
— Вижу, вы рисуете, — я указала на стоявший возле окна мольберт. — Нет ли среди этих работ и ваших?
Разговор начинал переходить на опасную территорию, и я подумала, что пора сменить тему.
— Нет, — ответил он. — Боюсь, что мои картины куда менее броски, чем эти абстрактные произведения. Я предпочитаю детали. Этого требует сам характер моей работы. И когда я берусь за кисть, любовь к деталям пробивается наружу, несмотря на все попытки держать ее в узде. Я могу показать вам кое-какие из своих работ, если только вы пообещает мне не сравнивать их с теми картинами, что висят у меня на стенах.
— Мне было бы очень интересно увидеть их.
— Одна из них находится сейчас на мольберте, и я принесу еще несколько штук. — Он направился в коридор, и я встала, чтобы последовать за ним.
— Подождите здесь, — предложил он. — Там, в коридоре, у меня устроена небольшая мастерская, в которой я храню свои работы. На самом деле ею является просто повышенная в чине ванная, которая служит мне кладовой и рабочим столом, когда я приношу с работы некоторые вещи домой, чтобы изучить их повнимательнее. Только не входите туда. — Он рассмеялся. — Там нет полного порядка.
Тем не менее я последовала за ним. В комнате оказалось полно книг, в основном о древностях, рабочий стол оказался заставленным всякими черепками, в углу находилась печь. Порядка здесь было меньше, чем в жилой комнате, однако за всем чувствовалась четкая логика.
— Как вы можете видеть, я занимаюсь здесь кое-какими исследованиями, — пояснил он. — Оборудование не очень сложное, однако оно позволяет мне время от времени проверять возникающие идеи.
Я извлекла из полки одну из книг — залистанный том, посвященный этрусскому искусству. Бегло просмотрев его, пока Никола рылся в ящиках, я поставила книгу на место. Отворачиваясь, я краешком глаза успела заметить, как он поправил только что оставленную мной книгу, так чтобы корешок ее в точности был выровнен по остальным.
Вопреки проявленной скромности и болезненной опрятности Никола оказался превосходным художником.
Картины его, небольшие холсты, иногда квадратики по шесть — восемь дюймов, на мой взгляд, отдавали влиянием глубокой древности.
Кистью он владел уверенно, и работы его оставляли вполне приятное впечатление.
— Они мне нравятся, — сказала я, делая глоток лимончелло. — Наверно во многом благодаря роду собственной деятельности, я ощущаю больше сродства с вашими картинами, чем с теми, которые висят у вас на стенах. По-моему, в них меня привлекает дух подлинной древности.
— Вы очень любезны, — поблагодарил он. — Я показываю собственные работы немногим людям. Это как если ты обнажаешь перед ними собственную душу. Спасибо вам за то, что вы так бережно обошлись с ней.
Он стоял совсем рядом, наши плечи соприкасались, и я поняла, что пора отправляться домой.
— Я, пожалуй, пойду, — сказала я.
— Я провожу вас до отеля, — предложил он.
— Не надо, — ответила я. — Это совсем не обязательно. Что если вы просто найдете для меня такси?
Когда я уходила, он поцеловал мою руку, а потом сказал:
— Вот, это вам.
Я увидала небольшую картину.
— По-моему, она понравилась вам больше остальных?
— Ну что вы, — попыталась я отказаться.
— Прошу вас принять ее.
— Спасибо, — поблагодарила я. — Буду вспоминать о вас всякий раз, когда буду смотреть на нее.
— Если вы еще раз приедете в Рим, — сказал он, подавая мне свою карточку. — Или если вам надоест ваш полисмен, надеюсь, вы вспомните обо мне.
