— Поверь, сейчас ее лучше не трогать, — и красноречиво закатил глаза.
Хейден прошел мимо и дружелюбно улыбнулся Джульет. А она, как бы ей ни хотелось обсудить с подругой замеченную записку, поняла, что сейчас не время. Пусть Рут сначала выпьет воды, успокоится. Она села напротив так, что чуть не касалась ее коленей. Рут взяла один из апельсинов, которыми кидались в сцене Рождества, и принялась медленно чистить.
— А что с па-де-де? — начала Джульет.
— Думаешь, лучше вовсе выбросить? — Хореограф оставила в покое апельсин.
— Мне всегда казалось, что это па-де-де на месте, — продолжала Джульет. — С первого раза, как прочитала твое либретто. Пип и Мэгвич — такие разные в мыслях и чувствах — сравни с предыдущей сценой, вспомни их первую встречу. Подумай, как можно использовать это столкновение, преобразить движения и жесты в дальнейшем действии! Музыка соответствует, сценография тоже. Не хочу показаться навязчивой, но такой поворот дал бы зрителю больше, чем зрелищный выход кордебалета. Я имею в виду, повествовательно.
Рут молчала. И Джульет поняла, что она прокручивала в голове второй акт и прикидывала, как повлияют на действие изменения.
Затем снова принялась чистить апельсин.
— Значит, когда Драмл и Эстелла танцуют вальс…
— …не надо смущаться выводить на сцену всю труппу, — закончила за нее Джульет. Либретто Рут и музыка Паризи были таковы, что в этом вальсе участвовали всего двое: Эстелла и ее надменный жених. Только на заднем плане танцевала еще мисс Хэвишем.
Хореограф задумчиво посмотрела на подругу:
— Меня смущает, что я мало использую труппу. Люди хотят танцевать в балете. Нельзя, чтобы из двадцати минут они находились на сцене лишь две.
— Поэтому я и считаю, что ты должна включить их в сцену вальса. Тогда будет понятнее, что у Драмла и Эстеллы помолвка.
— Больше костюмов, следовательно, больше расходов, — буркнула хореограф. Она успела очистить апельсин целиком, сложила кожуру на колено и теперь отрывала дольку. — Максу не понравится.
— Повесь на них ленты и шарфы, и довольно. Английские селяне девятнадцатого века не носили вечерних костюмов.
— Итак, выводим на сцену кордебалет… — Рут положила дольку апельсина в рот.
— Появляется Пип, наблюдает, может быть, делает круг с Эстеллой. Затем ее перехватывает Драмл и уводит со сцены. За ними следует кордебалет, на сцене остается одна мисс Хэвишем…
— …исполняет «соло раскаяния», и на этом завершается второй акт. Господи, пожалуй, неплохо!
— Не сомневаюсь.
— Но в таком случае Пипу придется танцевать без перерыва — не могу сказать точно — что-то около десяти минут.
— Пусть ведущая роль в дуэте принадлежит Мэгвичу.
— Райдеру? — с сомнением переспросила Рут, дожевывая вторую дольку.
— Думаешь, не потянет?
— Нет. То есть я хочу сказать, не думаю. На самом деле он хороший танцовщик. — Рут проглотила апельсин и продолжала: — Не удивлюсь, если в следующем сезоне Кенсингтон станет солистом. Мне кажется, Грег его просмотрел.
Разговор о Райдере напомнил Джульет о записке на столе в кабинете Рут. Она уже собиралась обсудить с ней странные слова, но в этот момент подруга отдала ей апельсин и кожуру, вышла на середину зала и, словно в трансе, принялась пробовать новые движения.
— Та-та-та… па-па-па, — напевала или, скорее, бормотала она, создавая второе па-де-де Мэгвича—Пипа.
Джульет ждала в надежде, что через минуту-другую подруга присядет. Но вместо этого Рут, не сбавляя темпа, попросила:
— Будь добра, найди Патрика.
Джульет неохотно поднялась, выбросила в урну остатки апельсина и пошла за помощником хореографа. Пришлось немного побродить, прежде чем она обнаружила его в комнате отдыха. Патрик облокотился об автомат, который продал Антону роковую бутылку колы, и с наслаждением пил лимонад.
— Ее милость просит вас, — объявила Джульет.
Он что-то промычал и пошел в репетиционную, а она, решив дать себе передышку, осталась одна. Записка на столе в кабинете Рут могла подождать…
Джульет не раз читала о том, как гориллы берегут свои тайны.
Исследователям приматов приходилось наблюдать месяцами, прежде чем они начинали понимать тонкую иерархию стаи. Точно так же и с ней — Джульет только-только стала замечать, как делилась на группы студия Янча, о чем она не подозревала во время своего первого визита.
В тот вторник в комнате отдыха Олимпия Андреадес разлеглась на диване, подсунула под голову руки, а ноги устроила на коленях Алексея Островского и Скипа (или Кипа, как его там?). Все трое играли в слова, только не в города, а в имена знаменитостей, которые, по мнению Джульет, не имели друг с другом никакого орфографического родства. Напротив них в одном большом кресле устроились Лили Бедиант и Тери Малоун. Тери массировала Лили предплечья, обе перешептывались и время от времени улыбались, будто делились забавными секретами. На другом диване у окна отдыхали Харт и Электра. Хейден кормил свою партнершу изюмом из коробочки, и ягодки одна за другой переходили из его изящных пальцев в ее не менее изящные губки. Их силуэты выделялись против света, льющегося из окна, и Джульет подумала, что легко могла бы проследить, как ягодки маленькими комочками опускаются по тонкой шее балерины. И, содрогнувшись от такой гастрономической воздержанности, она представила сочащийся кровью чизбургер с гарниром — жареной картошкой. Внезапно Электра подняла руки и дважды громко чихнула. Джульет совсем забыла, что бедняга мучилась простудой. Разве она могла распробовать эти несчастные бывшие виноградины?
В комнате было еще человек двенадцать танцовщиков. Джульет видела их и раньше, но могла сказать только то, что солисты общались между собой, танцовщики кордебалета держались вместе. В центре комнаты на столе устроились Ники Сабатино и Ион Трэпп (и тот и другой в этом сезоне исполняли ведущие партии в «Кровавой свадьбе») и жарко спорили о шансах «Янки» в «Уорл сириз».[19] Рядом на другом столе четыре танцовщика из кордебалета ломали куски от одного огромного, величиной с торговый автомат, кренделя и сообща разгадывали кроссворд. Самой нелепой парочкой, конечно, были Тери и Лили, и в прежние дни Джульет непременно занесла бы этот факт в свой блокнот, чтобы осмыслить на досуге.
Но теперь она понимала, что иерархия труппы (хотя не без исключений, пересечений) была трехступенчатой. Танцовщики из первого клана были рысистее (вот какое слово пришло в голову Джульет) остальных. Они громче смеялись, грубее подковыривали друг друга и производили впечатление дикости, которой не было в остальных. Олимпия и Райдер принадлежали к этой когорте. Джульет была почти уверена, что в их кругу не пренебрегают наркотиками. Вторую подгруппу составляли те, кто получал еще одно образование, которое могло послужить основой профессии. Не часто видишь балетного танцовщика, который читает книгу ради удовольствия. Среди людей Янча был небольшой кружок тех, кто исправно штудировал учебники по психологии и физиологии. Встречались поклонники — те льнули к своим кумирам и патриархам. Некоторые, их было совсем немного, вообще ни с кем не общались. Другие объединялись, потому что у них были дети. Русские держались русских. Латиноамериканцы и азиаты легче растворялись среди других. А единственный (это в наши-то дни в Америке) афроамериканец по своей уникальности не мог ни прислониться к своим, ни раствориться в чужих. Некоторые танцовщики обхаживали начальство (кто более нахраписто, кто тоньше). Несколько человек пытались заниматься хореографией, в надежде, что наступит день и Янч позволит им сделать что-то самостоятельное.
И конечно, между ними были романы: связи геев, связи натуралов, открытые связи, тайные связи. Единственное эмпирическое наблюдение Джульет позволяло заключить, что физический контакт партнеров по танцу не означал сексуальной привязанности. В отличие от людей других профессий танцовщики гладили, касались, щупали, иногда прижимались и даже прыгали друг на друга, но в этом никак не сказывались интересы полов. Джульет иногда задавалась вопросом: каким же образом они демонстрировали свое возбуждение? Может быть, в эпистолярном жанре? Или, только оказавшись друг с другом в постели, понимали, что это и есть секс? Или здесь в ходу были другие средства коммуникации, которые она пока не распознала (взгляды? жесты? стоны?). Все, что угодно, только не запах. Большую часть времени танцовщики невыносимо воняли, причем каждый на свой манер — и потом, и десятикратно усиленными духами.
Размышления Джульет, как это случается у исследователей приматов, были неожиданно прерваны массовым перемещением объекта ее наблюдений. Словно по мановению неведомой руки (Джульет догадалась, что эту роль сыграла большая стрелка часов, которая указала на без одной минуты пять) почти все танцовщики разом поднялись и направились к лестнице.
