Но, немного подумав, решила, что лучше незаметно удалиться — пусть мадемуазель тешится видимостью приватности.
Джульет вернулась к лестнице и уже готовилась войти в зал номер три, как к ней подскочила изящная девушка в обычной одежде.
— Мисс Кестрел-Хейвен? — На нее умоляюще смотрели карие глаза Тери Малоун.
— Называйте меня просто Джульет, — рассмеялась писательница.
— Разумеется. — Щечки танцовщицы начали розоветь яблочками. — Не сердитесь. — Она наклонила голову и принялась копаться в висящей на плече большой кожаной сумке. — Я пойму, если вы откажетесь это посмотреть. — Она подняла голову и подала около двадцати соединенных скрепкой страниц. — Это, конечно, только набросок… но все-таки первая глава… и я надеюсь… — Тери совсем смешалась и умолкла.
— С удовольствием прочитаю, — солгала Джульет. — И дам тебе знать, как только закончу.
— Спасибо! — выдохнула Тери и скрылась.
А Джульет сунула рукопись под мышку и вошла в репетиционную. Рут наконец перестала мучить Патрика и отпустила домой. Успела собрать свои пожитки и сама направилась к двери.
— Ты была совершенно права насчет той сцены с кордебалетом, — приветствовала она подругу, подхватила ее под руку и увлекла вниз к раздевалкам. — Это па-де-де добавит глубины отношениям Пипа и Мэгвича. Если задуматься, эпизод в некотором смысле станет стержнем всего сюжета — ты согласна? Здорово, что ты мне подсказала! Мне уже кажется, что тебя следовало бы поставить в соавторы хореографии балета. Ты нашла Эми?
Джульет покачала головой, подала приятельнице расписание, и, неискренне поблагодарив за похвалу, решила не медлить с вопросом:
— Рут, ты была у себя в кабинете?
Вспотевшая и умаявшаяся подруга и не подумала остановиться и так же быстро тащила Джульет по коридору.
— А что там такого?
— Значит, не была.
— Ты видела что-нибудь особенное?
— Мне неприятно говорить… особенно теперь, когда в тебе снова забил фонтан творческой энергии… — Женщины уже были на пороге раздевалки, где, судя по всему, не осталось ни души. Но Джульет, прежде чем шепотом продолжать, обвела взглядом двойной ряд ящиков и заглянула в душевую. — У тебя на столе лежит написанная от руки угроза: «Полегче с танцовщиками, а иначе…» И никакой подписи.
Рут засмеялась.
— Что тут смешного?
Подруга расхохоталась:
— Это я сама написала после твоих утренних наставлений. Напоминание самой себе!
Джульет решила: пока не поужинает и не отдохнет, не будет читать ни письма Роба, ни рукописи Тери. Провести целый день в набитой людьми репетиционной (не говоря уже о царившей в студии напряженности и постоянно возникающих проблемах) оказалось непростой задачей. Большую часть своего рабочего дня Джульет, как правило, проводила одна. Если не считать работавшей в соседней комнате Эймс. И в большинстве случаев мирилась только с ее компанией. Что бы там ни хотел Роб, лучше узнать об этом после отдыха.
По дороге из студии Янча Джульет заскочила на корейский рынок и накупила овощей: салат-латук, перец, грибы, авокадо и другие вкусные вещи. Вспомнила Электру Андреадес, трогательно глотавшую крохотные изюминки, и добавила в корзину пакет сырых кешью, несколько гренок, полдюжины киви и дыню. Несколько секунд поколебалась у корзины, до краев полной вишнями «Бинг», такими темными и твердыми, что устоять было почти невозможно. Но, мысленно воскликнув: «Пестициды! Пестициды!» — укрепила волю, представив себе бьющую в гортань вместе с каждой ягодой сладкую струю химической отравы. Надо будет попросить Эймс разузнать, бывает ли в продаже выращенная без удобрений обычная вишня — забытый в наши дни фрукт.
Стоял конец июля, лето красиво наливалось зрелостью. Недавнюю удушающую жару сменила не такая влажная, щадящая теплынь. Равноденствие миновало, стало раньше темнеть по вечерам, но в восемь, когда Джульет села ужинать, света еще оставалось достаточно. Она поставила перед собой гигантскую фарфоровую миску с салатом (только что вымытым и нарезанным как придется) и принялась есть и любоваться видом на реку.
От привычки читать за столом Джульет всеми силами пыталась избавиться, поскольку чтение отбивало добрую половину вкуса. Она переводила взгляд с блестящего салата на розовеющий горизонт и фиолетовую воду и наслаждалась разнообразием еды, необычайностью форм и цветов и оригинальностью вкуса. Наслаждалась созерцанием реки и далей и размышляла, отчего панорама уходящих вдаль деревьев, воды и неба способна так глубоко и приятно успокаивать душу. Недавно в фойе «Метрополитен-опера» между вторым и третьим актами «Травиаты» Джульет подслушала, как девушка говорила своему спутнику: «Природа — это скринсейвер[20] жизни». Фраза всплыла в памяти, писательница вздохнула. Природа в самом деле сделалась скринсейвером жизни. А жизнь для многих — скринсейвером телевидения.
По мере того как Джульет очищала киви, настроение становилось менее философским. Появилось чувство вины перед самой собой из-за того, что она с такой готовностью бросилась на помощь Рут. Ведет себя как алкоголик — использует малейший предлог, только бы убежать из-за стола. Несчастный сэр Эдвард Райс так и остался сидеть один в кабинете, уставившись в заносчивый вызов лорда Морекамба. Книги, упрекнула она себя, не пишутся сами. Вернувшись вечером домой, Джульет обнаружила записку Эймс — помощница сообщала, что утром на web-сайте ее поклонников выставлена обложка «Лондонской кадрили». Джульет не любила, когда издатели торопятся. Она опять вздохнула. И решила: что бы ни произошло, завтра она будет работать шесть часов. В студию Янча можно пойти как-нибудь потом. Эймс позвонит Викторин и сообщит, когда ее ждать.
Джульет закончила ужин, встала и машинально поежилась. Этот зуд так и не проходил с тех пор, как она подцепила грибок. Может быть, еще один йогурт? Она слышала, что какая-то женщина просто прикладывала йогурт к коже. Надо полазить по Интернету, узнать, нет ли каких-нибудь иных естественных средств.
Примерно в половине десятого Джульет почувствовала, что пора прочитать письмо Роба. Эймс оставила его в кабинете поверх пачки корреспонденции. Письмо было свернуто, к нему прилеплен желтый листочек, а на нем аккуратными печатными буковками выведено: «Тысячу раз простите». Джульет подумала и решила прочитать письмо за рабочим столом — там она чувствовала себя увереннее всего. Может быть, Бобу что-нибудь потребовалось и она способна ему помочь? Может, нужен орган для трансплантации или он по ошибке стал мишенью охоты фэбээровцев в масштабе целой страны? Джульет развернула письмо. Но дело оказалось не настолько простым.
Когда брак Роба и Джульет окончательно лопнул, последней каплей и катализатором разрыва стала его многомесячная связь с подающей надежды молодой актрисой по имени Элиза. В семье и до этого было множество проблем, но Джульет не лезла в дела мужа, пока тот сам ей все не выложил. Ей осточертела накопившаяся ложь: и когда Роб скрывал свой роман, и во время откровений. А потом он заявил, что не может больше жить у нее «под пятой», собрал вещи и переехал со своей ненаглядной в Торонто. Через три недели после того, как Джульет подписала документы на развод, она получила извещение о свадьбе Роберта Винсента Амбросетти и Элизы Марии Крейг. А еще через три месяца — известие о рождении их дочери Джемаймы Розы Амбросетти.
Друзья Джульет и друзья Роба не были знакомы между собой, и она понятия не имела, что у молодых на подходе дитя. До рождения Джемаймы разведенной женщине удалось достигнуть душевного равновесия, но известие о появлении ребенка ввергло Джульет в период депрессии, почти такой же болезненной, как после разрыва с мужем. Через два года один общий знакомый передал, что Роб и Элиза тоже развелись, и Джульет решила, что бывший супруг и брак остались в далеком прошлом.
Но после второго развода Роб стал ей писать — все чаще и с возрастающим чувством. Сначала в письмах звучало раскаяние, потом послания стали трезвыми и рассудительными, а затем — тоскливыми. Но в конце концов сделались забавнее (и умнее). Роб как-никак работал в театре и умел развлечь. Джульет просила его не писать. Письма бывшего мужа смущали и расстраивали ее. Он держался месяц-другой, потом все началось опять. Роб умирал со скуки в Торонто. Он бы переехал в Нью-Йорк, но Элиза обосновалась в Канаде. Вернуться в Америку значило прекратить видеться с Джемаймой — по крайней мере до тех пор, пока он не начнет зарабатывать достаточно, чтобы часто летать туда и обратно. Роб, когда был несчастным, умел забавлять. Мог смешно вышучивать и Торонто, и всю Канаду. Джульет веселилась, читая его письма.
Но это оказалось особенно смешным. Она читала, и на глазах выступали слезы веселья и грусти. А в уме прикидывала короткий, взвешенный ответ, который собиралась отправить на следующий день. Потом открыла рукопись Тери, которая начиналась описанием жизни большой семьи в О-Клэр, штат Висконсин, в 1902 году. Продолжила чтение в постели. И с удовольствием обнаружила, что текст не так уж плох.
