с другой стороны, найти его было необходимо. Хотя бы для того, чтобы прекратить эту некрасивую историю с шантажом. С другой стороны, опыт меня учил, что ничего нельзя исключать. Кто знает, какие тайны хранит дневник Каменцевой?* * *
Иван вышел из машины и открыл мне дверь.
– Мне начинает казаться, что твой «додж» – это мой новый офис. Я в нем бываю чаще, чем у себя дома. Что это? – спросила я, увидев в руках у Ивана небольшую сумку.
– Тут термос с кофе – молотым, а не растворимым, – два бутерброда с курицей из той кофейни, где мы завтракали, и яблоки. А еще Анна Павловна передала тебе пирог с черной смородиной. Я заезжал к ней утром.
– Супер. Яблоко дай прямо сейчас.
Иван вытащил из сумки розовощекий фрукт и протянул мне. Я с наслаждением откусила хрусткий кусок.
Мой помощник уселся рядом и спросил:
– Ну что, навестим Ларису Ильиничну?
– Да, пора разобраться с этим треклятым дневником. Она дома?
– Я позвонил, дома.
– И что ты ей сказал?
– Что у нас появились вопросы.
– И она так сразу согласилась опять с нами поговорить? – усомнилась я.
– Ну, не сразу, – улыбнулся Иван, – мне пришлось сказать, что у нас есть подозреваемый и она могла его видеть.
– Врунишка. Но сойдет. Главное, попасть к ней в квартиру, а там сориентируемся.
Мы медленно выехали на проспект и покатили в сторону Печерского переулка. Сегодняшний день выдался не таким жарким, как два предыдущих, но все равно было душно. На горизонте всплыли синие тучи. К вечеру наверняка хлынет дождь – подумалось мне.
– Как дела у Анны Павловны?
– Все хорошо. Они потихоньку привыкают к случившемуся. А Клавдию Наумовну все-таки забрали в психиатрическую клинику.
– Совсем плохо стало?
– Да. Видно, кто-то из жильцов не выдержал ее криков и нажаловался куда следует.
– Бедная старушка, – вздохнула я.
– А что сказал Семеренко?
– Сказал, что в Москве Алена с кем-то ссорилась, по словам соседа. Но с кем, тому разглядеть не удалось. Вроде этот эпизод расстроил Алену. Нет идей, с кем она могла говорить?
– Нет. В Москву к ней я не ездил и о ее знакомых в этом городе понятия не имею.
– Мне эта информация все утро покоя не дает. Боюсь, потребуется маленькая командировка. Полиция все еще упирается в одну версию, хотя Кирьянов, похоже, уже начал сомневаться. Так или иначе, до Москвы они не скоро доедут, – я достала телефон и нашла в сети расписание полетов в столицу.
– Забронируй два билета, – сказал Иван.
– Ты что, со мной собрался? – удивилась я.
– Борис Михайлович поручил мне помогать тебе каждый день, пока не проявится результат. Ты же не против?
– Нет, не против, – я постаралась, чтобы мой голос звучал максимально нейтрально, но Иван заметил мое наигранное равнодушие и улыбнулся.
Пришлось отвернуться к окну и сменить тему разговора.
К дому Коневой мы подъехали через двадцать минут. Помня о канавах во дворе, Иван припарковал машину на въезде, и до двери подъезда мы шли, прыгая через рытвины, поросшие лопухом. Под мусорным баком лежал все тот же вальяжный кот. При нашем появлении он приоткрыл один глаз, и под его пристальным взглядом мы так и дошли до дома.
Лариса Ильинична встретила нас с бо́льшим энтузиазмом, чем в прошлый раз. Видно, информация о том, что у нас есть сторонний подозреваемый, успокоила ее.
– Это Светлов? – спросила она. – Можете не говорить, и так вижу, что он. Хоть и женился на этой своей поварихе, а забыть Аленку не мог. Часто под ее окнами ошивался, даже когда она в Москву переехала. А повариха ему сцены устраивала в стиле японских самураев.
– Это вы о его жене? – спросила я.
– А о ком еще? Такая ревнивая дура, что непонятно, как он все это терпит. Ну, что тут скажешь – два сапога пара. Что вы хотели еще узнать?
Лариса Ильинична провела нас в гостиную, и мы опять оказались на знакомом диване.
– Сейчас чай сделаю, посидите, – спохватилась хозяйка и унеслась в кухню.
Оттуда донесся звон чашек и сопение чайника на плите.
Я обернулась. На стене, среди других фото, висел заметный портрет Блока. Он выделялся своим большим размером и красивой рамкой с вензелями в старинном стиле. Только сейчас я обратила внимание, что экспозицию составляли исключительно снимки знаменитых писателей и деятелей культуры. Может, портрета любимой племянницы тут не было не потому, что Конева ненавидела девушку, а потому что фото родственников держала в каком-нибудь альбоме, а не на стене?
Пока я размышляла, Иван быстро перегнулся через спинку дивана и заглянул за портрет.
– Есть, – прошептал он, – тут какая-то тетрадь.
Я прислушалась к движению на кухне. Конева как раз разливала по чашкам кипяток.
– Бери, только быстро.
Иван завозился у меня за спиной.
– Быстрее, – подгоняла я шепотом.
– Не могу быстрее, он прикручен к раме веревкой.
Я выглянула в коридор, откуда была видна раскрытая на кухню дверь. Тетка Алены ставила чашки на поднос.
– У тебя минута, – прошипела я и рванула на кухню.
Хозяйка как раз ставила на поднос пластиковую сахарницу и раскладывала чайные ложечки.
– Давайте помогу, – с улыбкой сказала я Ларисе Ильиничне, протягивая руки к посуде.
– Спасибо, мне не тяжело.
– Ой, Лариса Ильинична, у вас что, помойка во дворе горит? – с нарочитым изумлением спросила я, выглядывая в окно.
– Господи, только не это! – простонала Конева, опуская поднос и отдергивая кружевную занавеску, – не двор, а наказание. Помойка у тротуара стоит, все похожие туда бычки бросают, вот и загорается. А иногда мальчишки просто так, из прихоти, мусор поджигают. Жить невозможно!
Она покрутила головой.
– Да вроде не горит, с чего вы решили?
– Запах горелого почудился, – ответила я.
– Так это просто помойка пахнет, – махнула рукой Лариса Ильинична, – или соседка сверху опять готовит. Вечно у нее все пригорает. Бабе пятьдесят пять лет, а
