Катя.
Иван поморщился.
— Его ударили обломком трубы. То есть тем, что подвернулось на месте.
— Иван… — Катя тронула чашку. — Он выживет?
На это Иван не ответил. Дожевал бутерброд, допил чай, вежливо сказал: «Спасибо», — и ушел.
Катя вымыла чашки и вышла в сад.
Зной накрыл землю горячим облаком. Не было ни малейшего ветерка. Нарастая, пронесся далекий шум проезжающей электрички и стих. Еле слышно жужжали насекомые.
Шло чудесное подмосковное лето.
* * *
Изумление в глазах Павла было искренним. Он открыл рот, снова его закрыл и отвернулся от Тихона к окну.
Висевшие между книжных шкафов старые настенные часы надоедливо отбивали секунды.
— Я не мог этого сделать. — Павел, вздохнув, отошел от окна и сел напротив Тихона. — Физически не мог. На следующий день после той ночи с Антониной я уехал за границу. Надолго, на три месяца. Это несложно проверить. Так что меня из подозреваемых можешь вычеркнуть.
— Я рад, — признался Тихон. — Мне не нравилось вас подозревать.
— Антонина тогда согласилась со мной встретиться только потому, что я уезжал. Я тогда предполагал, что уезжаю навсегда… Потом понял, что хочу домой, и вернулся. С тех пор мы с Антониной не виделись.
С улицы донесся стук, детские голоса.
Павел недовольно покосился в окно.
— Я у Антонины долго ту встречу вымаливал. Мне тогда казалось, что я люблю ее так, как никто до меня не любил и после меня не сможет. А когда она со мной рядом лежала, мне вдруг стало скучно, и я ждал утра, чтобы поскорее ее отвезти. Вряд ли ты это поймешь…
Это Тихон как раз хорошо понимал.
— Когда я вернулся… Всеволод смерть жены сильно переживал. Я использовал знакомства, которые завел в Европе, организовал фирму, пригласил его в компаньоны. Он, в отличие от меня, хорошим инженером был, талантливым. А Антонине я с тех пор ни разу не позвонил, не возникло у меня такой потребности. Ну и она мне, конечно. Она и до этого никогда мне не звонила. Как-то раз через одну нашу знакомую привет передала. Между нами все было кончено, и мы оба это понимали.
Павел сходил на кухню, принес початую бутылку коньяка и две рюмки.
— Хочешь?
— Хочу, — решил Тихон.
От коньяка по гортани разлилось жгучее тепло.
— Теперь мне странно вспоминать, что когда-то я был так в нее влюблен. Иногда читаю ее твиты и каждый раз поражаюсь, какого невеликого ума дама. Раньше она мне дурой не казалась.
— У нее могли быть какие-то контакты с автомастерской в деревне? — снова пристал к хозяину Тихон. — Она не всегда была женой Кривицкого, до этого она где-то ремонтировала свою машину…
— Я понятия не имею про ее контакты, — поморщился Павел. — У меня контакты с автомастерской были, я там незадолго до отъезда чинил машину. Фамилию автослесаря не помню, может, и… Как ты его назвал? Токарев? Фамилию не помню, но слесарь был хороший, я пожалел, что, когда вернулся, он там уже не работал. Мастерской в деревне больше не было.
— Слесарь был уже мертв, — объяснил Тихон.
Павел пожал плечами. Судьба несчастного работяги его мало интересовала.
— Послушай, Тихон… Не может та давняя история иметь отношение к тому, что произошло с Ликой! Не может! Если хочешь понять, что случилось, займись менее далеким прошлым. Ты знаешь, что Лика в последнее время отчаянно искала деньги?
— Нет, — удивился Тихон.
— Она искала деньги, чтобы устроить тебе хорошую выставку. Я обещал ей одолжить, но она надеялась найти деньги без моей помощи.
То ли от коньяка, то ли от чего-то другого, Тихон почувствовал, как щекам стало жарко.
Он мечтал о Насте, а его жена в это время делала все, чтобы ему помочь.
Павел взял бутылку в руку, но снова наливать коньяк в рюмки не стал, подержал и опять поставил бутылку на стол.
— Павел Викторыч, — оставалось выяснить последнее, — куда вы ездили в среду?
— В какую среду? — опешил Павел.
— В среду на этой неделе. То есть на прошлой, — запутался Тихон. — Вы вечером возвращались на электричке. Александра Васильевна вас видела.
— А почему такой интерес, можно спросить? — усмехнулся Павел.
— Можно, — кивнул Тихон. — В ту среду кто-то был в нашей московской квартире.
— Я не был в вашей квартире, — вздохнул Павел. — Я весь день был на работе. Потом коллега довез меня до вокзала, и я сел в электричку. К приходу электрички на нашу станцию вызвал такси. Если хочешь проверить, дам тебе телефон коллеги.
— Не надо. Я вам верю.
— Послушай… — Павел поднялся и отошел к окну. — Я не мог причинить Лике вреда. Я ее любил. Больше того, я не исключаю, что она могла быть моей дочерью. В буквальном смысле моей, понимаешь?
— Понимаю, — кивнул Тихон.
— Я любил Лику и жалел, что ради вздорной Антонины бросил ее мать. — Павел на Тихона не глядел, он смотрел в окно. — Если то, что случилось с Ликой, не было несчастным случаем, я больше всех на свете хочу найти убийцу. Почему ты не хочешь рассказать мне все, что знаешь?
— Не хочу, — объяснил Тихон, глядя в спину хозяину, и поднялся. — Не могу.
Обратная дорога вдоль пруда показалась совсем короткой. В поселке у поворота на их улицу стояла толпа, и Тихон, не подъезжая к ней, проехал к дому по соседней улице.
* * *
Женщина смотрела на него испуганными глазами, как будто ждала приговора.
Он отметил: у нее очень белая кожа и очень темные глаза. Еще у нее тонкий нос, пухлые красивые губы, черные волосы до плеч и точеная, как у статуэтки, фигурка.
Она сидела на кушетке очень прямо, держа на коленях тонкие ладошки.
Жена Аслана была красавицей.
— Все хорошо, — успокоил ее Михаил. — Его вовремя прооперировали. Идите домой, видеть его пока нельзя, вы только зря потеряете время.
Она потрясла головой — не уйду.
— Ждать здесь не имеет смысла, — Михаил сел рядом с ней на кушетку. — Идите к детям, выспитесь. Силы вам еще понадобятся. Сейчас вызову такси, отвезу вас домой.
Она опять потрясла головой.
— Аслан не поправится за один день, — попробовал объяснить Михаил. — И за неделю не поправится. Ухаживать за ним придется долго, вам действительно нужны будут силы.
Нужно как-то аккуратно выяснить, как у нее с деньгами. И как-нибудь аккуратно помочь, если требуется. Кроме Аслана, семью содержать некому.
— Спасибо, доктор, — прошептала она.
— Как вас зовут? — вздохнул Михаил.
— Медина.
— Вставайте, Медина, я отвезу вас домой.
Она не отреагировала.
— Вас сейчас к нему не пустят. Еще несколько суток не пустят.
Никакой реакции.
— Медина, у вас
