так могло быть! И угадал! А сколько у тебя таких косяков было — кто знает? Ты и сам не знаешь!
— Какой-то ты борзый, — огорченно сказал Гангрена. — Я к тебе с уважением, по-хорошему, а ты мои портянки нюхаешь… Сидишь на разборе, а у самого волына за ремешком сзади… Думаешь, ворона сильней кота?
— Бывает! — кивнул Ворон. — Я сам видел, как вороны заклевали двух кошек. Одну — на глушняк!
Гангрена засмеялся неприятным, булькающим смехом.
— Никогда не слышал, чтобы вороны ели кошек!
— Никто не говорит, что их съели. Просто завалили!
— И ты это к чему?!
— К тому, что хвостом не бей особо!
— Я не бью, хотя и волыну не ношу. — Гангрена криво и противно улыбнулся, выпустив на миг из рукава блестящее жало заточки, и тут же спрятал.
Понимай: показал для ума-разума…
— Это ты решил, что всех вокруг пальца обвел. А кто ты такой есть? Блатной? Тогда похвастай своими делами рисковыми и славными! Да скажи, кому ты в общак отстегиваешь? А если никому, то ты барыга, тогда почему за «крышу» не платишь? Почему под блатного косишь? Почему четких пацанов калечишь, да на всех углах волынами размахиваешь?
— Ты меньше меня щупай, а то не только пушку нащупаешь! Дела мои далеко отсюда, время придет — узнаешь… А кому я отстегиваю, спроси у Пита Лисицы…
Гангрена улыбнулся еще противней.
— Слышал я, что ты про Пита песни поёшь. Вроде, как в цвет выходит: с отцом твоим они кореша, да и сам Пит — вор по высшему уровню… Только где он? Сам-то знает, что ты им прикрываешься?
— Время придет — сам и скажет.
— Ну, ладно, подождем… Я слышал, в твоей хате завалили кого-то?
— Соседа. Я его пожить пустил.
— Пустил пожить, а получилось — умереть, — скорбно покивал головой Гангрена. — Всяко бывает. Бывает, нарочно подставляют, бывает, по дурости, бывает, по случайности. А у тебя как вышло?
— Не знаю. Не подставлял я его — это точно.
— Верю, верю, — заулыбался Гангрена доброй улыбкой. Во всяком случае, он сам считал, что она добрая. — На тебя никто и не думает.
— А о чем тогда вообще этот базар? Ты же не за мою жизнь побазарить пришёл?
Гангрена засопел обиженно.
— Ну, почему бы и не поговорить за жизнь с сыном старого друга? Хотя… Прав ты, не пустой базар гонять я заявился. Есть, друг мой ситный, одна непонятка: кто-то продал ментам пацана нашего — Пашку Бузу. Ну, и брательника его заодно. Брательника мусора́ шлепнули, а Пашку в богатяновскую тюрьму запихнули, ему тоже стенка светит… И вот вопрос встал, простой, до невозможности: какой же гад это сделал?
Теперь мутные глазки заблестели каким-то дьявольским огнем, и свет от этого страшного огня проник в самую душу Ворона.
— Про Пашку знали только двое — Короткий и Оскаленный, — продолжал Гангрена. — Короткий вздернулся, видно совесть замучила, а Оскаленный ничего не знает… Если ему, конечно, поверить. Но я-то никому не верю!
Гангрена по-свойски подмигнул.
— Кроме тебя, конечно. Вот и решил с тобой по душам побазарить…
— А чего со мной базарить? Меня в это время в Тиходонске вообще не было!
— Не было, — кивнул Гангрена, не отводя прожигающего взгляда. — Но когда появился, Оскаленный тебе все и обсказал!
— Да что он обсказал?! Мы прилетели, по дороге из аэропорта менты остановили, проверили документы, все шмотки перетрясли… Я спросил: «А что ж такое?» Оскаленный пояснил: «Мол, было нападение на магазин». Вот и все!
— Ну, а ещё Оскаленный тебе что говорил? — настороженно спросил Гангрена. Он весь подобрался, стал чутким и внимательным.
— Да, ничего!
— Вре-е-е-шь, братское сердце! А про то, что Пашка к нему заходил, маслята спрашивал? Говорил?!
— Ни про какого Пашку базара не было! Имен он вообще никаких не называл. Сказал: приходил один черт, просил маслят для «ТТ», он не дал и тот ушел. Всё!
Гангрена кивнул и заглянул в свой блокнотик.
— Да, так он и мне сказал. Значит, не брешешь. А кто это слышал?
Ворон пожал плечами.
— Джузеппе сзади сидел… Слышал, или не слышал — не знаю, мотор шумел, да и Оскаленный говорил тихо, мне в самое ухо…
— А этот твой Джузеппе, он из местных? Что-то не припомню такого.
— Ну, вообще-то не наш, лет пять назад приехал, да и по большей части со мной на выезде работает. А только вернулись, нас Оскаленный и встретил.
— Надо мне с ним поговорить. Он где сейчас?
— Во дворе ждёт.
Гангрена встал с дивана, подошёл к двери, открыл, оглянулся напоследок.
— Ну, бывай! Пока…
Через минуту со двора раздался его глуховатый голос.
— Заходите все! Кроме Джузеппе. Кто Джузеппе?
— Ну, я…
— Не нукай, не запряг. Идешь со мной! — Гангрена, не оборачиваясь, направился к подворотне. Джузеппе, осмотревшись, поплелся за ним. Колхозник и Мясник двинулись следом.
Они вышли на улицу с гремящими трамваями, где их ждала неновая серая «Волга ГАЗ-24». Колхозник сел за руль, Джузеппе посадили рядом, а Гангрена и Мясник забрались на заднее сиденье, чтобы полностью контролировать ситуацию.
«Вот суки, — подумал Джузеппе. — Сзади можно и петлю накинуть, и шило сквозь спинку сиденья в сердце вогнать… А что я им своей пикой сделаю?»
Всю дорогу Гангрена и Мясник о чем-то тихо разговаривали, иногда переходя на шепот. Джузеппе не смог разобрать ни одного слова. «Волга» проехалась по Старопочтовой, свернула на Южный проспект, выскочила на мост и через несколько минут уже мчалась по левому берегу. Довольно скоро Колхозник по проселку свернул в лесополосу и остановил машину на небольшой полянке.
— Выходи! — скомандовал Гангрена, хлопая дверцей и, продираясь сквозь кусты, направился неизвестно куда. Джузеппе, нехотя выполнил команду. Гангрена, не оборачиваясь, шёл по пыльной траве, подтягивая одну ногу и нелепо болтая свободно висящими вдоль туловища руками. Со спины он был совсем не страшен, особенно для тех, кто его не знал. Джузеппе же был о нём наслышан, поэтому плёлся за Гангреной с щемящим чувством
