Все еще тянулась и никак не могла закончиться эта шалая весна. Я понимала, что должна что-то сделать с собой, переступить какой-то порожек, избавить себя от этого почти еженощного мучительного наваждения. И знала, что сделать этого еще не решусь.
Элга и Вадим страшно удивились, когда я сказала им, как выковыривала наличку из Беллы Львовны Зоркие.
— Ерунда какая-то! — пожал плечами Гурвич. — Бред, в общем… Она прекрасно знает, что Туманские всегда держали в нашем банке заначку. И именно наличные… У них в депозитарии своя ячейка. Я знаю, пару раз с Викентьевной мотался. И она всегда подпитывала свой персональный загашник. После нее Семеныч распоряжался. Теперь это твое… Тоже личное. К банку это отношения не имеет. Просто там безопаснее, сейфы, шифры… Такой аварийный фондик. Когда срочно на лапу надо дать. Или на личные расходы… Всяких инспекторов она тоже оттуда подкармливала.
Я припомнила, что, когда Туманский собирался уезжать, мы с ним зарулили в банк "Славянка "Т", и я подписывала бумаги, касающиеся какого-то ключа или ключей. Но, во-первых, бумаг было много, во-вторых, я почти ничего не соображала, занятая одним — Сим-Сим смывается, а в-третьих, члены правления, среди которых была и Белла Львовна, были изумлены, если не больше, тем фактом, что на их горизонте возникла новая Туманская, а главное — тем, что Сим-Сим делал все, не объясняя причин, и старался провернуть оформление передаточных документов как можно скорее, так что я запомнила только это — их недоумение и тревогу. Банк "Славянка "Т" на банк был похож, как ворона на лебедя, Туманские открыли его на самой окраине, вблизи метро «Орехово», в «спальном» районе, арендовав и приспособив под невеликую банковскую команду стекляшку магазина «Союзпечать», пристроенную к громадному жилому корпусу. И если бы не мощные решетки на окнах и вывеска из черного стекла с надписью золотом, догадаться, что тут коммерческий микробанк, было бы трудно. Но подземелья у него были серьезные: бронированные двери, главное хранилище и отдельно — серые металлические стеллажи с выдвигающимися ящиками-сейфиками… Сим-Сим сказал мне:
— Сюда только в крайнем случае! Если припрет всерьез. Но лучше без меня ничего не трогай. Вернусь — разберемся.
Я хотела позвонить в банк и узнать, сколько там и чего в депозитарии. Но Вадим заржал:
— Откуда они знают? Если только отмычками не обзавелись… В заначку только ты имеешь право нос сунуть! Даже если там бриллианты из короны Российской империи — их дело десятое… Что кладешь, что берешь, никто не видит, тебя же одну оставляют с ящиком! Можешь хоть дохлую крысу хранить…
— Крыса будет иметь запах! — дернула носом Карловна. Она косилась на меня с любопытством. — Разве вы имеете нужду в наличных купюрах?
— Поимела! — огрызнулась я.
— Вам надлежало звонить мне.
— Звонила. Не знаю, где вы там в воскресенье шлялись.
— Я посещала дневной спектакль в театре по Метерлинку… «Синяя птичка».
Ага, вот оно в чем дело! Карловна уже сопровождает Михайлыча с его детворой в их культпоходах? Приручает она их или как? И знает ли про это законная мадам Чичерюкина или ушами хлопает? И что ей плетет Михайлыч? Дескать, товарищ по работе двинул в тот же театр на те же игрища?
Элга будто и не заметила моей озадаченности, заперла дверь в кабинет, передвинула стул к стене, на которой висели маски, влезла на него и сняла с крюка здоровенную, оскаленную клыками из слоновой кости эбеновую харю с выпученными глазами из океанских ракушек. Оказывается, харя прикрывала нишу в стене, в которой стояла картонная коробка из-под куриных кубиков «Кнорр», перевязанная шпагатом и проклеенная скотчем.
Она поставила коробку на стол, срезала шпагат и открыла ее. Пачки неновых хоженых долларов, немецких марок и еще чего-то европейского были перехвачены резинками.
— А-а, — протянул Вадик, — «четверговые», что ли?
— Да, это предназначалось для четвергов… Она называла это «мой чулок». Я полагала, Лиз, что вас Туманский поставил в известность.
— Ерунда! — сказал Вадик. — Он про эту заначку ни ухом ни рылом! Викентьевна боялась, что, если он разнюхает, тут же на фиг все спустит на ипподроме или в казино! Он же даже с охраной в «очко» дулся… Как только в кармане купюры зашевелятся — тут же все в игру! Между прочим, Лизавета, возле Маяковки такая контора есть, тотализаторная, с выходом на Европу. Там даже ставки на скачки в Ипсоме британском принимают, футбольное тото тоже. Скажем, продует какой-нибудь «Челси» «Манчестеру» и с каким счетом. Очень приличные ставки накачивались… Он оттуда не вылезал. Вот она его и держала на голодном пайке, в смысле начички. И наша касса была предупреждена, и в банке знали: без нее ему ничего не выдавать. Только с ее визой.
Это было еще одно открытие для меня. В смысле семейной жизни Туманских. Но больше всего меня интересовало, почему Нинель держала тут, под рукой, эту заначку.
— «Четверговые» — это как понимать?
Они мне объяснили, что при жизни Туманской вся просвещенная Москва знала, что по четвергам в офисе на Ордынке весь рабочий день Туманская посвящала приему не просто просителей, но разных творческих личностей, самодеятельных изобретателей и оставшихся не у дел ученых, доморощенных Кулибиных и Менделеевых, тащивших сюда свои проекты. Предварительный отбор делал как раз Вадим, отсекая явных безумцев и прохиндеев. И если кто-то становился интересен Туманской, он мог рассчитывать на подпитку небольшими разовыми суммами, до полутыщи баксов. В самом благоприятном случае умельцы могли рассчитывать и на постоянный контракт с "Системой "Т". Но даже при крайней сомнительности своего проекта визитеры кое-что получали, просто чтобы не откинуть копыта, как говорится, для поддержания штанов. Конечно, до великого Сороса, закачивавшего мощные гранты в раздрызганную российскую науку, Туманской было далеко, но в очередной раз я убедилась, что по-настоящему не могу понять ее, и белоснежный монумент, в виде коего я ее представляла, уже треснувший и осыпающийся декоративной крошкой, кажется, снова окутывался сияющей аурой, и на скупую рыцаршу, сидящую на своих сундуках, она опять переставала быть похожей.
Я спросила Вадика, может ли он вспомнить что-нибудь из особо значимых проектов, которые пошли в дело. Но вместо него ответила Карловна:
— Самое интересное — это программа по яйцам!
— Чьим? — удивилась я.
— Страусиным, — сказал Гурвич, усмехаясь. Оказывается, года два назад к Туманской на прием пробился отставной контр-адмирал, оказавшийся не у дел в связи с усечением флотов и осевший на родовом хуторе на Кубани. Адмирал свихнулся на страусах. Ему удалось упереть с территории самостийной Украины из разоренного заповедника Аскания-Нова еще не съеденных аборигенами двух страусов-эму. С целью создания страусиной фермы, которая в грядущем должна была дать диетическое мясо, перья для украшения дам, классную кожу на перчатки, сумочки и прочее. С первой парой, которая должна была стать основой династии кубанских, то есть российских, страусов, дела не сложились. Страуса-папу порвали местные собаки, подкопавшиеся под вольер, но страус-мама успела отложить два яйца. Адмирал заложил их в самодельный инкубатор. Из одного яйца ничего не вылупилось, из другого проклюнулась страусиная девочка. Адмирал для убедительности привез в корзине страусенка в Москву и долго гонял по банкам и спонсорам, безуспешно пытаясь увлечь финансистов своим проектом. Кто-то вывел его на Туманскую, и он появился в этом кабинете с той самой корзиной и познакомил Нину Викентьевну со своей питомицей. Вадим собирался выставить адмирала, но Туманская не дала.
Дева-страус гуляла в этом кабинете и метила ковер пометом.
Адмирал напирал на то, что для продолжения дела ему нужны новые яйца, из которых он надеялся вывести хотя бы одного страуса-джентльмена, дабы образовать новую семью.
— Она была такая очень миленькая птичка, — вспомнила Элга.
— Голая она была, потому что от злости сама себя общипывала, и величиной с индюка! И клюв как десантный штык-нож! Долбанула в ботинок так, что я полгода хромал… Меня Викентьевна в Испанию сгонять заставила. Там один хмырь этих страусов развел, как мух! И за яйца слупил, будто они золотые. Сейчас я покажу вам этого адмирала.
Вадим порылся в столе Туманской, который все не решался очистить, и вынул какой-то снимок.
Судя по всему, адмирал процветал, разумно используя кредитную подкормку от "Системы "Т". На фотографии он, коротенький и толстый, стоял на зеленой лужайке, в полной парадной форме, якорях, галунах и орлах на погонах и фуражке, с кортиком, по стойке «смирно». Слева и справа от него вытянулись рослые страусы. Было похоже, что они у него ходят строем, маршируют, как новобранцы, и, возможно, исполняют прочие команды, потому что в руках в белоснежных перчатках адмирал держал медный флотский рожок-флюгорн, явно для того, чтобы подавать сигналы «Становись!» и «Шагом марш!». Впечатлившись рассказом Вадима, а также фотографией, я сказала, что традиции, заложенные Туманскими, мы должны блюсти.
