Ознакомительная версия.
— Нет, не понимаю.
— Но это и не важно. Важно лишь то, что вы видели. Так кого вы видели? Кто выстрелил в Анну?
— Я видела Курапова, — по возможности спокойно ответила Полина. — Но почему вы не рассказали об Анне с самого начала? Почему настаивали на том, что в гибели Федора не может быть замешана женщина?
— Я хотела сначала выслушать вас.
— И пустить по ложному следу? Мы ведь были уверены, что с Анной все это происходит в данный момент, что ее похитили.
— Этого я не могла предположить, — усмехнулась Хавронина. — Ни по какому ложному следу я вас не пускала. Это вышло неумышленно. Я только хотела знать, связаны ли эти два убийства. Потому что… потому что у меня были основания полагать, что убийца Анны и Федора — один и тот же человек.
— И кто, интересно, он, по-вашему?
— Гораздо интереснее, кто он — по-вашему? — Мария Ильинична рассмеялась громким, каким-то зловещим смехом. Полину передернуло, и даже соседка зашевелилась на своей кровати. — Так вы говорите, что видели, как в Анну стрелял Курапов? Это хорошо. Это очень хорошо. Это самое лучшее известие за долгие годы.
— Но в Ривилиса Курапов стрелять не мог. У него твердое алиби.
— Ах, да что такое алиби?! — отмахнулась Мария Ильинична. — У кого его нет?
— У вашего мужа, — резко проговорила Полина. — И по-моему, вас это совсем не беспокоит.
— А вы не замечали, что алиби чаще всего не бывает у невиновных?
Полина подумала, что она права, но ничего на это не ответила.
— Вы знаете, как Курапов воздействует на людей? — вместо этого спросила она.
— Не знаю, — рассеянно сказала Хавронина, о чем-то задумавшись.
— А застежка на браслете, почему она оказалась сломанной, ведь…
— Это я ее сломала. Чтобы казалось, будто браслет упал с руки, иначе пришлось бы многое объяснять, а в тот момент я к этому была не готова, — скороговоркой проговорила Мария Ильинична. — Вы говорили, что можете перемещаться по городу самостоятельно? — вдруг совсем другим тоном, враждебно-отчужденным, спросила она. — Знаете, я немного устала. Вам не трудно было бы вызвать такси и не дожидаться здесь Виктора?
— Совсем не трудно! — вспыхнула Полина, — Хавронина почти прямым текстом указывала ей на дверь, — поднялась и, стараясь двигаться уверенно, чтобы не дать поводов для жалости, быстро вышла из палаты.
Она страшно обиделась на Хавронину, злилась на себя, что не смогла ей противостоять, ничего толком у нее не спросила, а та, напротив, все у нее выведала, сердилась на Виктора, что оставил ее наедине с этой неприятной женщиной, и впервые за все время расследования по-настоящему пожалела Владимира Тимофеевича. Она его не знала лично, никогда не видела, лишь однажды, пару месяцев назад, они с Виктором случайно столкнулись с ним на улице и поговорили минут пять. Но сейчас почему-то вдруг испытала к Хавронину почти родственные чувства. Несчастный старик, запертый в темную комнату своего больного сознания. И это хуже тюрьмы, хуже закрытой психиатрической больницы. Оттуда они его, возможно, и вытащат, а из той, другой, тюрьмы, наверное, он уже не выйдет никогда.
Выйдя из кардиологического отделения, Полина вдруг почувствовала, что страшно устала. Все, что они делали с Виктором, оказалось совершенно бессмысленным. Хавронина им не спасти, Анна давным-давно умерла. А этот разговор с Марией Ильиничной ввел ее в еще большее уныние и окончательно лишил сил. Полина попробовала дозвониться Виктору, но его номер не отвечал — значит, он уже у Хавронина. Послала ему сообщение, что едет в офис, вызвала такси и стала спускаться вниз.
* * *
Виктор не перезвонил. Приехал он часа через три, когда Полина уже начала беспокоиться. Тяжело ступая, словно нес громоздкий предмет, он поднялся по ступенькам, толчком распахнул дверь и, ничего не сказав, не поздоровавшись, повалился на стул. Ей вдруг представилось, что это вовсе не Виктор, а какой-то чужой человек, и стало жутко. Он все сидел, молча, не шевелясь, нагнетая жуть. И Полина сидела, замерев, и молчала. С улицы доносились живые звуки, и, чтобы заглушить эту невыносимую тишину, она вскочила и распахнула окно.
— Спасибо, — сказал Виктор — к невероятному облегчению Полины, это оказался все же он, — и закурил.
Курил он долго и так же молча. Полина почувствовала, что Виктор готовится ей что-то сказать, но никак не может решиться. Неужели что-то произошло в больнице, непоправимое, страшное?
— Владимир Тимофеевич… — начала она и замолчала, боясь закончить фразу.
— Да, — зло сказал Виктор и как-то яростно, со всхлипом вздохнул, — живой труп. Видеть это невыносимо.
Живой труп. Полина вздохнула с облегчением. Слава богу, живой.
— Но самое страшное не это. Самое страшное… — Виктор поднялся со стула, зачем-то открыл сейф и своей тяжелой походкой, приобретенной сегодня, подошел к ней. — Мне придется тебя попросить… Я был против, ты знаешь, но сейчас… Видишь ли, Поленька, кажется, я знаю, кто убийца, но нужно проверить. А другого пути нет.
— Ты хочешь, чтобы я взяла браслет Анны? — догадалась Полина. — Но какой теперь в этом смысл?
— Там был третий в его кабинете, — пробормотал Виктор. — Я должен точно знать, кто был этот третий.
— В кабинете Хавронина? Но ведь…
— Этот третий — убийца Ривилиса. Этот человек был там, — Виктор тряхнул браслетом, Полина услышала слабый звон. — Ты должна досмотреть историю Анны до конца, ты должна вычислить этого человека.
Все перевернулось с ног на голову, грустно подумала Полина, она не хочет больше никаких путешествий, а Виктор настаивает.
— Ладно, давай, — сказала она, удобней устраиваясь в кресле и про себя отмечая, что раньше ей бы и в голову не пришло с комфортом устраиваться, — давай этот чертов браслет, попробую.
* * *
Федор мне улыбался. Никакого пистолета в его руке не было.
— Ань, ты чего? — он смотрел на меня испуганно, как ребенок смотрит на внезапно заболевшую мать.
— Ты меня напугал, — тяжело дыша, проговорила я. — Появился так неожиданно. — Я попыталась улыбнуться — ничего не вышло, губы не слушались, кривились в гримасу плача. От пережитого потрясения мною овладела невозможная слабость, ноги подкашивались. Мне хотелось уткнуться в плечо Федора и разрыдаться.
— Прости, — он прикоснулся к моему лицу, осторожно отвел со лба изуродованную челку. — Я не хотел тебя напугать. — Федор смотрел, все смотрел на меня своим невыносимо нежным, печальным, озабоченным взглядом.
— Да ладно, забудь! — сдерживая слезы, весело проговорила я. — Ты как здесь оказался?
— Просто оказался, — уныло сказал он, не успев придумать, а может, и не желая придумывать, никакого объяснения. Ясно — ехал за мной. Ждал у редакции, увидел, как я вышла, и двинул за моей «Пежо». Маленький, несчастный шпион! Все это сейчас до крайности некстати. — Ты домой? — без всякой надежды спросил Федор.
— Нет, у меня еще куча дел.
— Вот как? — Он наконец отлепился от моего лица и перевел взгляд на пакеты с продуктами — из одного предательски высовывалась бутылка вина, сквозь другой явственно просматривалась нарядная коробочка с «романтическими» свечами. — Понятно. — Он горестно вздохнул, нагнулся, поднял свою бейсболку, нахлобучил на голову — и опять стал до невозможности неприятен. Но тут, видимо, что-то почувствовав, сорвал кепку и швырнул ее в сторону.
— Ты зачем?! — испуганно вскрикнула я.
— Она же тебе не нравится, — Федор печально усмехнулся, повернулся и пошел прочь.
— Ты все неправильно понял! — отчаянно закричала я ему вслед. — У меня действительно деловое свидание!
Федя ничего не ответил, сел в свои «Жигули» и уехал. А я… я стала настраиваться на свое деловое свидание.
Я думала о том, что добьюсь у Аркадия признания: он звонил в редакцию или не он, он устраивает все эти ситуации или нет, а если он, то зачем. Добьюсь, чего бы мне это ни стоило. А потом напишу самую лучшую в своей жизни статью и уволюсь с работы. Я думала об этом всю дорогу, я думала об этом, на ощупь поднимаясь по темной лестнице, я думала об этом, даже когда входила в квартиру на третьем этаже — дверь была не закрыта. Но когда увидела Аркадия, все мои здравые мысли куда-то разом улетучились.
Он сидел на кровати и тихонько что-то наигрывал на гитаре. Рядом лежали потрепанная тетрадь и пластмассовая с обгрызенным концом ручка. Моего прихода, кажется, он не заметил — во всяком случае, наигрывать не перестал и не повернул головы.
— Здравствуйте, Аркадий! — громко сказала я. Он слегка кивнул, но на меня так и не посмотрел и играть не перестал.
Я поставила пакеты на стол, села на сомнительного вида кривоногий стул и стала дожидаться, когда он закончит, тайком наблюдая за ним. Лицо его находилось в тени, глаза были полуприкрыты, он сидел, сгорбившись и почти не шевелясь, только пальца тихонько, словно нехотя, перебирали струны. Но во всем его облике ощущалась какая-то притягательная обреченность — не знаю, как выразить иначе. Мне вдруг нестерпимо захотелось подойти к нему и обнять. Или лучше — сесть рядом на кровать, положить голову на его сутулое, такое дорогое плечо и замереть. Я поднялась, сделала шаг по направлению к Аркадию, но вовремя остановилась, откашлялась, пытаясь замять неловкость перед самой собой, и стала выкладывать на стол продукты из пакетов. Я так сосредоточилась на этом занятии, что не заметила, когда он перестал играть и подошел ко мне, и вздрогнула от внезапного звука его голоса.
Ознакомительная версия.
