Тот кивнул и снова занялся делом.
Ее же мучили бесконечные вопросы — что, если бы?…
Что, если бы она тогда не ушла из клуба и своими глазами увидела, что случилось со Стюартом Грином? Осталась бы вся история позади? А «люди кануна Марди-Гра» — люди, словно исчезнувшие с лица земли и канувшие в небытие, от Стюарта Грина до Карлтона Флинна, все еще были бы здесь, с нами, со своими семьями, жили бы спокойно и безмятежно?
Что, если бы она не бросила Рэя?
Никакого сожаления Меган, впрочем, не испытывала. Да и о каком сожалении может идти речь, если у нее дети? Об этом даже думать дико. И к чему гадать, была бы жизнь Меган счастливее или печальнее, если бы все тогда пошло иначе? Ведь в таком случае она жила бы в мире, в котором нет ее детей, Кейли и Джордан даже не родились бы, а можно ли представить себе мать, которая хоть на секунду задумалась бы, а не к лучшему ли это? Так или иначе, даже если теперь ее жизнь утратит прежнюю цельность, даже если ускорится ее бег и не будет в ней больше радости, все равно один сценарий исключен полностью — тот, в котором не было места Кейли и Джордану.
Ни одна мать не пойдет на такое.
Распахнулась дверь, и в комнату влетел краснощекий крупный седовласый мужчина, костюм которого был явно на несколько размеров меньше нужного.
— Это что здесь происходит? — проревел он.
— Шеф Голдберг… — Рик Мейсон вскочил со стула.
— Я спрашиваю, что здесь, черт возьми, происходит?
— Словесный портрет двух подозреваемых составляем.
— А почему здесь?
Мейсон промолчал.
— У тебя ведь свой кабинет есть, не так ли?
— Да.
— Тогда что тебе понадобилось здесь?
— Детектив Брум велел мне работать здесь.
— Ах вот как? — Голдберг упер руки в бока.
— Он сказал, что эту свидетельницу никто не должен видеть.
Голдберг повернулся к Меган:
— Так, так. Уж не Джейни ли это из столовки? Что, очередной дружеский визит?
— Скорее нет, — сказала Меган.
— Прошу прощения? Так как же к вам прикажете обращаться?
— Я обязана назваться?
— Э… — несколько смутился Голдберг, — с юридической точки зрения, по-видимому, нет.
— В таком случае я предпочитаю сохранить инкогнито. Я здесь по доброй воле и по просьбе детектива Брума.
— Да ну? — Голдберг наклонился к Меган. — В таком случае позвольте сообщить, что я являюсь непосредственным начальником детектива Брума.
— Это ничего не меняет.
— Неужели, миссис Пирс?
Меган сжала губы. Итак, Голдбергу известно ее имя. Это явно не сулило ничего хорошего. Он подошел поближе к доске с портретом. Рик Мейсон попытался прикрыть его. Он напоминал сейчас пятиклассника, который боится, как бы его не поймали за списыванием. Голдберг отодвинул его в сторону и водрузил на нос очки. Увидев наброски, он вздрогнул, будто от удара тока.
— Это еще кто такие?
— Не знаю. Мне было просто сказано сделать словесный портрет.
— В связи с каким делом?
Рик Мейсон молча пожал плечами.
Голдберг повернулся к Меган:
— Где вы видели эту парочку?
— Я бы предпочла дождаться детектива Брума.
— Не пойдет. — Голдберг еще раз посмотрел на изображение.
— Как это?
— А так. Либо вы говорите мне, кто это такие. Либо — вон отсюда.
— Вы что, серьезно?
— Вполне.
Этот тип, Голдберг, был как гвоздь в заднице. «Наверное, лучше действительно убраться отсюда, — подумала Меган. — Надо пройтись пешком, может, заглянуть в закусочную и оттуда позвонить Бруму, посоветоваться». У него ведь должны быть основания укрывать ее, и, возможно, речь шла не просто об имени. Вполне вероятно, тут как-то замешан и этот Голдберг, похожий на настоящего носорога.
— Ладно, ухожу. — Меган отбросила в сторону стул.
— Давай-давай, и смотри, чтобы тебе задницу дверью не зашибло.
Голдберг отвернулся с недовольным видом. Его грубый тон удивил Меган. Казалось, он действительно хотел от нее избавиться. Наверное, какую-то игру с Брумом вел, но в любом случае все это ей не понравилось. Лучше и впрямь побыстрее уйти отсюда, а то еще наговорит что-нибудь этому типу, о чем сама впослед-ствии пожалеет.
Меган схватила сумочку и уже сделала шаг к двери, как она снова распахнулась.
На пороге стоял Брум. Она сразу увидела, что он рассержен, и странным образом злость была направлена не на Голдберга, которого Брум еще и не увидел, а на нее. Не успела Меган спросить, уж не случилось ли у него какого-нибудь прокола с Лорен, как Брум заметил Голдберга. Лицо у него сразу вытянулось.
Какое-то мгновение оба, не говоря ни слова и стиснув кулаки, не сводили друг с друга глаз, так что у Меган даже мелькнула мысль, что кто-то нанесет удар первым. Затем Брум отступил на шаг и пожал плечами:
— Сдаюсь.
Атмосфера несколько разрядилась.
— Какого черта, Брум, что здесь происходит? — требовательно спросил Голдберг.
— Эта женщина, имя которой раскрывать мы не будем, возможно, видела убийц Гарри Саттона.
— Ты хочешь сказать, она была на месте преступления? — У Голдберга едва челюсть не отвалилась.
— Она видела, как эти двое выходили из здания, когда она в него входила. И непонятно, что им могло там понадобиться в неурочный час. Разумеется, я не утверждаю, что это именно их рук дело, но проверить стоит.
Голдберг ненадолго задумался, затем искоса по-смотрел на Мейсона:
— Словесный портрет готов?
— Почти.
— Заканчивай. А тебя, — он ткнул пальцем в Брума, — через пять минут жду у себя в кабинете. Сначала мне надо кое-кому позвонить.
— Ладно.
Едва он вышел, как на лице Брума снова отразилось раздражение. Он пристально посмотрел на Меган.
— Что-нибудь не так? — спросила она.
Все еще не сводя с нее взгляда, Брум бросил через плечо Мейсону:
— Можешь нас оставить на пять минут вдвоем?
— Ну да, конечно.
Рик направился к двери, но Брум, все еще сверля глазами Меган, вскинул руку. Рик остановился.
— Слушай, вообще-то у меня к тебе просьба.
— Да?
— У нас ведь есть портрет Стюарта Грина с поправкой на возраст?
— Есть.
— Пририсуй к нему выбритую голову, козлиную бородку и серьги в ушах. Сделаешь?
— Естественно. Когда тебе это нужно?
Брум просто нахмурился.
— Ясно. Вчера, — усмехнулся Мейсон.
— Спасибо.
Дождавшись, когда Рик Мейсон выйдет, Меган сразу перешла в наступление:
— Стюарт Грин обрил голову и отпустил бородку? Это вам Лорен сказала?
Брум продолжал молча сверлить ее взглядом.
— Так в чем все-таки дело? — спросила Меган.
Он подошел к ней чуть ближе и, убедившись, что она смотрит ему прямо в глаза, сказал:
— Ну что, будешь и дальше морочить мне голову или расскажешь все-таки о своем старом дружке Рэе Левине?
Делл Флинн принес Марии ее любимые алые розы. Это был ежедневный ритуал.
— Ну, как ты сегодня? — спросил он, опуская цветы в вазу и целуя бывшую жену в холодный лоб.
Сиделка — он никак не мог запомнить ее имени — закатила глаза и вышла из палаты. С самого начала, когда Марию только положили сюда, все сиделки смотрели на него с почтительным обожанием. Подумать только, давно в разводе, а идет на такие жертвы ради женщины, пребывающей в коме. «Что за мужчина! — восхищались они. — Преданный, любящий, заботливый, всепонимающий — настоящий герой».
Персонал всегда держал в палате вазу с водой. Времени много прошло, и все изучили его привычки. Делл поправил букет и подсел к Марии. Он посмотрел в сторону двери и, убедившись, что прикрыта она плотно и никто не подслушивает, заговорил:
— Мария!
По каким-то одному ему ведомым причинам ему хотелось, чтобы она откликнулась. Всегда хотелось.
— Мне бы раньше надо было тебе сказать, но у нас плохие новости.
Он присмотрелся — не изменилось ли выражение ее лица? Нет. Оно давно уже не менялось. Делл обежал палату взглядом. Ни за что не скажешь, что это больница. Ну да, конечно, постоянно попискивает медицинская аппаратура и слышен монотонный шум, который бывает только в подобных заведениях. Но саму палату Делл обставил по-своему. Он принес сюда любимые вещи Марии — плюшевого медвежонка, которого он выиграл, бросая кольца в парке «Шесть флагов», разноцветный ковер индейцев племени навахо, что был куплен, когда он с Марией отдыхал в Санта-Фе, мишень для игры в дротики, которая висела в цокольном этаже старого дома на Дрексел-авеню.
Еще Делл буквально завалил Марию старыми фотографиями: свадьба, первое Рождество после рождения Карлтона, выпускной вечер сына. Любимый снимок Делла был сделан на поле для игры в мини-гольф в Атлантик-Сити, на перекрестке эспланады и Миссисипи-авеню. Они с Марией частенько туда наведывались. По всей длине эспланады были расставлены бронзовые фигурки мальчишек-гольфистов. Марии нравилось там бывать — словно одновременно и в гольф играешь, и по музею ходишь. Однажды Мария положила шар в последнюю лунку одним ударом, и кассир, тот самый малый, что спрашивал у них, какого цвета шар они предпочитают, сфотографировал их — они улыбались так, словно не игру, за которую никаких призов не полагается, выиграли, а поездку на Гавайи.
