— Да, мы условились там встретиться, но Рэй пришел слишком поздно.
— В каком смысле поздно?
— Уже после того, как я убежала.
— Убежала? — удивился Брум.
— Да.
— Не понимаю. Как ты можешь знать, что случилось, если тебя там уже не было?
— Он рассказал.
— Кто он? Рэй?
— Да.
— Когда?
— Вчера вечером.
— Ты что, голову мне морочишь? — На лице Брума отразилось такое недоумение, словно он только что увидел себя в зеркале после пластической операции. — Давай-ка расставим точки над i. Получается, Рэй Левин сказал тебе, что появился там уже после того, как ты увидела Стюарта Грина на земле?
— Да.
— Ну что ж, — пожал плечами Брум, — мне этого достаточно. Будем считать, его дело закрыто. Он явно ни в чем не виноват.
— Забавно.
— Все это ты услышала от него вчера вечером?
— Да.
— И поверила ему?
— Да, но… — Меган опять замешкалась, не зная, как лучше выразиться. — Хотите знать правду?
— Да нет же, Меган, теперь, когда Гарри мертв, а в парке нашли следы крови Карлтона Флинна, мне не правда от тебя нужна, а вранье, только что-нибудь новенькое.
Меган попыталась успокоиться. Сердце бешено колотилось в груди.
— Про тот вечер я вам правду рассказала. Я видела, что Стюарт Грин лежит около большого валуна. Он был как мертвый.
— И там же, — кивнул Брум, — ты должна была встретиться с Рэем Левиным?
— Да.
— Но не дождалась его?
— Именно.
— Продолжай.
Меган глубоко вздохнула.
— Понимаете, Стюарт плохо со мной обращался, очень плохо. Ну, да я уже говорила вам об этом.
— Рэй знал?
— Думаю, да. Но дело не в этом.
— А в чем?
— Стюарт Грин был жестоким негодяем, которого почти все считали добропорядочным гражданином. То есть, что хочу сказать: будь это просто обычный чокнутый, вряд ли бы вы стали его разыскивать целых семнадцать лет, так ведь? И наверное, не пошли бы к его жене в годовщину исчезновения? Или даже если бы исчез какой-нибудь, ну, я не знаю, бомж, у которого нет ни жены, ни детей, разве вы, копы, стали бы так уж рыть землю?
Ответ был очевиден: нет. И тут Брума осенило. Стало понятно, почему никому не пришло в голову связывать исчезновение людей с праздником Марди-Гра. Бермана ненавидела жена. Вагман — дальнобойщик, просто проезжавший по этим краям. Меган говорила чистую правду, и в то же время она явно старалась выгородить Рэя Левина, потому что все эти случаи не имели никакого отношения к его возможному участию в расследуемых делах.
— Ладно, мы, копы, играем по своим правилам. — Брум скрестил руки на груди. — Нам рекламу подавай. Что дальше?
— Я не о том.
— А о чем?
— Увидев Стюарта Грина на земле, решив, что он мертв, я, конечно, сразу подумала, что Рэй имел к этому какое-то отношение.
— Ты была влюблена в него?
— Может быть.
— Избавь меня от этих «может быть».
— Ладно, будем считать, что да.
Брум принялся мерить шагами кабинет.
— Стало быть, ты убежала не просто, чтобы тебя ни в чем не заподозрили. Ты прикрывала любимого человека.
— Копы повесили бы это дело на нас, тут и гадать нечего, — сказала Меган. — Останься я на месте, кто-то из нас — а может, и оба — очутился бы за решеткой. Как Рик Мэнион.
Брум улыбнулся.
— Что тут смешного? — возмутилась она.
— Все это, Меган, звучит великолепно и даже очень драматично, но смущает одно. Ты решила, что это дело рук Рэя, так? Он защищал тебя, и до какой-то степени ты была даже рада, что избавилась от Грина, этого подонка. Ну и еще подумала, что мерзавец заслужил такую участь, а?
Меган промолчала.
— Итак, в тот вечер ты увидела Стюарта Грина. Решила, что он мертв. Ощутила облегчение, но в то же время подумала, что убил его твой дружок Рэй Левин. И убежала, желая отвести от него подозрения.
Не зная, что ответить, Меган ограничилась простым кивком:
— Этого я не отрицаю.
— И еще. — Брум поднял руку. — Ты скрылась, поскольку не захотела больше оставаться с Рэем, или выходить за него замуж, или что там еще, ведь он стал в твоих глазах — заслуженно или нет — убийцей. Так?
Брум отступил на шаг. Стрела явно угодила в цель. Какое-то время они молчали. У Брума зазвонил сотовый. Он увидел, что это Голдберг, к себе вызывал.
— Все эти годы, — продолжил Брум, — ты считала, что Стюарта Грина убил Рэй.
— Я этого не исключала.
— Но тогда, — раскинул руки Брум, — возникает важный вопрос: что заставило тебя изменить свое мнение?
— Два обстоятельства.
— Внимательно слушаю.
— Одно, — кивнула в сторону стола Меган, — появление фотографии, что Рэй прислал вам.
— Ну, это игра, — отмахнулся Брум. — Серийные убийцы часто так делают.
— Не тот случай. Если бы все эти годы Рэй убивал людей, он затеял бы игру гораздо раньше. Вы ведь даже не подозревали, что Карлтон Флинн бывал в том же парке. И без этого снимка так и не узнали бы. Нет, Рэй послал вам его, чтобы помочь отыскать истинного убийцу.
— То есть поступил как законопослушный гражданин?
— В каком-то смысле да. А в каком-то — подобно мне, он тоже хотел знать, что в тот вечер случилось в парке. Нет, вы сами подумайте: если бы Рэй не послал вам этот снимок, у вас вообще ничего бы не сложилось.
— Вопрос только, как он его сделал.
— Подумайте и об этом. Почему именно в этом году? Почему не в прошлом или позапрошлом? Будь Рэй убийцей, он каждый год мог бы посылать вам все новые снимки, разве не так? На Марди-Гра. Но сами видите, главное для Рэя — именно этот день, восемнадцатое февраля. День нашего последнего свидания. Тот день, когда у нас все кончилось, да еще таким страшным образом. Вот Рэй и ходит туда, в парк, — только не на Марди-Гра, а на годовщину. И фотографирует. Специально за этим. Чтобы восстановить картину. Так что фотографий других жертв он послать вам не мог — потому что на Марди-Гра его на том месте не было, разве что праздник выпадал на восемнадцатое. У него был только один снимок — Карлтона Флинна.
— Да ты у нас настоящий детектив. — Брум подавил смешок.
Конечно, эта версия — чистое безумие, в ней полно дыр, и все же, как показывал многолетний опыт, у правды неповторимый привкус, не то что у лжи. Однако у Брума вовсе не было необходимости полагаться на одну лишь интуицию. Возможно, Рэй действительно делал фотографии 18 февраля, из года в год. Подкрепляло ли это фантастическое предположение Меган?
И вот что еще важнее: если Рэй фотографировал жертву, то, может быть — всего лишь может быть, — в кадр попал и убийца.
— Ты сказала, два обстоятельства.
— Что, что?
— Ты сказала, — пояснил Брум, — что отказаться от мысли, будто Стюарта Грина убил Рэй, тебя заставили два обстоятельства. С одним ясно. А второе?
— А это вообще простое, — сказала Меган. — Стюарт Грин жив.
Заместителю шефа полиции Сэмюэлу Голдбергу хотелось плакать.
Конечно, он удержался, он даже вспомнить не мог, когда в последний раз плакал, но желание появилось. Он сидел в своем кабинете один. Кабинет представлял собой застекленную клетушку, и любой мог видеть, что происходит внутри, разве что Голдберг не задергивал шторы, а в таких случаях все сотрудники, а это народ беспокойный, склонный к подозрениям по определению, приходили в большое волнение.
Голдберг закрыл глаза и потер подбородок. Чувство было такое, будто на него наваливался целый мир, готовясь стереть в пыль, как в знаменитой сцене с мусорным баком из «Звездных войн» или эпизод из старого телефильма «Бэтмен-4», в котором двух супергероев едва не насаживают на зубцы ограды. Развод стоил ему целого состояния. Выплаты по кредитам на имущество — собственное и бывшей жены — были просто сумасшедшие. Старшая дочь, Кэрри, ребенок, о котором можно только мечтать, вознамерилась стать звездой тенниса, а это стоило дорого. Кэрри тренировалась во Флориде, во всемирно знаменитой теннисной академии, и платить за это приходилось шестьдесят тысяч в год, примерно столько же, сколько оставалось после выплаты налогов. К тому же, следовало признать, Голдберг был неравнодушен к женщинам, а это тоже не лучшим образом сказывалось на состоянии банковского счета.
Вот и приходилось крутиться, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Как? Он продавал информацию. И что? Ведь в общем-то это мало что меняло. Как, между прочим, и полицейские меры. Избавляешься от итальянцев — их место занимают черные. Избавляешься от черных — получаешь мексиканцев, русских, ну и так далее. Так что Голдберг играл на обеих сторонах площадки. И никому от этого не было хуже, за исключением тех, кто того заслуживал.
Что же до конкретной ситуации — передачи информации, касавшейся дела Карлтона Флинна, — тут вообще все было просто. Отец хочет найти сына. Это всякий поймет. Отец считал, что полиция способна только на то, на что способна, и думал, будто поможет ей. Голдберг в этом сомневался, однако — почему бы и нет? — помощь принимал. В худшем случае отец будет жить с сознанием, что сделал все от него зависящее. И это тоже все поймут. А в лучшем — что ж, у полиции действительно есть пределы возможностей. Копы должны играть по правилам, это касается даже самых отмороженных. А у тех, кто находится за пределами этого круга, таких ограничений нет. Так что, кто знает, возможно, любому на его месте так и следовало бы действовать.
