Именно на этой фотографии задержал взгляд Делл, а потом, повернувшись к Марии, сказал:
— Это касается Карлтона.
Ни малейшей реакции.
Полтора года назад пьяный водитель проехал на красный и врезался в машину, за рулем которой сидела Мария. Было уже поздно. Мария ехала в круглосуточную аптеку за рецептом для Карлтона. Таков, по суждению Делла, удел одиноких женщин. Если бы они по-прежнему были вместе, если бы вопреки дурацкому упрямству Мария простила его, ни за что в жизни она не поехала бы одна так поздно, и все было бы хорошо: они по-прежнему ходили бы на мини-гольф, а потом играли в покер у «Цезаря», или ели бифштекс у «Галахера», или заказывали на двоих плетенку с пирогами на эспланаде. Но все это он давно профукал.
— Карлтон исчез, — сказал Делл, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза. — Никто не знает, что с ним случилось. Полиция разыскивает его, но ты ведь сама понимаешь: этого мало. Так что я нанял кое-кого. Ты знаешь эту публику, и, наверное, тебе это не понравилось бы, но ведь если речь о нашем мальчике, ты сама кому угодно горло перегрызла бы, разве не так?
И вновь молчание. Врачи давно сказали Деллу, что надеяться не на что. Мозг мертв. Одни настаивали, что необходимо дать ей спокойно уйти. Другие — тоже, кто мягко, кто настойчиво — повторяли это Деллу. Сестра Марии даже пыталась обратиться в суд, чтобы попечение о здоровье больной было передано ей, но Мария давно назначила распоряжаться всем его, и ничего у сестры не вышло. Всем не терпелось вытащить вилку из розетки. Все твердили, что жестоко оставлять ее жить вот так, как сейчас, день за день, месяц за месяцем, а может, и год за годом.
Но Делл стоял на своем.
Пока рано. Он не хотел, чтобы она ушла, не простив его. И каждый день молил о прощении. Умолял вернуться, и пусть все будет как прежде и как должно быть. Короче говоря, он повторял все то, что следовало сказать до этого несчастного случая.
Иногда Деллу казалось, будто искупление возможно. Иногда ему казалось, что вот-вот Мария откроет глаза и увидит все, что он для нее сделал и делает, оценит все жертвы, что он приносит ради нее, оценит его преданность. Она услышит все, что он говорит, сидя у ее постели, и простит его. Но в глубине души Делл понимал: этого не будет никогда. Он понимал, что и впрямь то, что он делает или, вернее, не делает, — жестоко, надо дать ей уйти. Сейчас он с Марией в разводе уже дольше, чем они были женаты. С тех пор Делл сменил еще двух жен. И теперь живет с Дарией.
Бывали и такие дни — редко, но бывали, — когда Делл задумывался, уж не по злобе ли он цепляется за нее. Мария так и не простила его, и от этого вся жизнь пошла под откос. И он, быть может, подсознательно, злился на нее. И такая «жизнь», как сейчас, — расплата за былое упрямство. От всей души Делл надеялся, что это не так, и все же случалось, он никак не мог отделаться от ощущения, что его поведение — лишь стопроцентный эгоизм.
Делл не умел отпускать людей. Так он не мог отпустить единственную женщину, которую любил. И не мог — и никогда не сможет — отпустить сына.
— Я отыщу его, Мария. Я отыщу его и приведу сюда, а когда ты его увидишь, я хочу сказать, по-настоящему увидишь, что он жив и здоров…
Он сидел рядом с ней и теребил медальон с изображением святого Антония. Он любил этот медальон и никогда не снимал его. Несколько недель назад Делл заметил, что Карлтон свой не носит. А носит вместо него армейский жетон с двухголовым псом. Увидев это впервые, Делл пришел в ярость. А когда Карлтон спокойно пожал плечами и пояснил, что любит такие украшения и всем его приятелям они тоже нравятся, потому что это «круто», Делл едва не ударил сына.
— Твой дед носил такой жетон, когда высаживался с десантом в Нормандии, и ты уж поверь мне, крутым этот жетон ему не казался!
На самом деле Делла звали Делано, по имени Франк-лина Делано Рузвельта, которого обожали его родители. Тогда Карлтон просто повернулся и ушел, но вечером того же дня Делл заметил, что святой Антоний вернулся на свое место — наряду с двухголовым псом.
Мальчик осваивал искусство компромисса.
Ожил сотовый — Дария недавно записала на нем мелодию песни «У меня такое чувство», — и Делл по-спешно вытащил телефон из кармана. Песенка с ее знаменитым хоровым припевом: «Нынче будет хорошая ночка» — звучала в этой остановке особенно непристойно. Делл прижал трубку к уху и бросил отрывисто:
— Флинн.
— Голдберг.
Что-то странное почудилось Деллу в голосе полицейского. Обычно ленивый и монотонный, сейчас он звучал возбужденно.
— Что, новости есть?
— Знаете, что выкинули эти двое ваших сумасшедших?
— Это вас не касается.
— Еще как касается. Одно дело — прижать хвост шлюхе, но ведь этот малый был…
— Стоп, — прервал его Флинн. — Вы что, собираетесь делиться своими проблемами по телефону?
Молчание.
— В общем, мы угодили в кучу дерьма, — сказал Голдберг.
Флинна это не особенно волновало. Его волновало только одно — как отыскать Карлтона.
— Об этом можете не беспокоиться. С дерьмом я справлюсь.
— Вот этого я как раз и боюсь. Эта парочка, что на вас работает, — они же психи, Делл. Их не проконтролируешь…
— Это моя забота, — прервал его Делл, накрывая ладонью руку жены. Она была холодна, как камень. — Вы мне только сына найдите.
— Да уж почти нашли, — помолчав немного, сказал Голдберг.
Теперь в его голосе не было никакого возбуждения. Он сменилось холодом, проникшим прямо в сердце Делла.
— Что вы сказали?
— Помните, я говорил, что мы нашли следы крови в парке?
— Помню.
— На ДНК или что-нибудь в этом роде мы их еще не проверяли. На это может уйти несколько недель. И вполне возможно, ничего это нам не даст. Это я не просто так говорю. Так что давайте не будем забегать вперед.
Узел в животе, что не давал покоя Деллу с тех самых пор, как исчез его сын, сделался еще туже.
— Но?…
— Но судя по результатам предварительного анализа, — закончил Голдберг, — можно предположить, что это кровь вашего сына.
— Ты что, Меган, язык проглотила? — Брум наклонился к ней. — Меня интересует твой старый дружок Рэй Левин.
Лишь только прозвучало это имя, у нее сердце в пятки ушло.
— Эй, ты слышишь меня?
— Это не то, что вы думаете, — сказала Меган.
— Так-так. Вот этого я, признаюсь, не ожидал. Позволь в таком случае и мне, в свою очередь, задать неожиданный вопрос: что это за «не то, что я думаю»?
Меган не знала, как объяснить. Мелькнула мысль о вчерашнем вечере, ожило чувство, испытанное ею в объятиях Рэя, когда за ними почти по-матерински наблюдала «Старая Слониха».
— Зачем тебе понадобилось лгать мне?
— Я не лгала.
Брум бросил что-то на стол.
— Кто сделал этот снимок, Рэй Левин?
Это была фотография Карлтона Флинна в парке.
— Я знаю, твой давний любовничек был когда-то знаменитым фотожурналистом. И к тому же я видел выражение твоего лица, когда я показал тебе этот снимок в первый раз. Хватит вранья, договорились? Итак, кто сделал этот снимок, Рэй Левин?
Меган промолчала.
— Отвечай, черт бы тебя побрал! Если он ни в чем не виноват, то и беспокоиться ему не о чем.
— Ну да, конечно, — бросила она. — Точно так же, как Рику Мэниону. Сколько лет, говорите, он сидит в тюрьме?
— Восемнадцать. За преступление, которого не совершал. — Брум пересел к ней поближе. — Хочешь помочь ему выйти на свободу?
— Чтобы его место занял другой невиновный?
— Послушай, Меган, я знаю, что в свое время ты была близка с этим Рэем, но есть нечто более важное, чем ваш роман или игра, которую вы затеяли со Стюартом Грином.
— Игра?
— Да, Меган, игра. В тот вечер, когда Стюарт Грин исчез… ведь Рэй Левин был там?
Она не решилась ответить сразу, и этого оказалось достаточно.
— Ну вот, — сказал Брум, — я так и думал: что-то ты не договариваешь. Только не знал, что именно. Давай, если не возражаешь, начнем сначала. Рэй Левин был в парке в тот вечер, когда исчез Стюарт Грин, а по прошествии семнадцати лет — надо же такому случиться! — вернулся туда же, когда исчез Карлтон Флинн. Как насчет того, чтобы сложить одно с другим?
— Это не то, о чем вы думаете. — Рэя ей не защитить, по крайней мере не защитить ложью.
— Вопрос: был там Рэй в тот вечер, когда исчез Стюарт Грин, или нет?
Меган пыталась придумать, как бы лучше ответить.
— Да, мы условились там встретиться, но Рэй пришел слишком поздно.
— В каком смысле поздно?
— Уже после того, как я убежала.
— Убежала? — удивился Брум.
— Да.
— Не понимаю. Как ты можешь знать, что случилось, если тебя там уже не было?
— Он рассказал.
— Кто он? Рэй?
— Да.
— Когда?
— Вчера вечером.
— Ты что, голову мне морочишь? — На лице Брума отразилось такое недоумение, словно он только что увидел себя в зеркале после пластической операции. — Давай-ка расставим точки над i. Получается, Рэй Левин сказал тебе, что появился там уже после того, как ты увидела Стюарта Грина на земле?
