дорогая, мало ли кто может взять, та же самая консьержка, к примеру… Она сказала еще, что я прав, что да, надо бы отвезти. Но так ничего и не сделала. Она так увлеклась этой своей бредовой идеей с устранением этой девчонки…
– До встречи. – Журавлев отключил телефон. Вернулся к Людмиле Николаевне. Теперь у него появились к ней и другие вопросы. Он спросил, известно ли ей что-нибудь про царскую брошь, которой владела Ирина.
Домработница подтвердила, что да, брошь действительно была, но что таким, как Ирина, дарить царские драгоценности смысла нет – все равно не оценят красоту. И что Кречетов хоть и подарил племяннице брошь, но хранил в своем доме, в сейфе, хотя планировал отвезти в банк, и что только после его смерти Ирина увезла брошь домой, держала в квартире просто в шкатулке. И что это ей известно от Табачникова, который откровенно возмущался таким отношением Ирины к сокровищу.
Людмила Николаевна догадалась, что брошь исчезла. Вздохнула:
– Ну теперь-то все понятно, за что ее убили.
Она даже как будто бы успокоилась, когда прояснился мотив.
– Да за такую брошь… Я хотела сказать, что будь у нее побольше мозгов, у Ирочки-то, она не стала бы надевать ее, дразнить гусей. Я уверена, что та компания, в которой она варилась, там все знали об этой броши. И любой мог прийти к ней домой, позвонить, убить ее и забрать брошь. Не представляю теперь даже, как вы будете искать этого отморозка! Какая же трудная у вас работа.
– Людмила Николаевна, вы не забыли? Мы едем сейчас на опознание. Если хотите, возьмите с собой кого-нибудь, чтобы потом вместе вернуться. Да вот хотя бы Соню… А то не смогу вас привезти обратно, у меня дела.
– Соню? Это ту, вторую девочку, да? Может, Татьяну? Я с ней успела, пока мы шли, познакомиться, поговорить…
Это было логично. И Журавлев, так и не успев придумать причину, по которой вместе с ними в машине должна находиться Соня, просто кивнул, мол, хорошо.
Когда они вернулись на кухню, Таня протирала чашки и складывала их в буфет, а Сони вообще не было видно.
– Татьяна, вы сможете сопроводить Людмилу Николаевну в Москву, на опознание?
Таня от неожиданности чуть не уронила чашку. Поджав губы, она смотрела на Журавлева и представляла себе, что в морге находится покойница, может, и ее заставят посмотреть на нее. Приподнятое, похожее на сладкую истерику настроение, в котором она находилась последние несколько часов, исчезло. Она испугалась. Даже живот заболел.
– Может, Соня? – предложила она, сразу же сообразив помочь парочке еще какое-то время побыть вместе.
– Хорошо. Тогда позовите ее, пожалуйста. Где она?
– В саду. Вы, Людмила Николаевна, свяжетесь с вашим садовником, а? Пусть они созвонятся, он приедет и поможет Соне разобраться с поливом.
– Хорошо. Я же обещала.
Таня подошла к окну, распахнула его и позвала Соню.
16
Вера Ивановна с самого утра затеяла котлеты. Фарш она делала всегда сама, покупному не доверяла, считала, что туда кладут протухшие обрезки мяса.
Она еще с вечера достала из морозилки говядину со свининой, утром мясо было уже мягкое, она прокрутила его с булочкой, размоченной в молоке, и луком, добавила соли с черным перцем, сыпанула туда горсть панировочных сухарей, после чего принялась, как делала это уже много лет, месить фарш. Она бросала его на дно миски с силой, отбивала, повторяя движения своей матери, котлеты которой были оценены всем ее окружением и считались самыми вкусными, проделывая все это, вспоминала маму. Иногда ей казалось, что она слышит ее голос, мысленно разговаривала с ней.
Раздался звонок в дверь. Вытирая руки о кухонное полотенчико, она поспешила к двери. Половина девятого утра? Кто это может быть? Заглянула в глазок. «Нелька!»
Нелькой она называла жившую по соседству в хозяйской квартире домработницу семьи Мишиных. Хозяева уехали на море, вот Нелька и мучилась от безделья и тоски. Одинокая, не очень умная и приставучая, она иногда так надоедала своими визитами Вере Ивановне, что впору было не открывать ей дверь. Но, с другой стороны, ее можно было без зазрения совести использовать в своих целях – Нелька могла помочь ей отвезти концертное платье в Дом культуры, где планировался концерт Веры Ивановны, могла прибраться в доме, перемыть все окна, причем бесплатно. Но самое приятное, что она могла сделать, – это помассировать со специальной лечебной мазью пятки. Долгими зимними вечерами, когда у Веры начинали болеть ноги, обе женщины располагались на широком удобном диване перед огромным телевизором. Вера Ивановна с видом госпожи возлежала на подушках, а Нелька, шестидесятилетняя черноглазая женщина с пучком крашенных в желтовато-грязноватый цвет кудрявых волос, примостившись с краю и не отрывая взгляда от экрана, где шла очередная серия какой-нибудь мелодрамы, усердно массировала ей ноги. За такое неземное удовольствие Вера Ивановна многое прощала Нельке – ее нетактичность, грубость, природное нахальство и самоуверенность. В душе считая ее существом низшего сорта, словно рожденную для того, чтобы прислуживать, она иногда сознательно унижала ее, получая при этом удовольствие.
Еще она любила наблюдать за тем, как Нелька моем полы или протирает пыль. От созерцания этого она покрывалась приятными мурашками, но понимала, что никому об этом своем личном кайфе рассказывать нельзя. Что ее сочтут за извращенку (коей она, в сущности, и являлась).
– А… Это ты? Проходи.
Ей вдруг даже захотелось, чтобы Нелька увидела эту миску, полную аппетитного фарша, чтобы позавидовала тому, что у Веры Ивановны есть своя квартира, просторная и богато обставленная, что она ни в ком особо не нуждается, что живет в свое удовольствие и может позволить себе любую, даже самую дорогую еду. Конечно, котлеты – еда обыкновенная, но домашняя, вкусная. И Нелька будет рада до смерти, если ее угостят свежими и зажаренными с корочкой котлетами.
– Привет, Вера Ивановна. Да я на минутку. Хотела спросить, какая завтра будет погода? А то мои возвращаются, думаю, просушить на солнце одеяло на лоджии или не успею уже.
– Завтра обещали солнце и тридцать градусов. Жара.
– Ну и хорошо. Вывешу, значит, одеяло. А ты чем занимаешься?
И она, не дождавшись приглашения, бросилась к электрическому чайнику и включила его. Затем полезла на полку и достала жестяную коробку с молотым кофе. Вера Ивановна хотела уже брякнуть, что, мол, может, хватит хозяйничать здесь, но, вдруг вспомнив, что в передней возле обувной полки стоят три пакета с мусором, которые Нелька без разговоров, а то и с радостью, желая услужить, всегда выносит к бакам, промолчала.
