Ознакомительная версия.
– Съехала, съехала давно, проститутка поганая!
Из соседней квартиры на Сергея смотрело существо, сильно смахивающее на мелкую злобную собачонку. Даже морда, показалось, будто в шерсти. Хотя вряд ли. Это его художественное «я» вдруг снова заявило о себе и дорисовало портрет.
– Куда съехала? – спросил он, не улыбнувшись.
Прежде он всегда улыбался в этом дворе, в этом подъезде, на этой лестничной клетке. Кого бы ни встретил! Всем подряд. Виноватым себя чувствовал из-за Лидочки? Пытался как-то загладить? Заискивал, рассчитывая на снисхождение?
Какой бред! Кому это надо? Кому нужна Лидочка, о ее существовании забудут тут через месяц. Кому нужен он со своим подхалимским оскалом?
Куда же она подевалась-то? Три дня назад виделись, ее пустили к нему на десять минут. Она ничего не говорила такого, что съехала, что уехать собралась.
Сергей вышел на улицу, привалился к подъездной двери. Глянул по сторонам. Лето наступало на пятки весне, промчавшейся слишком стремительно. Слишком незаметно. Казалось, еще от снега город не очистился, а уже сирень цветет. Кисти набухли под солнцем, потом дождь их разметал, раскудрявил, от аромата – милого, старомодного, запомнившегося по рижскому парфюму – щипало в носу и в глазах. Мама любила этот запах, и бабушка. И Лидочка, когда еще была юной, несмышленой и не такой алчной до денег, тоже любила этот запах.
– Аромат весны, любви и надежды, – часто повторяла она, мазюкая пальчиком за ушками. – Ах, так бы всю жизнь…
Весна была, весна пахла зеленью, сиренью, нагревшейся на солнце пылью, но вот ни любви, ни надежды в его жизни не было. Паршиво!
Сергей со вздохом оттолкнулся от двери, побрел по улице. Сел в автобус, не в тот, который ему был нужен, а в первый, что подъехал. Встал на задней площадке. Осмотрел салон.
Народу мало, вечер уже. Не считая кондуктора и его, пять человек. Пожилая пара на переднем сиденье. Два парня. И одна молодая женщина в черном платье. Она сидела справа. Одна, на сиденье для двоих. У нее были узкая спина, длинная шея и старомодный пучок с черной, как огромный паук, заколкой. И еще, голова женщины была низко опущена, и плечи время от времени вздрагивали. И по тому, как странно смотрели на нее оба парня, Сергей вдруг понял, что она плачет.
– Привет. – Он сел с ней рядом после того, как эти скалящиеся молодчики вышли. – Ревем?
Он нашарил в кармане упаковку влажных салфеток. Купил сразу, как вышел. Сил не было ни минуты терпеть липкие ладони. Истратил две штуки. Остальные были целы. Сунул девушке всю упаковку. Она была молодой. Девятнадцать, двадцать два максимум.
Она взяла салфетки, кивнула благодарно. Затихла.
– Чего ревем? – спросил Сергей, рассматривая точеный профиль, который тут же мысленно принялся рисовать на холсте. – Что-то случилось?
Она кивнула.
– Что-то страшное? – снова кивок. – Исправить нельзя?
Она помотала головой из стороны в сторону.
– Паршиво… – выдохнул он и вдруг предложил. – А хотите я вас нарисую?
– Как это? – Она повернулась к нему, глянула невозможной голубизны глазищами так, что заныло внутри. – В смысле, нарисуете? Голой?!
– Нет. Лицо. В профиль.
– А где? Где рисовать станете? – она говорила, судорожно сглатывая всхлипы, слез уже не было.
– А давайте зайдем в кафе. Там есть салфетки, карандаш попросим.
Сергей осторожно окинул взглядом себя. В принципе ничего, три дня назад он переоделся в чистое, Лида приносила. Грязное забрала. Куда же она подевалась-то со всем этим грязным бельем?! Дома у Сергея ее не было, равно как и тех самых шмоток. Со своей квартиры тоже съехала. Куда же? С грязным-то бельем?!
– Давайте, – вдруг кивнула девушка и протянула ему изящную ладошку. – Меня Надей зовут.
– Сергей. – Он осторожно пожал ей руку. И тут же спохватился: – Только, Надя, денег у меня лишь на две чашки кофе. Идет?
– Идет, – неуверенно улыбнулась она. – У меня еще на две чашки.
– Отлично!
Они вышли на первой же остановке. Нашли небольшое кафе, обещавшее недорогие комплексные обеды, кофе, шаурму и пончики. Кофе оказался вполне сносным. Салфетки плотными, а официанты сговорчивыми. За обещание нарисовать и их тоже они притащили Сергею три простых карандаша разной длины и разной степени твердости. И он принялся рисовать Надежду. И пока рисовал, вдруг стал рассказывать всю свою жизнь. Нелепую, неудавшуюся, запятнанную глупыми поступками и решениями. Даже о том, что хотел как-то придушить Лидочку, рассказал. И про длительный, затянувшийся на годы запой рассказал.
Надежда слушала спокойно, не охала и не пугалась особо. Единственным словом, которое она выпалила, было – здорово! Это когда он признался, что увидел убийцу бедной женщины. Потом нарисовал его и предоставил портрет полиции.
– Вот как-то так. – Он протянул ей салфетки с ее профилем, ее глазами, губами, нежной ручкой, подпирающей подбородок. – Как-то так сложилась моя жизнь, Надя. Глупо! Бездарно!
– Нет, вы очень талантливы, – возразила она, допила кофе, сложила салфетки и сунула их в сумочку. – Идемте, Сергей.
– Куда? – Он поднялся следом за ней.
– Идемте, вы должны меня проводить. Уже поздно, и идти одной очень плохо. И по городу, и… по жизни. Ваши работы я завтра покажу своей хорошей знакомой. Ей срочно нужен декоратор. Но у нее нет больших денег, а все просят очень много. Может быть, вы договоритесь.
– Да! – закивал он и даже зуд в ладонях почувствовал, так захотелось работы, большой, долгой.
Они вышли на улицу и добрались до ее дома минут за сорок. И уже прощаясь, он вдруг спросил:
– Надежда, а вы любите сирень?
– Сирень? – она удивленно вскинула брови, помотала головой. – Нет, Сережа. Я люблю ландыши. Они пахнут летом! Я люблю лето…
– Пусть будут ландыши, – без конца повторял он, возвращаясь домой, и широко улыбался. – Пусть будут ландыши. Лето – это тоже замечательно!..
Лидочка сидела, сжавшись в комочек в углу нижней полки в купе. Вообще-то ей продали верхнюю полку, но в купе никого больше не было, и она села у окна. Она смотрела на мелькающие за окном пейзажи, ни о чем не думая. Начать думать значило начать бередить душу. А ей – душе – и так плохо. Она маялась, стенала, печалилась. Ничего-то у Лидочки не вышло. Не получилось выйти замуж за Мишу. Не получилось остаться с Сережей. Она поняла, что не получится, уже давно. Но он настаивал, она не спорила. Думала, пусть идет все, как идет. Может, и неплохо с ним будет. Но когда пришла к нему в последний раз на свиданку, то вдруг как-то разом прозрела.
«Господи! – думала она, наблюдая за тем, как он переодевается. – Он ведь так и будет висеть вечным грузом на моих ногах! Станет моим вечным укором! Я никогда не начну с ним ничего нового! Все, все, все будет напоминать мне о том, что было. С ним ничего не выйдет. Надо… Надо бежать!»
И она сбежала. Сдала ключи от своей квартиры квартирной хозяйке. Прибралась у Сережи дома. После визитов к нему полиции, понятых там был полный беспорядок. Она вымыла пол, протерла окна, повесила шторы, которые купила на распродаже. Перестелила ему постель и поставила в сушку новые тарелки и чашки. Старые щербатые выбросила.
Может, и у него что-то получится без нее? Может, спихнет с себя тяжесть прошлых лет. Вспомнит, что был неплохим художником. Забудет, что сильно пил, что выполнял ее гадкие приказы. И забудет, может быть, что вообще ее когда-то знал – плохую, грязную, алчную.
Лидочке захотелось заплакать. Не оттого, что стало жаль себя. А от стыда за себя такую. Разве с этим она родилась и росла? Разве собиралась когда-то быть шлюхой?! Нет! Она хотела и могла быть хорошей. А потом вдруг захотелось стать обеспеченной. А вот эти две – хорошая и обеспеченная – как-то не ужились в ней.
За окном становилось все темнее и темнее, скоро картинки стали напоминать кадры немого кино, где все черно-белое и нет звука. Ее жизнь, наверное, кому-то покажется такой же: без цвета, без звука. Да и без радости, наверное.
Ведь не было в ее жизни радости, так? Не было! Такой огромной, перехватывающей дыхание и зажимающей сердце в кулак. Такой, что хотелось реветь и смеяться одновременно. Деньги – да, были. Хорошие деньги. Сегодня утром, закрывая депозит и переводя деньги на карточку, Лидочка подивилась, как много накопила. Хватит на приличную квартиру где-нибудь в глубинке. Еще и на мебель останется и на первое время пожить. Пока не найдет работу.
Работа…
Тут вот начинались проблемы. Куда пойти? Туда, где хорошо зарабатывают, ее не возьмут. Не то образование, нет стажа, нет опыта. Туда, где мало платят, не хотелось. Вкалывать станет, как на галерах, а толку?
Непонятно лишь, какого толка ей хотелось, возник внутри нее вопрос. Чтобы и деньги, и удовлетворение, и не лопатой махать? Так она от такой работы только что сбежала, ха!
Господи! Как погано-то!!!
Лидочка завозилась, плотнее сжимаясь в комок, и вдруг подумала, а может, с поезда сигануть?! Взять и прыгнуть, когда навстречу второй состав мчится! И решать ничего не придется, казнить себя, винить, жалеть и прочее.
Ознакомительная версия.
