От усталости в голове Дмитрия Ивановича гудело, будто где-то далеко били в большие колокола. Они гудели густо, настойчиво, не затихая.
Но он теперь верил: звонят еще не по нем, дела его наладятся и он снова окажется в гуще жизни, — ведь пока человек жив, все у него может повернуться к лучшему…
Майор Келеберда уже целый час допрашивал Чемодурова, когда появился Коваль.
Под утро майор выехал из Лиманского в Херсон, а Дмитрий Иванович разрешил себе немного подремать, не раздеваясь, на диване и в город добрался первым автобусом.
Когда вошел в кабинет и кивнул майору, Чемодуров только чуть повернул опущенную голову, искоса глянул на него и отвернулся с таким безразличием, будто видел впервые.
В этом понуренном парне, который покорно сидел перед майором и держал, как пложено, руки на коленях, было трудно узнать бывшую лиманскую «медсестру».
— Полковник милиции Коваль, — назвал Дмитрия Ивановича Келеберда.
Однако Чемодуров на эти слова тоже никак не отреагировал.
Коваль примостился на кожаном коричневом диване, чтобы видеть и допрашиваемого, и майора.
Келеберда подал Дмитрию Ивановичу первую страницу протокола с анкетными данными Чемодурова. Увидев в уголовном деле свою фотографию, Чемодуров не стал отрицать уже известные милиции данные своей биографии. Понимал, что это бессмысленно. Хотя для дознания это становилось первым шагом к истине.
Коваль, пробежав глазами страницу, вернул ее майору. Потом подтянул через стол знакомую папку с уголовным делом Чемодурова и еще раз всмотрелся в фотографию. Не так уж много времени прошло с тех пор, когда был сделан этот снимок, но как изменился за это время человек! Сейчас не верилось, что подозреваемый тот самый юноша, который несколько лет тому назад спокойно сидел перед объективом.
Дмитрий Иванович пристально рассматривал его продолговатое блеклое лицо с обожженными от постоянных попыток вытравить волосы запавшими щеками. На нем отражалась целая гамма чувств — от животного страха до наглой самоуверенности и отчаянной надежды, что все еще как-то обойдется.
Длинные прямые волосы Чемодурова, всегда раньше спрятанные под платком, были на вид жесткие, как проволока, и спадали на плечи. Серые тусклые глаза казались затянутыми пленкой.
То, что Дмитрий Иванович знал о Чемодурове, давало ему возможность сделать вывод о его импульсивном характере. Такой человек вспыхивает неожиданно; не помня себя, совершает преступление, а потом, скрываясь от возмездия, так до конца и не осознает свой поступок. Не может представить себя на месте пострадавшего, ощутить чужую боль. И чем дальше во времени отодвигается страшное событие, особенно если удалось избежать разоблачения, тем все больше ему начинает казаться, что происшествия никакого и не было, что все причудилось в кошмарном бреду. Лишенный чувства сопереживания, он боится признаться в содеянном даже себе, взглянуть в пропасть, которая разверзлась у него под ногами. Когда же неумолимая судьба все же поворачивает его лицом к совершенному преступлению, он искренно удивляется, ибо уже успел убедить себя, что ничего особенного не случилось. Своего рода защитное самовнушение, в которое человек прячется, словно в скорлупу.
Подобные люди оценивают свои поступки лишь тем, удовлетворяют ли они их желаниям и прихоти. У них достаточно ловкости и хитрости, чтобы устроиться в жизни, забыть неприятное. Вот и Чемодуров проявил незаурядную изобретательность, решив преобразиться в женщину. Кто надоумил его? Или сам придумал? И как только выдерживал? Всегда в напряжении, всегда настороже. Расслаблялся дома, лишь перед Июркой становился самим собой. Явно, очень серьезные причины толкнули его на это.
Теперь Коваль понимал, почему его всегда настораживал странный вид «медсестры», почему всякий раз при встрече с ней у него появлялось какое-то беспокойство. И почему Даниловна и другие лиманцы обращали внимание на чудачества этой особы. Но если он, опытный сыщик, не сразу понял, что к чему, где уж было догадаться остальным!
Конечно, Чемодуров кроме всего не лишен и актерских способностей.
Сейчас Коваль с особенным интересом изучал подозреваемого. В его долгой практике, изобиловавшей тяжкими трагедиями и всяческими неожиданностями, исчезновение с переодеванием еще не встречалось.
Брюки и рубашку Чемодурова нашли в сундуке Нюрки. Ничего женского во внешнем виде подозреваемого теперь не было. Пожалуй, только длинные волосы. Но он уже так вошел в роль — страх вынуждал его быть старательным учеником, — что она выработала в нем женские манеры и жесты, от которых он не сразу мог избавиться.
Вот и сейчас, забывшись, он то и дело хватался за брюки на коленях, словно одергивал на себе короткую юбку. Или вдруг тянулся к голове — поправить отсутствующий, но, как ему казалось, сбившийся платок. Или внезапным, каким-то очень мягким, игривым движением отбрасывал за ухо прядь волос.
Коваль подумал, что, наверное, следовало бы направить подследственного на медицинскую экспертизу — не произошло ли за эти годы у него психических или, не ровен час, физиологических изменений. Медицине такие случаи известны.
Однако, поразмыслив, Дмитрий Иванович решил, что Чемодурову это не угрожает: ведь в доме Нюрки, запершись, он возвращался к своей истинной мужской сути, — недаром сторожиха так стояла за него, что пошла даже на преступление.
— Так где же вы были тогда, пятнадцатого октября? — продолжал Келеберда прерванный появлением Коваля допрос.
Губы Чемодурова еле заметно искривились.
— А вы можете припомнить, что делали пятнадцатого октября три года тому назад? — спросил он. — Я не могу.
— Это был для вас исключительный день и должен был запомниться.
— Кажется, жил уже в Лиманском, — хмыкнул Чемодуров.
— А если точнее? — подал голос Коваль.
— Можете считать, что так.
— Вы сами в этом не уверены?
— Теперь вспомнил точно. Пятнадцатого октября я уже был в Лиманском, а не в Беляевке.
— Выходит, можно припомнить все и через три года, — не удержался Келеберда.
Коваль знал, что в результате нерадивости тогдашнего участкового инспектора установить, в какой день прибыла в Лиманское «медсестра Валя», теперь очень сложно — Чемодуров жил у Нюрки непрописанным. Оставалось разыскать документ, если таковой существует, о назначении его на работу и сверить даты. Столько набегает сразу вопросов: где паспорт Чемодурова, кто назначил его «медсестрой» в глухой сельский медпункт… Но все это не главное, все это потом… Нельзя топтаться на одном месте…
— Почему вы вдруг оставили Беляевку, уехали сюда и затеяли весь этот маскарад? У вас для этого были серьезные причины? — строго спросил Коваль.
Чемодуров покосился на него и глянул на Келеберду.
— Я должен ему отвечать?
— Да, — подтвердил тот. — Полковник Коваль все эти годы разыскивал вас.
Они решили с Дмитрием Ивановичем пока не касаться ночного нападения Чемодурова в лимане. Этот эпизод в конце концов не имел решающего значения, а протокол лишил бы Коваля, как пострадавшего, возможности принимать участие в дознании. Пусть Чемодуров не подозревает, что Коваль его признал, и теряется в догадках, почему милиция пришла в дом сторожихи.
— А-а-а, — Чемодуров, казалось, только теперь по-настоящему обратил внимание на Коваля. — Жалко, жалко, — протянул он, пристально вглядываясь в полковника, который был до сих пор для него лишь пенсионером-дачником. — Жалко, — повторил он, не объясняя смысла. Явно пожалел, что не утопил его в лимане.
В кабинете становилось все жарче. И не только от южного солнца, которое поднималось все выше и било в глаза.
Чемодуров морщил лоб. Словно обдумывал, как лучше отвязаться от настырных милиционеров. Коваль и Келеберда терпеливо ждали, будто предоставляя время для обдумывания ответа.
— Причины были. И серьезные, — наконец не выдержал молчания Чемодуров. — Но это мое личное дело.
— А вы поделитесь, и мы увидим, насколько они серьезные, — с легкой иронией в голосе предложил Коваль.
— Это мое личное дело, — повторил подозреваемый.
— В таком случае придется нам самим сказать. И молчание будет не в вашу пользу.
— Если все известно, — вздохнул Чемодуров, — чего же спрашивать… Понимаю… Это она… И здесь меня нашла…
— Кто «она»?
— Гулял с одной. Познакомился, когда учился в медицинском училище. Осенью сказала, ребенка ждет… жениться требовала… — Чемодуров выдавливал из себя слова, будто вспоминал забытые подробности. — Но у нее были и другие любовники. Я не дурак… Вообще, — вдруг оживился он, — по нынешним несправедливым законам мы женщинам выданы с головой… И я решил удрать, пока все перемелется…
— Как ее фамилия? Адрес? — спросил майор, записывая показания.
