я думаю, что мне следовало бы стать писателем. К словам автора относятся как к золоту, они неприкосновенны и живут в своих книгах — даже самых плохих — долго и счастливо. Слова сценариста по сравнению с ними — желейные бобы; если они не нравятся руководителю, он их прожевывает и выплевывает. Вместе с человеком, который их написал. Из опыта моей собственной реальной жизни получился бы лучший триллер, чем этот роман. Представьте, что вы не можете узнать свою жену, или своего лучшего друга, или человека, ответственного за убийство вашей матери, произошедшего в детстве прямо у вас на глазах.
Моя мать была тем человеком, который научил меня читать и влюбляться в истории. Мы вместе, сидя в муниципальной квартире, в которой я вырос, поглощали романы, взятые из библиотеки. И она говорила, что книги приведут меня куда угодно, если я им позволю. Добрая ложь — двоюродная сестра белой лжи. Мама также утверждала, что мои глаза станут квадратными от телевизора, когда я настаивал, что хочу его смотреть. А когда наш старый потрепанный телевизор сломался, моя мама продала все свои драгоценности — кроме любимого кольца с сапфиром — в ломбарде, чтобы купить мне другой. Она догадывалась, что персонажи, которых я, будучи ребенком, любил в книгах, фильмах и телешоу, заполняли пробелы, созданные отсутствием настоящей семьей и несуществующими друзьями.
Худшее из того, что когда-либо случалось со мной, — это стоять и смотреть, как умирает моя мать.
— Что нам теперь делать? — спрашивает Амелия, прерывая мои мысли.
Долгий и крутой подъем на вершину холма, мы оба неподходяще одеты для похода и такой погоды, и, похоже, все это напрасно. Даже здесь, наверху, у наших телефонов нет сети. Нет никаких признаков присутствия Боба или какой-либо возможности позвать на помощь. Я вижу часовню вдалеке внизу, и она выглядит намного меньше, чем раньше. Менее угрожающей. С другой стороны, с тех пор, как мы двинулись в путь, небо потемнело. Облака, кажется, полны решимости закрыть солнце, и Амелия дрожит. Было терпимо, пока мы были в движении, но с тех пор, как мы остановились, я тоже мерзну, и начинаю понимать, что мы не должны стоять на месте слишком долго.
Достигнув вершины холма, вы можете оглянуться назад и увидеть весь путь, который прошли, совершая этот поход. Но порой, пока вы идете, невозможно оценить цель или места, которые вы минуете. Это похоже на метафору жизни, и у меня возникло бы искушение записать эту мысль, если бы не было так чертовски холодно. Я бросаю последний взгляд вокруг, но, кроме часовни, коттеджа и заснеженного пейзажа на многие мили во всех направлениях, смотреть действительно не на что.
— Такое ощущение, что мы реально находимся у черта на куличках, — бормочу я.
— Я замерзаю, — откликается она, стуча зубами. — Бедный Боб!
Я снимаю куртку и закутываю в нее Амелию.
— Давай, пошли. Мы разожжем огонь, когда вернемся, согреемся и придумаем другой план. Спускаться будет легче.
Я ошибался на сей счет.
Земля сейчас кажется еще более скользкой, чем на пути наверх, а сочетание снега и льда замедляет наше продвижение. Мутное небо приобретает более темный оттенок серого, и, хотя мы оба хорошо делаем вид, что не замечаем первые несколько капель мокрого снега, через несколько секунд его уже невозможно игнорировать. Наша одежда не предназначена для того, чтобы выдерживать экстремальные зимние погодные условия, как и мы сами. Ветер хлещет струями со всех сторон, и через несколько минут мы оба промокаем до нитки. Даже я весь дрожу. Как раз в тот момент, когда я думаю, что, с точки зрения погоды, хуже уже быть не может, мокрый снег превращается в град, летящий с неба, точно пули. Полагаю, что мы оба будем покрыты синяками, когда вернемся. Если вернемся. Всякий раз, осмелившись поднять взгляд и рискуя получить в глаз крошечным ледяным шариком, я замечаю, что мы, похоже, не слишком продвигаемся по склону. Часовня по-прежнему выглядит игрушечной и очень далекой.
Бомбардировка сверху ослабевает, град превращается в снег.
— Давай попробуем идти быстрее, пока можем, — говорю я, протягивая ладонь, чтобы помочь Амелии спуститься с одной части каменистой тропы на другую. Но она не берет меня за руку.
— Я вижу кого-то, — произносит она, глядя вдаль.
Я щурюсь, осматриваю долину, но ничего не вижу.
— Где?
— Идет в часовню, — шепчет Амелия, будто ее могут услышать с расстояния, вероятно, больше мили.
И действительно — я замечаю фигуру человека, поднимающегося по ступеням часовни.
Я нащупываю гигантский ключ, которым перед нашим отъездом запер старые деревянные двери, и успокаиваюсь, найдя его в кармане. Но краткое чувство комфорта улетучивается, когда я вижу, как темная фигура открывает двери и исчезает внутри. Я уверен, что мне почудилось, хотя с такого расстояния трудно быть в чем-то уверенным. Тем не менее мне показалось, что на человеке — красное кимоно. Точно такое же, как надевала моя мама, когда приглашала… друзей погостить. Я пытаюсь перезагрузить мысли, как делаю обычно, но клавиши в моей голове не подчиняются. Одежда, конечно, могла быть плодом моего воображения, однако кто-то в самом деле только что вошел в часовню. Даже если бы я сбежал с холма и умудрился не поскользнуться на льду или не упасть в снег, думаю, потребовалось бы не менее двадцати минут, чтобы спуститься туда и настигнуть его.
— Объясни мне еще раз, как мы оказались в этом месте, — произношу я дрожащим голосом, который звучит жалкой имитацией моего собственного.
— Я уже говорила тебе. Я выиграла выходные в рождественской лотерее для персонала.
— И ты узнала об этом, когда получила электронное письмо?
— Ну да.
— И электронное письмо было от?..
— От человека, который занимается поддержанием порядка в часовне. От экономки, если угодно. Я тебе и это говорила.
— Кто-нибудь еще из твоих коллег по работе получил нечто подобное?
— Нине досталась коробка «Quality Street», [28] но она купила двадцать лотерейных билетов, так что обязательно должна была выиграть.
— Сколько билетов купила ты? — интересуюсь я, заранее страшась ответа.
— Всего один.
Робин не требуется много времени, чтобы дойти от коттеджа до часовни.
Оскар выглядел очень несчастным, когда она оставила его одного, его большие белые висячие уши, казалось, обвисли еще больше, чем обычно. Робин отчаянно нуждалась в утешении и компании, когда впервые приехала в Блэкуотер, и «Оскар» показалось ей подходящим именем для компаньона, которого она нашла. Робин всегда очень нравились эти массивные бронзовые статуэтки, которые киноакадемия раздавала раз в год. Ее единственным «Оскаром» может быть
