— Вот. Это записная книжка мужа. Записи в основном на арабском, я ничего в них не понимаю…
— Честно говоря, я тоже в арабском ни в зуб ногой…
— Но здесь есть телефоны. Возьми, может быть, они пригодятся. И держи меня в курсе.
— Конечно, Магдалена. Все прояснится, не переживай.
…Книжка.
Габриель ненавидит чужие записные книжки еще с детства, со времен встречи с Птицеловом: бог знает, что там можно найти!.. Записная книжка ковровщика в этом случае — приятное исключение. Во-первых, непонятно, как ее читать. Так, как принято у арабов, от конца к началу, или наоборот. Во-вторых, арабские закорючки не несут никакой информации, они не волнуют читающего понапрасну и не заставляют сопереживать, тратя запас чувств и эмоций (совсем, к слову сказать, не бесконечный). В-третьих, у ковровщика прекрасный почерк, и строчки — ровнехонькие. Габриель скользит по ним взглядом, как скользил бы водной глади —
ничего раздражающего, полный релакс.
Надо бы прикупить для магазина несколько книг на арабском языке.
В-четвертых, покойный муж Магдалены — отличный график. Об этом свидетельствуют несколько листков с изображением ковровых орнаментов, в основном — геометрических. Тут же даны приблизительные размеры ковров по длине и ширине; есть и другие цифры, написанные в столбик. Неизвестно только, что именно подсчитывал ковровщик — прибыли или убытки.
Телефонов в записной книжке наберется с десяток, но Габриель вовсе не собирается звонить по ним. Как не собирается ехать ни в какую Касабланку.
Касабланка (не старый голливудский фильм с одноименным названием, а реальный город на побережье Атлантики) — верх легкомыслия. Как бы не убаюкивало ласкающее слух имя, не стоит забывать, что там полно арабов. И не все они такие адекватные, милые и европеизированные, как Мария. Что у них в голове — непонятно. Араб может улыбнуться и прочесть суру 112 — Очищение Веры; газели Хафиза, рубаи Хайяма. Араб может улыбнуться — и тут же взорвать тебя вместе с поездом метро, автобусной остановкой, пакетом стирального порошка — со всем тем, что окажется при тебе или рядом с тобой. Христианская цивилизация никогда не понимала Восток и не старалась понять, а в последнее время к этому прибавилась пошлейшая тенденция заигрывания, сюсюканья и страшной боязни наступить на мусульманскую мозоль — даже если этой мозоли ист и в помине.
Но дело не только в арабах.
До сих пор Габриель не покидал страны и не выезжал за пределы Города. Он не делал этого и ради своей любимицы Фэл, а Фэл ему куда ближе, чем Мария. И Англия намного комфортнее Востока. В Англии, под крылом у Фэл, ему не пришлось бы решать проблемы, а в Марокко ему предлагают вплотную этим заняться. Вступать в разговоры с совершенно незнакомыми людьми, говорящими на чужом языке, добиваться от них каких-то сведений — и где гарантии, что сведения согласятся предоставить?.. Принятие решений всегда давалось Габриелю с трудом, и Марокко наверняка сделает труд совершенно непосильным. От одной мысли о чертовом Марокко у Габриеля начинает чесаться все тело и даже вскакивает свищ на бедре.
О Касабланке не может быть и речи.
Габриель закрывает магазин (на случай, если Магдалене придет в голову проверить истинность его намерений относительно поездки) и проводит несколько чудесных, ни с чем не сравнимых дней в обществе
записной книжки ковровщика
путеводителя по Марокко
альбома «Промыслы и ремесла Магриба»
альбома MOROCCAN INTERIORS,[25] франко-английское издание.
Обустроить ковровый бизнес не так уж сложно, сложнее — звонить Магдалене, изображая свое присутствие в другой стране. Дело даже не в посторонних и специфических шумах, будь-то шум аэропорта, улицы, рынка или шоссе (шумы везде одинаковы), а в том, что Габриель вынужден врать. Тем самым становясь хуже, чем он есть на самом деле.
— Ну что? — кричит в трубку Магдалена. — Ты что-нибудь разузнал?!
— Пока ничего, — кричит в трубку Габриель. — Здесь одни арабы и в лучшем случае они говорят по-французски. Но я нашел француза, который говорит по-английски, он обещал мне помочь… А ты что-нибудь разузнала? Есть вести от Марии?
— Нет. Записная книжка пригодилась?
— Пока справляюсь без нее.
— Езжай в Мекнес, там живут поставщики…
— Уже взял билет на автобус. Отправляюсь сегодня вечером.
— Если вдруг ты ничего не выяснишь в Мекнесе — обратись в местную полицию…
Идея с полицией совсем не нравится Габриелю, она переводит происходящее в более серьезную плоскость, чем была до сих пор. Остается уповать на то, что связей с марокканской gendarmerie[26] у Магдалены нет.
Их и вправду нет, но Габриель не учел гораздо более близкий и пугающий вариант городского полицейского управления. Того самого, что бесплодно ищет убийц ковровщика. Вернувшись из своего псевдопутешествия по Марокко и отправившись с визитом к Магдалене, он находит ее не заплаканной и анемичной, а вполне деятельной и готовой идти в поисках Марии до конца.
— Как ты съездил? — спрашивает у него Магдалена.
— Безрезультатно. — Габриель цепляет на лицо выражение скорби, которое долго тренировал перед зеркалом: уголки рта опущены, глаза полуприкрыты, брови расположены друг к другу под углом в сорок пять градусов.
— Никаких следов?
— Совершенно никаких. В Мекнесе ее никто не видел. И еще в одном городе, все время забываю его название…
— В Ксар-эль-Кебире, — подсказывает Магдалена.
— В Ксар-эль-Кебире, да. В Ксар-эль-Кебире она тоже не появлялась. Я оставил заявление в жандармерии, но там такая волокита… Не знаю даже, поняли ли они меня… Сказали, сообщат, если дело прояснится…
— Ты чудесный парень… Другого и желать нельзя. — Особой любви в голосе Магдалены не чувствуется. — Вот только твоя поездка была напрасной.
— Напрасной?
— Да. Она никуда не улетала.
— Что значит «никуда не улетала»? — Габриель потрясен. — Она здесь?
— Она никуда не улетала из страны, но здесь ее нет. Я попросила дядю, он ведь тоже переживает… Так вот, я попросила дядю, он поднял свои старые связи — и в полиции в том числе. Полицейские запросили список пассажиров… Оказывается, Мария только зарегистрировалась на рейс, но в Касабланку так и не вылетела. Ты ведь провожал ее?
— Да.
— Что произошло в аэропорту?
— Понятия не имею. Мы расстались возле эскалатора. Она поцеловала меня, поднялась наверх и сверху еще раз помахала рукой.
— И?
— Я махнул рукой ей в ответ.
— И?
— И послал воздушный поцелуй… Больше я ее не видел. Я был уверен, что она улетела, вот черт…
Магдалена смотрит на Габриеля так, как будто задалась целью прожечь в нем дыру. Сучка!.. Он думал, что получил передышку, — куда там!.. Магдалена еще хуже Марии, улыбки от нее не дождешься, сплошной скепсис и подозрительность. И это рвение, с которым она принялась за поиски своей марокканской золовки! Даже из-за смерти мужа она переживала намного меньше, сучка-сучка-сучка.
— На сегодняшний день ты последний, кто видел Марию, — сообщает Магдалена, поджав губы.
— Не думаю, что это так… Ты в чем-то меня подозреваешь?
— Нет, но полицейские…
— Полицейские меня подозревают? — У Габриеля тотчас же начинает неприятно посасывать под ложечкой.
— Они просто хотят поговорить с тобой.
От Магдалены Габриель выходит обогащенный бумажкой с одним-единственным номером телефона. В отличие от номеров из записной книжки ковровщика, от номера на бумажке так просто не отмахнешься. Габриель звонит по нему в тот же день и получает приглашение явиться к следователю по фамилии Рекуэрда.
Ночь накануне встречи с Рекуэрдой проходит в страшных мучениях.
Габриель снова чувствует себя десятилетним беспомощным мальчиком, единственное желание которого — спрятаться в объятиях Фэл от всех жестокостей и несправедливостей мира, и от своей собственной жесткости тоже, Фэл, Фэл, где же ты?.. У него подскакивает температура едва ли не до сорока, подживший было свищ болит нестерпимо, вдруг его объявят похитителем, преступником?
Он так и видит перед собой проклятого Рекуэрду: толстый неопрятный тип с трехдневной щетиной, воспаленными красными глазами и запахом изо рта. Для Рекуэрды не существует презумпции невиновности, он даже папу римского подозревает в изготовлении фальшивых денег, нелегальной торговле произведениями искусства и издевательстве над домашними животными — что уж говорить о простых смертных? И что говорить о Габриеле, якобы отправившемся на поиски пропавшей невесты в Марокко, но так никуда и не выехавшем из страны.
В полиции этот факт обязательно всплывет и будет истолкован отнюдь не в пользу Габриеля. У Рекуэрды свои методы выколачивания признаний, после трех или пяти часов допроса Габриель, миротворец и конформист, будет готов подписать все, что угодно.
